Пологий склон

Каё села на футоне, смущенно прикрывая руками полную белую грудь: она только что покормила младенца.

– Лежи, лежи, не надо вставать, – сказала Томо из-за спины Син.

Но Каё поспешно запахнула полы своего кимоно, поправила клетчатые шелковые простыни и почтительно застыла на месте, внимательно поглядывая на гостью.

– Во-первых, поздравляю тебя с рождением малыша! Я уже давно собиралась к тебе заглянуть, но сама понимаешь: Новый год, праздники…

– Да, конечно, это же самое веселое время для всех, – кивнула Каё, улыбаясь мечтательно и немного грустно. Как же, наверное, замечательно в эти праздничные дни в Цунамати и Готэнияме!

Девушка всегда отличалась миловидностью. Ее личико дышало свежестью, точно персиковый цвет, по-детски легкое, грациозное тело поражало своей округлой мягкостью. В последнее время она немного похудела, побледнела, в глазах появилась взрослая озабоченность. И Каё неожиданно стала вызывающе женственной и привлекательной.

– Благодарю вас за помощь, за то, что устроили меня в этом доме.

– Да, все очень удачно сложилось, – вставила Син. – Мать Каё ей ведь не родная. Боюсь, этой женщине будет трудно объяснить, что же произошло на самом деле. А хозяйка из Цунамати не связана узами крови с Кадзуо, правильно? Да, она всем обязана госпоже Сиракаве, но все-таки…

– А как там маленький? Заснул? – Томо не стала подниматься на ноги и, как была, на коленях проползла по татами, склонилась над мальчиком, который мирно посапывал на краю постели.

– Он так хорошо поел, – смущенно проговорила Каё и осторожно откинула тонкое одеяло, чтобы гостья смогла получше рассмотреть ребеночка.

– Тише-тише, не надо его будить, – укоризненно шепнула Томо и стала с умилением разглядывать младенца.

Мальчику было всего двадцать дней от роду. У него еще даже не выросли бровки! Крошечный сморщенный комочек был воплощением чистоты и невинности, настолько беззащитным, что казалось, одного прикосновения пальца будет достаточно, чтобы это эфемерное создание растворилось, исчезло.

Томо всматривалась в линии носа, губ, подбородка младенца. Он действительно был похож на Кадзуо. А вот его надбровные дуги и глубокие складочки век были точно такими же, как у Такао в детстве. Несомненное фамильное сходство… В жилах ребенка текла кровь Сиракавы! При одной мысли об этом Томо пронизала дрожь отвращения. А ведь если бы это был сын Такао, она бы ни за что не отдала его в чужую семью. Ей бы такое даже в голову не пришло. Но Томо слишком по-разному любила своих внуков. И с этим уже ничего нельзя было поделать. Такао она растила и воспитывала с пеленок. Кадзуо вышел из утробы Мии, он – ее плоть и кровь.

– Сходство есть, правда? – спросила Син, заглядывая Томо в лицо. Она старалась не упоминать имени Кадзуо.

Томо молча кивнула и, помедлив, сказала:

– Замечательный малыш, очень красивый.

Она понимала, что уговаривать юную мать отказаться от новорожденного ребенка крайне жестоко. Но у Томо не было возможности часто сюда приходить. Тяжелый разговор был неизбежен. Она решила держаться холодно, бесстрастно и от своего не отступать. Юной Каё придется прислушаться к совету мудрой, опытной женщины.

– А у меня столько молока… Что же я стану делать, когда маленького не будет…

У Томо сердце упало, когда она услышала тихий, печальный голос Каё.

Вскоре госпожа Сиракава покинула комнатку, даже не взглянув напоследок на ребенка. Она осторожно спустилась по темной скрипучей лестнице. Каё тенью следовала за ней, помогла надеть пальто и, проводив до ворот, неожиданно сказала:

– А ведь вам нездоровится, госпожа.

– Почему… почему ты так думаешь? Со мной что-то не так?

– Да нет… Мне показалось, что вы немного похудели. Но быть может, это просто обман зрения. – Она смущенно улыбнулась.

– Честно говоря, я подхватила простуду перед Новым годом и, видимо, не до конца оправилась после болезни. – Немного помолчав, Томо продолжила: – Ничего страшного, уже январь, и я скоро окончательно приду в себя. – Она открыла калитку и вышла на улицу.

Син стояла, прислонившись к решетчатой двери, и смотрела на свинцово-серое небо.

