Совьетика

Сонни тоже танцевал – со своей трофейной женой. Не глядя на нее. Он вел ее по залу так, словно это была неодушевленная вещь. Лицо у него было отрешенное, будто бы он впитывал в себя слова этой песни: «Dushi… mi sa ku t’a bo mi ta ke …»

Каждый раз когда он поднимал глаза, я зарывалась лицом в плечо Ойшина еще глубже. Еще никогда мне не было так страшно. Вдруг всплыли на поверхность даже такие страхи, о которых я была уверена, что они давно уже вытравлены намертво. Перед моим мысленным взором замелькали бьющиеся о стенки тарелки, а в ушах звучал далекий голос Сонни: «Мне вовсе не надо тебя бить для того, чтобы сделать твою жизнь невыносимой!»

Пар в гроте было много, и никто из них, естественно, не спешил на выход. Необходимо было их растолкать, но осторожно и вежливо – так, чтобы не бросаться в глаза. Это оказалось не так-то просто, и я с трудом сдерживала нарастающее желание засадить локтем в бок кому-нибудь из особенно уж разомлевших. К концу «Mas flow» до дверей нам оставалась еще пара метров. Я зажмурилась, ожидая что ди-джей сейчас включит в «гроте» свет….

Но произошло маленькое чудо. «Грот» погрузился в почти полный мрак, а на столах загорелись электрические свечи.

– А сейчас давайте вспомним прошлое!- провозгласил ди-джей. Как я была ему за эти свечи благодарна! – Наша ретро-песня сегодня – «It's not easy» в исполнении трагически недавно погибшего в Южной Африке Лаки Дюбе. Эта песня посвящается всем нашим гостям, которые пережили расставание с любимым человеком, но нашли в себе силы возродиться в новой жизни. Несмотря на то, что это не просто, как предупреждал нас еще много лет назад Лаки…

И я поняла, что это рок. Изо всех песен мира- именно эту! Осторожно я выглянула из-за плеча Ойшина. Сонни был совсем недалеко от нас, по правую руку, но он не видел меня. Мне показалось на секунду, что в глазах у него блеснули слезы. Наверное, только показалось. Впрочем, даже самые жестокие люди бывают сентиментальны…

Сонни смотрел опять-таки не на свою маленькую китайскую суринамку – и, слава богу, не на меня!-, а куда-то в пространство. Губы его двигались в такт песне.

«The choice I made didn' t work out the way

I thought it would

This choice I made it hurts me so mama

This choice I made didn' t work out the

Way I thought it would

This choice of mine oh….»

Он думал о нашем разводе!

Я наступила Ойшину на ногу.

– Скорее, он сейчас ничего не слышит и не видит, как токующий глухарь! – прошептала я. Мне показалось, что Ойшин тоже заслушался этой песней – нашел время!

Я перевела дух только когда мы наконец оказались вне здания. Скорее, скорее, наверх, подальше от этой страшной двери! Через минуту мы уже стояли на смотровой площадке возле диспетчерской башни, из которой работники порта управляли заходящими в него кораблями.

– Что случилось? – спросил наконец Ойшин.

Я кивнула в сторону бара.

– Мой бывший муж, – сказала я тихо, – Там.

Ойшин, к его чести, понял все сразу и больше уже ничего не спрашивал, Ничего, кроме:

– А наш товарищ?

Тут я вспомнила, для чего мы здесь, собственно, оказались.

– Господи, он же может подойти в любое время! Возвращайся ты. Увидишь его – подойди, заведи разговор. Не забудь про шторм спросить. Потом выведешь его сюда. А я подожду вас тут, на смотровой площадке. Если придете сюда, а меня нет, значит, я прячусь в кактусах, потому что Сонни где-то рядом. Свистни мне тогда, только негромко. Свистеть умеешь? Все понял? Повтори.

– Что я, маленький- повторять? – обиделся Ойшин, – Не учите утку плавать. Жди, я сейчас. И вот что… ты береги себя, ладно?

Он убежал вниз по склону. А я осталась на смотровой площадке. Далеко внизу сверкали огоньки города и виднелись корабли в порту – маленькие, словно игрушечные. Очень хотелось куда-нибудь убежать и спрятаться, но было нельзя. У меня зуб на зуб не попадал.

Не знаю, сколько времени прошло. Мне показалось, что много. Ойшин появился вновь бесшумно и неожиданно – как настоящий партизан. Все-таки я иногда забываю, с кем я имею дело…

– Все в порядке, – сказал он негромко, – Он будет тебя ждать через полчаса – на набережной внизу- там, где плавучий рынок. В лодке, которая называется «Консуэло».

