Тихая музыка за стеной (сборник)

– У меня инсульт? – спросила Марго.

– Да. Но у тебя хороший инсульт. Я говорил с врачом.

Марго улыбнулась краем рта:

– Я не боюсь. Мне уже семьдесят шесть лет. Среднеправительственный возраст.

Все советское правительство доживало именно до этого возраста, несмотря на элитную медицину и суперпитание. Значит, больше не положено. Во всяком случае, нескромно.

– Сара жила до ста двадцати, – напомнил Александр.

– Какая Сара?

– Жена Авраама. Наша праматерь. А Моисей жил четыреста лет.

Марго не ответила. Потом проговорила:

– Я сжевала твою жизнь… Если хочешь, женись на Лене.

– Поздно. Я ее передержал.

– Ты еще не старый. Пятьдесят лет для мужчины – это расцвет.

– Не думай об этом. Отдыхай.

Марго закрыла глаза.

– Я завтра приеду, – пообещал Александр.

Александр вернулся на студию. Надо было закончить озвучание.

Марго осталась одна. Стала думать о том, что с ней произошло. Больше всего на свете она боялась – не смерти, нет. Она боялась «сесть в угол», как говорила дворничиха Дуся. Это значило оказаться парализованной, стать обузой для своих близких. Они, конечно, будут сочувствовать, не сдадут в богадельню, но качество их жизни ухудшится резко. Какая жизнь, когда в доме лежачий больной… Все сгрузят на Веру. Ей придется быть кухаркой, горничной, народной артисткой, медсестрой и сиделкой. Не много ли… Вышла бы в свое время замуж за генерала, носила бы каракулевую шубу. Так нет… Вклячилась в мальчишку на десять лет моложе, и в результате – ни одного светлого дня. Бедная Вера. И Александр бедный. Она вмешивалась, выстраивала его судьбу по своему разумению, и в результате три несчастных человека: Александр, Вера и Лена.

Иван сам по себе. Отдельный человек. Бабка ему не нужна. Ему, молодому, неинтересен опыт через поколение. Ему вообще не нужен ничей опыт. Он открывает свой мир.

Бог сжалился над Марго и отзывает ее из командировки. Если она не может больше служить своим близким, то и себе она тоже не нужна.

Было много хорошего, много любви. Александр и Ваня – они как солнцем заливали ее жизнь. И ей казалось: именно от любви лопнул сосуд в мозгу. И именно любовь залила жизненно важные центры.

В ушах возникло напряжение. Запел хор. Но откуда здесь хор? Или это гудят водопроводные трубы?..

Прощание с Марго проходило в актовом зале музыкального училища. Это было ее последнее место работы.

Марго буквально утопала в цветах. Лежала спокойная, седая и красивая. Ее знали и любили. И прощались не с телом, а именно с Марго – талантливой и недооцененной.

Вера – в черной накидке из вологодских кружев – сама скорбь. Она искренне скорбела, но и благодарила судьбу. Марго правильно сделала, что умерла. Марго все и всегда делала правильно.

Вера стояла у гроба, потом куда-то отходила и снова возвращалась. На ней была куча обязательств: транспорт, кладбище, поминки.

Александр не верил, что Марго больше нет. Он, конечно, видел гроб и мертвое лицо, но не осознавал, что это – правда. Потому что, если поверить, надо немедленно взвыть и застрелиться.

Второй режиссер Алик Пахомов со страхом поглядывал на Александра. Он боялся, что Александр взвоет и застрелится у всех на глазах.

Александр встретился глазами с Аликом и неожиданно подмигнул ему. Алик удивился. Мастер нуждался в поддержке, а он сам поддерживает соратников. Снимает пафос трагизма. Алик отошел в сторону и позвонил сценаристке Лене.

– Как он? – спросила Лена.

– Он мне подмигнул, – ответил Алик.

– Понятно… – отозвалась Лена.

Она понимала не только в его фильмах, но и в нем самом.

Лена на похороны не пришла. Марго – это территория Веры, и она не хотела мешать.

Иван на похороны бабушки не приехал. Станция «Зима» – не ближний свет. Вера не настаивала. Марго все равно нет. А то, что в гробу, – это не Марго. Пусть запомнит бабушку живой.

Поздно ночью, после поминок, Александр приехал к дому Лены.

