Мистификации Софи Зильбер

В этот миг матрос, по-видимому, нашел, что искал, он обернулся к открытой входной двери, в которую была видна часть лестницы, ведущей на второй этаж, и как только по ней вихрем взнеслись наверх пышные пестрые юбки, пустился за ними следом.

— Ты видела ее? — спросила Сидония, наблюдавшая за матросом.

По ее тревожному тону можно было судить, как сильно ее занимает цыганка.

— Кого? — протяжно переспросила Амариллис Лугоцвет.

— Цыганку. Я еще раньше обратила на нее внимание.

— Цыганку, говоришь? Не видела никаких цыганок, разве что вот эту.

Как раз в ту минуту в зал вошла цыганка с рыжими волосами цвета молоденьких листочков красного бука, несмотря на зимний холод — в платье с глубоким вырезом. И у нее тоже на запястьях и в ушах позвякивали кольца, но, в полном противоречии с ее знойным видом, от нее как будто веяло прохладой.

Амариллис Лугоцвет только успела незаметно поправить маску, которую сдвинула набок на время еды, как взгляд обворожительной цыганки остановился на обоих охотниках. Зал огласился возгласами восторга, и кое-кто из мужчин задвигался на скамьях, словно они очень хотели, чтобы цыганка подсела к ним. Однако она уже сделала выбор и, еще немного покружив по залу своей приплясывающей походкой, как бы ненароком приблизилась к их столу.

— Два таких нарядных охотника, — начала она подкупающе-льстивым тоном, — невольно привлекают к себе. Нас с вами объединяет лес. — С этими словам и она уселась на последний свободный стул, словно ей настоятельно предлагали занять это место.

Сидония, ошеломленная тем, что есть, оказывается, еще одна цыганка, сперва онемела, потом, вспомнив, к чему ее обязывает исполняемая роль, слегка поклонилась и заявила:

— Прелестное дитя, вы нам желанны, как весна, которую мы все с нетерпением ждем.

Польщенная таким велеречивым приветствием, цыганка разразилась звонким смехом, даже ее груди прыгали от смеха, и, все еще смеясь, сказала:

— Ах, если б я могла воцариться в сердце вашей милости подобно весне и превратить тревожные зимние бури в мягкий ласкающий бриз!

Теперь пришел черед Сидонии рассмеяться, она схватила тонкую, чуть шершавую руку прекрасной цыганки, чтобы заученным движением поднести ее к губам. Но чего не выдал голос, выдало прикосновение. Женщина почуяла женщину в мужском обличье, — цыганка поспешно отняла руку у сиятельного охотника.

— Целовать руку цыганке, — насмешливо заметила она, — ваша милость забыла о своем звании и происхождении.

Сидония слегка покраснела, но продолжала игру:

— Красота не знает званий, кто обладает пятью чувствами, должен ей поклоняться.

— А у кого есть шестое, пусть будет поосторожней, — вмешалась Амариллис Лугоцвет, так изменив голос, что Сидония даже скосила на нее глаза, чтобы проверить, она ли это говорит.

— Имея под боком такого умного егерька, вы можете прибавить себе и седьмое, а именно — предусмотрительность. — С этими словами цыганка поднялась, послав напоследок обоим охотникам воздушный поцелуй, и села за другой стол, где несколько мужчин с готовностью уступили ей место.

Амариллис Лугоцвет вовсе не была уверена, что Прозрачная ее не узнала, а потому в этом зале ей уже не сиделось.

— Ты подумай о том, — тихо сказала она Сидонии, — что это лишь первый день, у нас впереди еще два. Пойдем-ка лучше домой.

Сидония кивнула, и обе встали. Уже стемнело, но тишины не было и в помине. Со всех сторон доносились смех и визг, во многих трактирах заиграла музыка. Они постояли еще немного перед фасадом дома, поджидая Макса-Фердинанда, который после неудобного лежанья под столом без конца потягивался и несколько раз поднимал ножку.

Над ними растворилось тускло освещенное окно, и когда Сидония подняла голову, она увидела цыганскую принцессу, на сей раз настоящую, — облокотившись о подоконник, та вдыхала прохладный воздух.

— Это она, — пробормотала Сидония и как завороженная впилась глазами в красивое лицо там, наверху.