– Меня одну? – удивилась я.

– Да, мы с ним уже поговорили. Ну, пойдем скорее, до набережной ведь еще надо добраться…

До самого последнего момента – пока «Форт Нассау» не исчез из виду в заднем стекле нашей машины – я все боялась, что откуда-то из темноты вдруг появится знакомое лицо Сонни.

Но он не появился – остался там, в полумраке, в обнимку с коктейлями, которые он себе теперь может позволить и с сердцем, израненным сладким голосом Лаки Дюбе….

Ойшин запарковал машину и остался меня ждать в одном из небольших переулков Пунды. Он очень хотел проводить меня до самой набережной, но я не разрешила.

– Здесь полно каких-то подозрительных типов! – пытался внушить он мне – почти как когда-то Сонни, – А ты – европейская женщина. Не надо так рисковать.

Но я очень уж разозлилась на себя за собственную трусость, и после встречи с Сонни мне ни один чоллер был не страшен.

– Я быстро, – сказала я. – Не волнуйся. Тут до набережной два шага, а время всего только половина девятого. Жди меня минут сорок, а потом приходи на рынок.

И действительно, на улице ко мне даже близко никто не подошел. Наверно, в тот момент я излучала какие-то флюиды бесстрашия.

«Консуэло» я нашла не сразу. Это была невзрачная лодка – судя по всему, торговца фруктами, и название ее было наполовину закрыто какой-то доской. Рынок, естественно, был закрыт на ночь, и на набережной не было никого, кроме редких туристов, державшихся на всякий случай парами и тройками.

Я нерешительно вступила на деревянный настил, доски заскрипели у меня под ногами.

– Hola!- сказала я по-испански, осторожно ступая по палубе – Тут есть кто-нибудь?

В тот же момент из трюма лодки высунулись чьи -то длинные, смуглые руки, которые со скоростью океанской акулы втащили меня внутрь. Я не успела даже испугаться.

– Добрый вечер, наш советский товарищ!- сказал незнакомый мужской голос на хорошем русском языке. – Как говорил ваш пан Зюзя, добрейший всем вечерок!

Да, такое мог знать только человек, живший в Советском Союзе!

– Вам нравился наш “Кабачок»? – помимо воли вырвалось у меня.

– Еще как нравился! Особенно пани Моника, – подтвердил, сверкая в полутьме трюма белозубой улыбкой, товарищ Орландо, ибо это был именно он. Только одет он на этот раз был не как «успешный бизнесмен», которого мы видели по телевизору, а как рядовой латиноамериканский торговец фруктами, которых здесь, на плавучем рынке в Пунде было хоть пруд пруди.

В трюме остро пахло залежалыми фруктами, а «Консуэло» чуть покачивалась у нас под ногами. Горела одна-единственная лампа – такая тусклая, что при виде ее в голове автоматически всплывали пушкинские строчки «Уж близок день, лампада догорает…».

– Ты садись, садись, не стой, Совьетика, – сказал товарищ Орландо своим певучим голосом. Он был старше меня лет на 10. У нас в стране его ровесниками было поколение строителей БАМа. В свое время я им ужасно завидовала, потому что сама еще была тогда слишком маленькая и не могла дождаться – нет, не когда мне можно будет красить губы и носить серьги, а когда я наконец дорасту до большого, настоящего, нужного людям дела…

У меня устойчивая, прочная идиосинкразия на само слово «бизнесмен». Для меня это нечто вроде двуногого шакала, который весь день бегает по саванне, принюхиваясь, где можно урвать кусочек. А потом, обожравшись, по ночам воет на Луну – чтобы все слышали, какой же он «успешный». Человеческого интереса бизнесмены у меня никогда не вызывали. Например, когда я была свободной женщиной, ничто не могло меня до такой степени оттолкнуть при знакомстве с представителем противоположного пола, как его рассказ о «собственном бизнесе». Я просто теряю всякий интерес к собеседнику при слове «бизнес», понимаете? Дальше он может уже не продолжать. И я вовсе не рисуюсь. Хуже «общечеловеческого» понятия «бизнесмен» есть только одно – «бизнесмен новорусский». Это уже не просто шакал, а помесь шакала с человекообразной обезьяной при кошельке. Я вспомнила, как Zeena за ужином с голландками и американками, расчувствовавшись после выпитого, проникновенно говорила о том, что «все мы ищем в жизни принцев». Не все, Зиночка, не все. И найти своего Че Гевару намного сложнее, чем найти какого-то там принца….