Любовь заказывали? (сборник)

Еще через десять минут они остановились в большом паркинге, где, кроме них, стояло несколько туристских автобусов.

– Обычно их здесь гораздо больше, – с грустью сказал провожатый.

Дальше они пошли пешком. Да на машине по этим улочкам и не проедешь. На многих из них не то что двум машинам – двум велосипедам не разъехаться. На некоторых улочках Петр легко доставал руками обе стороны.

Древние камни зданий помнили тысячи лет мира и войн. А между камнями пробивалась трава и кое-где – даже худосочные стволики деревьев. Вот только людей почти не было видно.

– Здесь живут? – спросила Лариса.

– А как же. Некоторые дома стоят больших денег.

Потом пошел квартал древних улиц, названных по знакам зодиака. Каждый захотел найти свой.

Петр первым нашел «свою» улочку, заканчивавшуюся крошечной круглой площадью. Деникин посмотрел на нее и обомлел: прямо в центре площади, в круглом каменном вазоне, росло небольшое зеленое деревце.

И все бы ничего, если бы вазон… не парил в воздухе!

Самое интересное, что поначалу пытливый ум инженера Деникина даже не попытался поискать рационального объяснения! Видимо, место, в которое они попали, не располагало к рациональным объяснениям. Ему даже стало чуть жаль, когда, подойдя ближе, он увидел, что вазон висит на полупрозрачных нейлоновых растяжках, закрепленных за стены стоящих вокруг старинных, нависающих над площадью каменных домов.

Через полчаса бесцельных, но чертовски приятных шатаний они попали на узенькую улочку, на которую справа выходила только одна дверь. Древние камни окружали ее. Да и сама дверь, видимо, тоже была сработана несколько столетий назад. Зато сбоку от нее, на уровне человеческого роста, была приделана кнопка электрического звонка. А в центре самой двери торчал прикрытый толстым стеклом и металлической сеточкой глазок видеокамеры.

– Это что за учреждение? – спросил Петр.

– Христианский монастырь.

– И как им в мусульманском окружении?

– Раньше было лучше. Сейчас иногда бывают сложности. Но в целом – терпимо. Я, когда сюда приехал, увлекся историей. Многое становится ясным, иное же вообще кажется запутанным и невероятным.

– Не понял.

– Ну, например, Хеврон, в котором сейчас бунтуют палестинцы, всегда был иудейским городом. Поэтому там много иудейских религиозных святынь. Сейчас же это один из центров арабской автономии. А, скажем, Хайфа всегда была арабской – ну, не всегда, – поправил себя Моше, – а последние несколько сот лет. Теперь она почти полностью еврейская. Все перемешалось… Или вот нас критикуют, что мы в Иерусалиме на якобы арабских землях строим новые кварталы. Но эта земля куплена застройщиками. За деньги, по договорам. Она – их.

– Да-а, – неопределенно протянул Петр. Ему не хотелось разбираться в перипетиях бесконечной арабо-израильской борьбы. Моше, видимо, понял и обиженно замолк.

Вскоре они вышли к старой Яффской крепости. Петр подошел к каменному парапету, дотронулся до шершавого, нагретого солнцем камня.

Раньше здесь, наверное, стояли пушки, закрывавшие вход в гавань. Сейчас тут было пустынно и тихо. В небе орали чайки. С шумом бился о нагроможденные внизу валуны зеленый, с белой пеной прибой. Справа, вдали, виднелась освещенная солнцем панорама Тель-Авива. Набережная с ее небоскребами-отелями гигантской дугой уходила вдаль, к горизонту.

– Красиво, – тихо сказала Лариса. Она почти не принимала участия в разговоре, целиком уйдя в свои мысли.

– Ну что, пойдем поедим? – предложил Моше.

Тут только Петр почувствовал, что ему здорово хочется есть. Свежий морской воздух и легкая физическая нагрузка – что еще надо для нагуливания аппетита?

– Предложение принято единогласно, – подытожил сопровождающий и повел их в одно из множества прибрежных кафе.

Место и в самом деле оказалось приятным. Открытая «верхняя палуба» прибрежного ресторана не имела иной крыши, кроме густо переплетенных ветвей зеленого винограда. Солнце здесь не пекло, а воздух приобретал комфортную температуру без каких-либо инженерных придумок. Стен тоже не было, и, дегустируя очередной шедевр средиземноморской кухни, можно было наблюдать море на десятки километров вдаль.

