Это твоя жизнь

Единственный выход — показать чужой дом. Если меня вызывают на допрос в полицию славы, то мой единственный шанс — дать фальшивый адрес. Я знал прекрасное место: моим родителям оставляли ключи от своей лондонской квартиры соседи-корейцы, часто уезжавшие за границу. Как-то раз я там побывал с мамой, когда она ходила поливать их цветочки. Мама вечно повторяет, что это идеальный дом.В самом деле, квартира смахивала на жилище звезды. В подсвеченных нишах аккуратно размещены дорогие безделушки, вокруг джакузи заботливо расставлены полные бутылки лосьонов и масла для ванны. У этих людей на каждой полочке стояло только по одному предмету! Рядом с такими изящными вещами не имели права соседствовать книги в потрепанных обложках, стопки видеокассет или треснутые коробки из-под лазерных дисков.

Почему бы этому дому не стать моим лондонским пристанищем в глазах широкой общественности? Вероятность того, что корейская чета купит журнал «ОК!», практически равна нулю. Операция будет совсем простая. Я назначу фотографу очень конкретное время, буду там его ждать, позволю сделать несколько снимков, а через полчаса отправлю восвояси. И порядок. А когда дело будет сделано, возможно, придется признаться во всем маме и папе и убедить их держать язык за зубами, зато вполне логично, что «один из лучших новых юмористов Великобритании» («Дейли телеграф»), «самая стремительно взлетающая звезда на небосклоне эстрады» (журнал «Досуг») имеет такую роскошную квартиру в Западном Лондоне.

Договоренность была достигнута, и тихим утром в среду я проник в чужую квартиру и ввел код, чтобы отключить сигнализацию. Приходя сюда с мамой, я чувствовал себя в полном ладу с законом, теперь же был нарушителем, вором, который намерен присвоить образ жизни корейской четы. Я достал из холодильника пакет молока, чтобы уверенно предложить гостю чашку чая, и выложил на кофейный столик пару свежих газет и потертую брошюрку «Морковь: как один корнеплод изменил мировую историю».

Потом сел на диван и откинулся на спинку. «Н-да, тут поначалу было три комнаты, но мой архитектор сделал из них просто чудо». Я скрестил ноги и задумчиво подпер подбородок рукой. «Н-да, помню, раньше в этом здании был старый часовой заводик, какая жалость, что в столице уже не осталось настоящего производства». Тут заверещал звонок, и я подскочил в ужасе.

— Эй, заходите же! — сказал я в домофон и, нажав кнопку, отпер входную дверь, после чего посмотрелся в зеркало. Небрежность, разношенные удобные вещи, над этим образом я сто лет работал.

Наверное, если бы я хоть немного подумал, то догадался бы, что профессиональный фотограф вряд ли явится с одним фотоаппаратом. Его прибытие напоминало высадку союзных войск на линии третьего фронта. Фотограф и его юный ассистент принялись затаскивать в дом металлические ящики, штативы, треноги, здоровенный белый зонтик, кабели, серебристый круглый отражатель, потом опять металлические ящики. Я испугался, что покуда они все это распакуют, месяц пролетит, владельцы квартиры вернутся из Нью-Йорка и увидят, как я развалился на их двуспальной кровати, а надо мной склонился большой волосатый детина с фотоаппаратом.

Детина представился Карлом, ассистент его даже не потрудился назваться. Почти тотчас мне показалось, будто Карл хочет проверить, действительно ли квартира моя.

— Простите, не возражаете, если я в туалет? — спросил он.

На таком меня не поймаешь.

— Прямо по коридору, вторая дверь налево! — уверенно заявил я.

— Усек! — крикнул он на ходу.

— Вот так-то, — гордо сказал я ассистенту. — Туалет там.

— И давно вы здесь обитаете? — приступил к допросу Карл по возвращении.

— Нет-нет, то есть да. В смысле, это просто лондонское пристанище. У меня еще домик в Суссексе.

Карл с помощником, видимо, знали какие-то свои анекдоты, которыми не собирались делиться, и все пытались сдержать смех.

— Классные картинки! — сказал Карл.

— Спасибо, — ответил я, и у ассистента вырвался очередной короткий смешок.

Я взглянул на картины и понял, что они совсем не классные, а жутко аляповатые.

— Э, вообще-то они не мои. Приятель попросил, нельзя ли их пока тут повесить. Это не в моем вкусе.