Лена не села в машину. Они стояли под звездами.

– Меня мучают две вещи, – говорил Александр. – Первое: испытывала ли она предсмертные муки? Было ли ей больно? И второе: было ли ей страшно? Боль и страх. Я все время думаю: вдруг ее охватил смертный ужас, она стала искать меня глазами, а вокруг больничные стены, все чужое. Зачем я ушел на это чертово озвучание? Как будто на другой день нельзя озвучить. Или вообще не озвучивать. Будь проклято это кино.

Лена молчала. Потом сказала:

– С тобой жить нельзя. И умереть нельзя.

Александр рассчитывал, что Лена его утешит. Найдет какие-то слова. Все-таки писатель. Слов много знает. Но Лена почему-то не захотела утешить. Сказала злую правду. Кому она нужна в такие минуты…

Время шло. Дни наматывались один на другой, как клубок ниток. Александру не становилось легче. Наоборот. Тоска по Марго усиливалась. Становилась непереносимой.

– Сунь руку в огонь, – советовала Вера. – Физическая боль перебьет душевную.

Этот рецепт Вера вычитала в романе у Маркеса «Сто лет одиночества».

Александр вначале не обратил внимания на дурацкий совет своей жены. Потом поразмыслил: зачем жечь руку, когда можно сделать необходимую операцию.

Александру давно советовали вырезать желчный пузырь, забитый камнями. Александр все не мог найти время для операции, да и что за удовольствие: ложиться под нож. А сейчас – самое время под нож. Страх перед операцией, сама операция, наркоз, швы – все это оттянет его от боли душевной. Он будет бороться, выживать и выздоравливать. Выплывать в другие воды.

Александр лег в больницу. В больнице ему понравилось.

Врач – волосатый еврей в расцвете сил, производил убедительное впечатление. Он успокаивал: операция не сложная, все равно что удаление аппендицита. Быстро, не больно и не опасно.

Вокруг порхали медсестры. Самая ловкая – Танька по фамилии Дабижа. Фамилия похожа на имя.

Однажды во время дежурства Танька спросила:

– Хотите мои зубы посмотреть?

– Зачем? – удивился Александр.

– Ни одной пломбы…

Не дождавшись согласия, Танька широко разинула рот. Зубы были действительно один к одному, новенькие, как из магазина, безукоризненно белые и чистые. Александр подумал невольно, что Танька вся такая – новенькая, промытая молодостью. В животе стало горячо. Ему остро захотелось ухватить Таньку и затолкать под одеяло. Но на завтра была назначена операция. Это остановило. Александр не боялся операции. В операционную пошел легко, как за сигаретами. И очень удивился, когда, отойдя от наркоза, погрузился в боль и в тошнотворное состояние. Из живота торчали трубки.

Александр спросил врача:

– Почему так больно?

– А что же вы хотели? – ответил врач. – Полостная операция, вмешательство в печень…

«Обещали одно. На деле вышло другое, – подумал Александр. – Везде обман и лохотрон».

– Терпите, – сказал врач. – Вы же мужчина…

Танька делала уколы – обезболивающие со снотворным. Александр засыпал, но и во сне ему было больно и тошнотворно.

Через несколько дней Александра отвезли в перевязочную и вытащили из живота трубки. Желчь должна была пойти по своим естественным протокам и участвовать в пищеварении. Но желчь пошла в брюшную полость. Редкое осложнение, которое называется желчный перитонит.

Чего боялись, то случилось. Пришлось делать повторную операцию. Заново разрезать, промывать и по новой вставлять резиновые трубки.

Врач матерился. Он знал, что ему за этого больного надерут задницу, намылят шею, и хорошо, если не снимут с работы.

Врач третий час работал над распростертым телом Александра: промывал, промокал, обрабатывал нужными растворами.

Лицо Александра разгладилось. Он умер.

…Александр ехал на поезде и смотрел в окно. Поезд углубился в тоннель, продолбленный в горе. В конце тоннеля – слепящий свет. Свет приближался. И тут появилась Марго – не прежняя, молодая и красивая, а последняя – старая и больная. Она увидела Александра и вскинула руку. Отмахнулась. Ее жест значил: «Нет, нет, ни за что…» Поезд затормозил. Остановился. Потом медленно двинулся в обратную сторону. Выплыл из тоннеля.