Амариллис Лугоцвет наблюдала за обоими и, увидев что Сидония стоит неподвижно, заулюлюкала по-охотничьи и помахала цыганке. Только теперь та заметила знатного охотника с косицей, застывшего в благоговейной позе с устремленным на нее взглядом, и оттого, что этот взгляд проник ей в самое сердце, стянула с руки один из браслетов, поцеловала и бросила Сидонии прямо под ноги. Сидония, не понимавшая, что с ней исходит, медленно нагнулась, с удивлением подняла браслет, тоже поцеловала и спрятала у себя на груди. Когда она опять вскинула глаза, в окне наверху было темно, а лицо исчезло.

— Пойдем, — сказала Амариллис Лугоцвет, — завтра, во время большого шествия, ты наверняка увидишь ее опять и сможешь вернуть ей браслет.

Сидония посмотрела на нее с изумлением.

— Разве она нечаянно его обронила?

— Сидония, Сидония… — сказала Амариллис Лугоцвет, скрывая под покровом темноты улыбку. — А ведь ты хотела поддержать традицию.

— Да, этого я хотела, — тихо сказала Сидония. — Клянусь всеми добрыми духами, я этого хотела.

И они молча направились в сторону дома Сидонии, где намеревались хорошо отдохнуть и выспаться, чтобы во всеоружии встретить утомительный завтрашний день со всеми его увеселениями и дурачествами.

Большое карнавальное шествие началось вскоре после обеда. Против всякого обыкновения, двинулось оно на этот раз от озера, где кончается дорога, и потянулось в сторону соседнего городка, где через какое-то время, — указать его можно лишь приблизительно, — должно было встретиться с другим большим шествием, выступившим из городка в направлении поселка. Но что именно должно произойти, когда оба шествия сойдутся, было не вполне ясно даже устроителям и тем, у кого родилась эта идея. Назревал хаос, оставалось лишь надеяться, что он разразится поблизости от ряда трактиров, так что оба шествия быстро рассыплются и окончат свое существование за трактирными столами.

Сидония фон Вейтерслебен и Амариллис Лугоцвет подоспели как раз вовремя, чтобы получить представление о шествии, которое составлялось на площади у озера, между церковью и гостиницей. На возах, запряженных разукрашенными волами, сидели ряженые в масках, на каждом — особая группа.

Так, например, один воз был заполнен поварами, поварихами и прочей кухонной челядью — из старых башмаков, обрезков бумаги и других отбросов они готовили еду и швыряли ее в хохочущую толпу. Был свой воз и у горняков. Они тоже трудились — из картонной горы добывали руду, добычу их составляли металлические осколки снарядов, застрявшие в скалах во время войны. Вдруг Амариллис Лугоцвет увидела еще один воз и не поверила своим глазам. На нем были установлены декорации, изображавшие дно озера, а посредине восседал водяной, в окружении русалок, которые играли на затейливых инструментах, только эта музыка, к вящему веселью публики, звучала как кваканье лягушек, перемежавшееся стуком аистиных клювов. Хотя водяной и русалочки были в полумасках, у Амариллис Лугоцвет не оставалось никаких сомнений: она убедилась, что, советуясь с ней о костюмах, долговечные существа просто хотели ей польстить. Они сами прекрасно знали, что им нужно. И контакты с чужанами были у них, по всей видимости, тоже гораздо лучше, чем они хотели показать. Она вдруг с огорчением сообразила, что другие долговечные существа обосновались в этих местах задолго до нее, а ведь и она спустилась сюда с облаков много поколений тому назад.

Затем с ними поравнялась повозка с лесничими и охотниками, они весело замахали двум своим собратьям, приветствуя их и жестами приглашая сесть в повозку, во Сидония, желавшая сохранить свободу передвижения, отказалась. Они пропустили мимо себя все шествие, здесь восхищаясь каким-нибудь костюмом, там — интересной выдумкой, и, стоя на краю площади, обменивались замечаниями, во глаза Сидонии прежде всего высматривали некую маску, которой нигде не было видно.

Вместо того чтобы примкнуть к шествию и встать в конце его, они какое-то время шли с ним рядом, и когда передние повозки миновали «Оленя», Сидонии показалось, что оттуда выскочила цыганка и встала в процессию.