Знаменитость

Была и еще причина поскорее уехать – не доставляло удовольствия день за днем жить за счет Льва Рудика. Не смотря, на все благодарности, высказанные мне Львом Евгеньевичем за спасение Алешиного голоса, где-то в глубине души он был зол на меня за посрамление его выдающегося племянника. И его любимое обращение «зайчики мои» становилось чуть менее теплым и натуральным, когда он обращался ко мне.

Поэтому я так ждал начала работы. И этот момент наконец-то настал.

Рудика не было в Одессе предыдущие дни. Он предупредил нас, что должен съездить в Тихорецк за каким-то удивительным виртуозом электрогитары. Потому что, якобы в Одессе полно отличных скрипачей и клавишников, но вот на электрогитаре по-настоящему умеет играть только тот его знакомый. По телефону Рудик радостным голосом сообщил, что ему все удалось, и даже пообещал камбалу, какого-то невероятного, деликатесного копчения, которого сейчас не встретишь даже в Одессе! А уж если Рудик сказал такое – это что-то да значило.

– Ну, зайчики мои? Заскучали тут? – не смущаясь одышки, огромный Лев Евгеньевич ввалился в нашу комнату даже не через полчаса, а через двадцать минут. Чувствовалось, что и ему не терпится начать работу.

Но еще сильнее ему хотелось немедленно похвастаться тем шедевром, холодного копчения, который попался по пути из Тихорецка. И Рудик шлепнул на стол увесистый газетный сверток, источавший сногсшибательный аромат копченой рыбы. Нетерпеливый Алеша скорее развернул газету. И нашим глазам предстала действительно гигантская камбала, с нежнейшей золотой кожицей.

– А? Слюнки потекли? Нет-нет-нет! – Рассмеялся Рудик, останавливая Алешу, уже пожиравшего рыбу глазами. – Кушать этот шедевр мы начнем только вечером, когда работа будет закончена и наш будущий музыкальный шедевр в виде катушки магнитофонной ленты можно будет тоже пощупать руками. Так все задумано! – предупредил наш продюсер.

– Молодые люди! – появилась в комнате озабоченная Роза Марковна. – Я имею желание вас предупредить… Вы должны соблюдать осторожность… Какие-то ужасные гастролеры! Настоящие бандиты!

– Мы будем умные, благоразумные, Роза Марковна! – пообещал я, устремляясь вон из квартиры вслед за Рудиком и Алешей. – И вечером одни гулять не пойдем!..

– Какая беспечность! – покачала головой нам вслед старушка, разочарованная, что её так никто и не дослушал.

Свежим сентябрьским утром, мы шли напрямик, дворами, по направлению к Дерибасовской. Алеша и Лев Евгеньевич заспорили – нужна ли нам группа духовых инструментов: труба, тромбон и проч, или можно обойтись только скрипкой? Рудик был уверен, что кроме набора электроинструментов, типичного для любого ресторанного оркестра, нам требуется еще скрипка, максимум – саксофон. А воодушевленный Алеша готов был позвать на запись хоть целый симфонический оркестр. Настроение у него было прекрасное, и все ему было мало.

Я старался не вмешиваться в их спор. Ведь хотя не я был продюсером сегодняшнего концерта, внутри меня тоже зудело неистовое желание скорее работать! Тем более утро было прекрасное: свежесть, голубое небо и только несколько легких облачков в стороне моря.

– Лев Евгеньевич, а ты не думал, что сегодня можно даже на открытой эстраде где-нибудь в парке записаться? – все-таки не удержался я.

– Думал уже, – отозвался Рудик. – Но, во-первых, прогноз неблагоприятный, к вечеру погода изменится – сильный дождь обещают. А во-вторых, если на эстраде, при публике – тогда надо организовывать сборный концерт. Несколько исполнителей. Чтобы они меняли друг друга. Женский голос, хотя бы один…

– Надо тебе Лева, как-нибудь пригласить Евку Томашевскую, – предложил Алеша. –  Стерва она ужасная, но голос классный. Среди питерских кабацкий певиц, сегодня она – первая… И в постели не в тоске! – лукаво ткнул продюсера локтем в бок Алеша.

