Закрытый перелом

Экскурсовод, пожилая рыхлая женщина, проговорила себе под нос, но все услышали:

— Слава богу, хоть сегодня тихо.

И с неприязнью добавила:

— Ох, уж эти детки…

— На твою тетю Фросю похожа, — шепнул Виктор Антону на ухо.

У Антона сузились глаза.

— Итак, дети, перед вами царь зверей, — привычно равнодушно повысила голос экскурсовод.

Дети невольно поглядели на клетку и увидели, что царь зверей лежит на черном мокром цементном полу, закрыв глаза, что он похож скорее на большую голую кошку с серым, слипшимся от дождя воротником, чем на повелителя земной фауны, что он, как и звери в остальных клетках, совсем не страшный и не кровожадный.

Экскурсовод монотонно продолжала свой, построенный в полном соответствии с рекомендуемой методикой, рассказ о семействе кошачьих, а Антон неотрывно смотрел на льва.

— Спит, наверное, — прошептал Виктор Антону.

— Хищники днем всегда спят, — ответил также тихо Антон. — Я слышал, что если смотреть на зверя в упор, то он не выдерживает взгляда человека…

И в этот момент лев поднял голову и с неожиданно проявившимся величием равнодушно посмотрел на группу человеческих детенышей.

Что-то заставило его задержать свой взгляд на Антоне.

Виктор, стоящий рядом, увидел, что у льва большие, спокойные, покрытые пленкой скуки, желтые глаза. Лев, не мигая, замер на мгновенье, потом слегка сморщил нос и опустил нижнюю губу, собираясь зевнуть, — получилась презрительная гримаса.

— Ну, ладно, — стиснув зубы, прошептал Антон.

За дальнейшими действиями Антона и лев, и Виктор наблюдали с удивленным интересом. На указательном и большом пальцах левой руки Антона оказалась надета тонкая резинка. Правой рукой Антон достал из кармана согнутую из обычной проволоки скобку, натянул резинку, незаметно для других, укрывшись плечом, от живота прицелился и…

Пулька угодила льву в черный мокрый нос. Он несказанно удивился, возмущенно привстал и, поняв, что не в его власти отомстить обидчику, издал поначалу сиплый, жалобный крик. Лев стал метаться вдоль прутьев ограждения, как бы раскачивая на ходу свой яростный, безумный, звериный рев, в котором звучала безысходная тоска по свободе. Забеспокоились, забегали звери в соседних клетках: львицы, пантеры, ягуары, леопарды. Они поддержали льва нестройным, но мощным хором, где-то жутко захохотали гиены, заорал дурным голосом павлин, заверещали дискантами обезьяны… — заголосил весь зоопарк.

— Это, как цепная реакция, — натужно объясняла классной руководительнице экскурсовод. — И каждый раз ни с того, ни сего. Прямо истерия какая-то…

Не только Виктор и остальные дети, но и Антон ощутили страх перед бунтом зверей — настолько яростен был крик тоскующих по свободе и посаженных за двойные решетки.

За двойные…

Когда же наносится человеку обида, которую он не в силах простить, подумал Виктор. Вот они расстались с Антоном молча, даже не сказав друг другу "прости" или что-то в этом роде. Нет, просто разошлись и все. Наверное, Антон ждет, что Виктор позвонит первым…

Эх, Антон, Антон, подумал Виктор, любишь ты быть тамадой за столом. Всегда провозглашаешь себя президентом республики, потирая руки, принимаешься за "массаж мозга". А что в результате? Добился-таки своего — Виктор теперь и сам готов помассировать мозги своему учителю. И ответить ему его же словами:

Пусть будет познано вдвойне, подумал Виктор, но нельзя быть двойным, жить двойным — отравишься! И помни о белом мгновении, о котором говорил Марк, — неумолимо наступит час, когда придется держать ответ перед самим собой и посмертная маска отразит либо ужас перед панорамой бесцельно прожитой жизни, либо спокойствие от сознания, что ты сделал все, что в твоих силах для победы Добра…

Виктор знал, что ему делать: он тщательно, не торопясь, переоделся, приготовил смесь и инструменты. Потом включил стереосистему, и после малой паузы, вздохнув, протяжно запели скрипки, затрубил гобой и серебром посыпались синкопированные радостные и тревожные одновременно трели клавесина.

Виктор работал долго, пока из аморфной глины не стали проступать контуры человеческого лица.

Москва

май 1984 — январь 1985