Здесь, как и в старом городе, все дышало стариной. Даже столовые приборы были как минимум прошлого века. А если добавить, что на горизонте не было ни единого теплохода – только редкие паруса яхт, – то счастливому посетителю ресторана легко было представить себя жителем минувших столетий…

Петр наслаждался едой и покоем. Моше, поняв настроение друга-партнера, не пытался поддерживать беседу. А Деникин от удовольствия аж глаза время от времени прикрывал. Вырезка из пойманной ночью меч-рыбы была великолепна, как и все прочие блюда, подаваемые в заведении. Ветерок приятно овевал лицо, пригреваемое прорвавшимися сквозь виноградный заслон осколками солнечных лучей.

Эх, просидеть бы так всю жизнь! Впрочем, Петр отлично понимал, что счастье этой редкой минуты в основном и заключается в ее редкости.

Неожиданно на веранду вышел хозяин и включил телевизор, разом разрушив очарование момента.

– Зачем он так? – чуть не застонал Деникин.

– Новости, – кратко объяснил Моше. Деникин смирился. Новости в постоянно воюющей стране, которую можно из пушки прострелить насквозь, – дело святое.

Дикторша заговорила гортанно и непонятно. Моше начал переводить, но Лариса попросила переключить на английский новостной канал. Все равно все станции начинали рассказ о жизни мира с горячего Ближнего Востока.

Моше нашел европейский канал на английском языке. Видеоряд повествовал об очередной стрельбе в автономии. Все как всегда. Палестинские пацаны-подростки, поощряемые взрослыми идеологами, закидывают камнями (и, если удается подобраться поближе, бутылками с горючей смесью) израильских солдат. Те стреляют в них резиновыми, тоже отнюдь не безобидными, пулями.

И вдруг прошел сюжет, отбивший у Петра всякую охоту продолжать трапезу. Оператор показал, как во время ожесточенных столкновений израильтян с вооруженными палестинскими формированиями между противоборствующими сторонами оказался палестинец с сыном лет четырнадцати. Они были одни на открытой площади. Мужчина долго кричал, прикрывая собой ребенка и умоляя прекратить огонь, чтобы дать им выйти. Бьющая по нервам картинка никак не прекращалась: отец кричал, солдаты стреляли. Кончилось все ужасно: отец смог уйти с площади, но домой он унес бездыханное тело сына [1].

– Сволочи, – непонятно кого выругал Петр. Он легко представил на площади самого себя. И своего сына.

Моше сидел бледный и подавленный.

– Сегодняшние войны выигрывают не на улицах, а на телеэкранах, – наконец сказал он.

– Неужели ваши не могли прекратить стрельбу?

– Не знаю. Этот сюжет крутят постоянно. Наша комиссия разбирается. Но как на войне этого избежать? А войну начали не мы. И детей с камнями на улицы выводим не мы. Просто они не могут задавить нас силой, как в сорок восьмом или пятьдесят шестом. И пытаются перенести войну в телевизор. Ведь это очень зрелищно, когда в ребенка стреляют. Вызывает всеобщее сочувствие. Даже если он – с камнем.

– Не знаю, – покачал головой Петр, подавленный увиденным. – Все равно нужно что-то вам делать.

– Что? – вдруг вскочил из-за стола Моше. Его лицо пошло пятнами. – Что делать с этими ублюдками? Я был там, где расстреляли тех девочек. Автобус в крови, асфальт в крови. Этого сраного ублюдка поймали иорданцы. И – слава Богу. Потому что теперь он будет сам молить о смерти. А если б наши поймали, он был бы судим гуманным судом и долгие годы жрал бы нашу тюремную, вполне калорийную пищу.

– Успокойся, – попытался остановить его Петр. Лариса с тревогой смотрела на мужчин.

– Нет, ты мне скажи, что нам делать? Ты помнишь, у вас в Москве взорвали дома? Убили двести мирных людей. Что вы сделали? Вы послали карательную экспедицию и наказали плохую Чечню. А что нам делать? Мы живем в самом центре огромной Чечни. Эти ублюдки подстрекают за малые деньги чужих детей, а своих собственных отправляют в тыл – в Эмираты, Европу, Штаты. Денег у них до черта: прибыльнее терроризма занятия не бывает. А у нас тыла нет. И детей прятать некуда! Понимаешь?