— А, ясно, — ухмыльнулся Карл. — Скажите, а этот фонтанчик с ангелочками вам на нервы не действует, весь день ведь журчит?

Тут ассистент закусил губу, стараясь подавить истерический смех. Я посмотрел на фонтан. Он был отвратителен. Собственно, хотя вся квартира была чистая, просторная и дорого обставлена, взглянув на нее их глазами, я понял, что в ней полно самых пошлых и вульгарных вещей, какие только можно представить. Удалившись на кухню налить им чаю, я слышал, как они показывали друг другу то одно, то другое и насмехались над моим диким безвкусием, о котором теперь узнает вся страна.

— Глянь-ка на эти кошмарные занавески, просто жуть берет!

— Тсс!.. Надо бы скромнее.

— Пардон.

— Да я не про тебя, я про занавески.

И они снова подавились смехом.

Вернувшись с чаем, я попытался объяснить, что недавно нанял дизайнера переделать интерьер, но что все это мне не нравится и я снова все поменяю.

— О, ну да, только не выкидывайте диван с зебровой обивкой, — сказал ассистент.

Карл хмыкнул, а я утешил себя тем, что они, по крайней мере, ничего не заподозрили. И тут зазвонил телефон.

Карл выжидающе взглянул на меня, а я мягко улыбнулся в ответ.

— Простите, вы не хотите ответить? — спросил он.

— Да пусть себе звонит, — отмахнулся я. Ваше время надо беречь.

— Ладно, чего там, мы тут займемся подготовкой, так что не обращайте на нас внимания.

— Хорошо. Хотя мне сейчас не до разговоров… Думаю, если что-то важное, перезвонят.

В этот миг включился автоответчик. Я замер в ужасе при мысли, что инструкции звонящему разнесутся по комнате и с головой выдадут мое мошенничество, но, по счастью, исходящее сообщение передавалось тихо, и я был спасен. А потом все мы прослушали громкое входящее сообщение.

— Аннйонг хашимикга, — зачастила звонившая по-корейски. — Канапсуммида. Олма имнигга Хал-гги хан-гук арадмддупта? — Она продолжала говорить, Карл поднял брови, а я стоял рядом, созерцательно кивал в такт речи и бормотал.

— Интересно… интересно…

Карл, похоже, собрался что-то сказать, но я торжественно поднял руку, дабы он не нарушал мою сосредоточенность.

— Аннйонг-и кйесейо!

Кореянка наконец замолчала, и я потряс головой, раздраженный сказанным.

— Что это за язык? Японский?

— Корейский.

— Вот это да! А вы по-корейски говорите?

— Ну, видите ли… Un petit peu. ^[58]Изъясняюсь. Они хотят, чтобы я поехал на гастроли в Сайгон.

— Во Вьетнам?

— Не в Сайгон, то есть, извините, а как это? В Сеул. Я их всегда путаю, и там и тут война была, верно? Я имею в виду, Корею и Вьетнам путаю, хотя его теперь уже переименовали, Сеул, так? Погодите, наоборот. Сеул по-прежнему называется Сеул, а Сайгон называют как-то иначе, да?

Из-за этого нервного трепа у меня сделался виноватый вид, поэтому я почувствовал, что должен развеять все сомнения.

— Лучше я с этим сразу разберусь, — объявил я, взял трубку, набрал номер и гневно отчитал говорящие часы лучшей импровизацией ориентальной белиберды, на какую только способен: — Нинг-дай сорнэ вайдонга ной нье дауи самсунг двинг ноэ синга хёндэ дэу ной Дэу! — И решительно положил трубку.

Фотограф с ассистентом во все глаза таращились на меня.

— У меня была «дэу», — зачем-то довел до моего сведения ассистент, — только я ее поменял на «хонду».

Фотографии вышли очень даже ничего. Интерьер был, конечно, ужасный, но я зато выигрышно смотрелся между портретом футболиста премьер-лиги и картиной какого-то безвестного современного импрессиониста. Где-то через час пришел репортер, расспросил меня о жизни и, как все писаки, которых я встречал, переврал мои слова, а что-то просто выдумал. Только на сей раз наглую ложь опубликовали, чтобы внушить, что я гораздо лучше, чем на самом деле. Мои слова передернули и переврали в мою пользу. Подтасовка, точнее, подтусовка. Надо бы на них пожаловаться в Комиссию по надзору за прессой.