– Тучи плывут так низко. Надеюсь, вас не застигнет метель! – крикнула она на прощание.

Томо не любила пользоваться услугами рикш, к трамваям и поездам она так и не привыкла, зато с удовольствием ходила пешком и всегда гордилась своими сильными ногами. Но в последнее время она стала физически сдавать, многие обычные, простые вещи делала через силу. Собственная немощность угнетала ее.

Госпожа Сиракава руководила всеми делами мужа. В ее ведении находилась масса вопросов, касающихся недвижимости, она по полмесяца проводила в разъездах. Крепкие ноги были для нее символом хорошего здоровья. Томо закалила свое тело и дух, и это безусловно помогло ей выстоять в той незримой битве, которую она денно и нощно вела в своем собственном доме. Сугэ, три служанки, Юкитомо, Такао, работники, Ёсихико – все они, сами того не осознавая, подчинялись властной силе хозяйки. Она вершила делами всей семьи.

Родные и близкие, по всей видимости, считали Томо бессмертной – настолько мало их интересовало ее физическое и душевное состояние.

Юкитомо обычно немедленно пресекал все разговоры о здоровье жены: «А что может случиться с бабушкой? Такие женщины, как она, никогда не болеют!» Этого мнения стали придерживаться и остальные члены семьи, и даже Сугэ. Она могла бы, конечно, быть более чуткой и внимательной к своей госпоже, но тяжелый недуг и личные проблемы сделали ее черствой и безучастной к горестям других людей. «Завидую я нашей хозяйке. Она такая сильная, выносливая», – говорила Сугэ то ли с сожалением, то ли с осуждением.

Томо действительно казалась очень здоровым человеком, никогда ничем серьезным не болела. Она была непоколебимым борцом, обладала такой силой духа, что справлялась с любыми недомоганиями в одночасье. Она просто-напросто игнорировала их.

Хотя некоторые симптомы должны были бы ее насторожить. Томо периодически мучили одышка, головокружения и приступы неврита. А на протяжении последних пяти-шести лет в самые жаркие летние дни у нее воспалялись мениски, в коленных чашечках скапливалась жидкость. Но вот начинали дуть прохладные ветры, жара спадала, и опухоль на коленях рассасывалась сама по себе. Томо оживала, странная летаргическая слабость исчезала без следа.

Эцуко много раз советовала матери обратиться к врачу. Но Томо пальцем не пошевелила, чтобы хотя бы проконсультироваться у специалиста. Она боялась, что у нее выявят какое-нибудь неизлечимое заболевание, поскольку знала: страх будет подтачивать ее силы, неуязвимая броня душевного стоицизма даст трещину, и это станет началом конца – она быстро превратится в развалину. Болезнь прикует ее, беспомощную калеку, к постели, все забудут о ней, и она будет коротать свои дни в тоске и печали. Эта жуткая перспектива наполняла Томо отчаянной бессильной злостью.

Иногда она украдкой наблюдала за мужем. Юкитомо с раннего утра усаживался на дзабутон, подкладывал валик за спину и целый день мерил температуру, полоскал рот и горло, закапывал что-то в глаза, пребывая в глубоком заблуждении, что делает все это ради своего здоровья. Господин Сиракава жадно цеплялся за жизнь. Он походил на древнекитайских правителей, которые посылали гонцов во все концы света за чудодейственным эликсиром вечной молодости.

Томо напоминала себе, что Юкитомо старше ее на целых двенадцать лет. Если он доживет до восьмидесяти, ей самой не сравняется и семидесяти. Она будет ждать, долго ждать – и обязательно дождется… Она не имеет права капитулировать перед господином Сиракавой. Она обязана пережить его. И тогда она восторжествует!

Какие низкие, отвратительные мысли! И о чем она только думает, о чем мечтает, ужаснулась Томо. Она почувствовала леденящую опустошенность. Таков печальный итог многолетних мучительных отношений с мужем. Разве такие узы должны связывать супругов?

Томо так привыкла к безразличию окружающих, что участливое внимание и озабоченность юной Каё привели ее в смятение. Она действительно чувствовала себя неважно. Сильную простуду перенесла на ногах: Новый год, праздничная суета, гости… У нее не было ни минутки свободного времени, она и думать забыла о своем недомогании. Но недавно в коленях появилась болезненная, ноющая тяжесть, которая расплылась по телу, добралась до желудка. Томо припомнила, что во время новогодней трапезы не смогла осилить даже одну порцию дзони [53]. А ведь это было ее любимое лакомство!