А мне сразу вспомнилась первая часть телефонного разговора с Зябликом, которая так меня поразила. Едва услышав мой голос, Зяблик сразу выпалил горячую новость. Оказывается у скромного дрочилы и технического гения Витьки, уже неделю бурный роман с Евой Томашевской!

Сначала я не поверил. Но Витька изливал мне в трубку такой восторг, что, похоже, все было правдой. Я ума не мог приложить, как Витек сумел подобраться к этой великолепной оторве? (А то, что он запал на Еву еще в самый первый вечер нашего знакомства было яснее ясного.) Витек выпалил, какую-то чушь, что он две недели каждый вечер сидел в ресторане за первым столиком. Сочинял в ее честь стихи и решился подойти. Зяблик орал в трубку, что с того вечера стихи «настигают его» ежедневно. Более того – вдохновение прет по всем фронтам, он придумал схему нового магнитофона, который должен получиться круче японских студийных.

– Система динамического подмагничивания! – орал счастливый Витек мне в трубку. – Понимаешь, о чем я?.. Можно задрать верхние частоты до 25 тысяч герц. Шире диапазона голоса лучшего оперного певца!

Зяблик был совершенно вне себя от того, что с ним впервые в жизни происходило. И, наверное, мог бы битый час толковать мне про свое вдохновение и его источник, если бы, время разговора не подошло к концу, и его страстный монолог не оборвался на полуслове.

Не то, чтобы я приревновал его к Еве. Да, конечно, в первый момент эта новость меня резанула. Я все еще досадовал, что Ева так быстро и равнодушно отделалась от меня. И в глубине души надеялся доказать, какую глупость она сделала (или по крайней мере трахнуть ее разок – уж очень классно она это делала). Но в моей жизни уже появилась Старкова. А Маша была не хуже во всех отношениях. И если я испытал досаду из-за Витьки, то ревновать друга точно не собирался.

Просто остался тревожный осадочек. Какой каприз  заставил обратить внимание на бессребреника и скромника Витьку такую хищную дамочку, как Томашевская? Он ведь даже жил последние недели не столько в Ленинграде, сколько в Гатчине, в квартире доставшейся по наследству от деда-блокадника. А это была слишком жалкая жилплощадь, чтобы Ева захотела на нее покуситься. Так что какие-то смутные подозрения крутились у меня в голове. Но четко сформулировать их мне не удавалось, да и не до этого было сейчас!

Наконец мы вывернули из очередной подворотни и оказались сразу на Дерибасовской. Главный проспект, гордость Одессы, в этот час еще не был запружен людьми, как вечером. И мы благополучно свернули на Преображенскую, туда, где спряталась подпольная музыкальная биржа.

Я уже столько слышал об этой знаменитой бирже, что надеялся увидеть здесь прогуливающимся целый оркестр. Огромные контрабасы, прислоненные к стенам зданий, томящихся музыкантов. Кучки слоняющихся без дела еврейских скрипачей, обязательно в черных жилетках и с пейсами, интеллигентно протирающих футляры своих инструменты бархатными тряпочками. Или, в крайнем случае, каких-нибудь уличных саксфонистов или баянистов, играющих здесь же за милостыню. Но ничего подобного тут не обнаружилось. Солнечная сторона улицы Преображенской была практически пуста. А из колоритных персонажей слонялся только небольшой типчик, похожий на молдаванина. На голове его была нахлобучена клетчатая кепка, а щеки скрывала черная щетина.

Однако, именно этому одинокому типу приветливо помахал рукой Лев Евгеньевич.

– Здравствуй, Яша! Что мы сегодня имеем в  наличие?

– Опачки! – шепнул мне на ухо, пораженный Алеша Козырный.

И тогда я понял, где уже прежде видел молдаванина. Это был тот самый скрипач, который заманил нас в картежный притон из «Гамбринуса». Только сейчас он надел кепку и сильно зарос щетиной, а потому был не сразу узнаваем. Зато бросалось в глаза, как этот тип сам делает вид, будто видит нас впервые. Он демонстративно смотрел в сторону. Словно побаивался нас. И бояться было за что – он тогда просто подставил нас с Алешей. Вот только, нам самим было ни к чему, чтобы Рудик узнал о похождениях недельной давности. И предъявлять молдаванину справедливые претензии я не собирался. Мы как бы заключили молчаливый пакт взаимного не узнавания.