Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

— Может, вы ее все-таки поднесете ко рту? — предложил фотограф.

— Вот еще, — сказала Дагмар и швырнула инструмент на диванную подушку.

— А рояль здесь есть? — с быстротой молнии отреагировал фотограф, явно рассчитывая на то, что она не откажется открыть крышку и взять несколько аккордов.

— Нет, здесь есть только… — Дагмар никак не могла перевести вертевшееся в голове немецкое слово на английский. Она думала, не сказать ли «стоячий рояль», но решила, что это не совсем то.

— Здесь есть, но не рояль, — сказала она наконец, угрожающе прищурив свои большие глаза.

Ничуть не смутившись, фотограф выглянул в окно, чтобы оценить погодные условия. К счастью, откуда-то из глубин дома послышался человеческий рев, такой отчаянный, что того, кто его издавал, казалось, ничто на земле не могло утешить.

— Извините, — буркнула Дагмар, кидаясь на выручку своему малышу.

Фотограф немедленно переключился на Кэтрин.

— А правда, — спросил он, поднимая недопитый Дагмар стакан сока, — что сопрано может при желании разбить голосом оконное стекло?

В тот вечер после репетиции в шато было даже жарче, чем предыдущим днем. Кэтрин обнаружила, что осталась в гостиной наедине с Джулианом, после того, как все прочие отправились в постель.

Джулиан стоял на четвереньках перед книжным шкафом, рассматривая корешки. Он прочитал все, что привез с собой в Бельгию, все триллеры и романы-разоблачения, и искал сейчас, чем бы занять себя. По-фламандски он не читал, поэтому такие тома, как «Het Leven en Werk van Cipriano de Rore (1516–1565)»^[29], делу помочь не могли, но он свободно читал по-французски и — к великому удивлению Кэтрин — по-латыни.

— По-латыни, правда? — переспросила она с такой интонацией, словно он только что признался ей во владении урду или сингальским.

— Не знаю, чего уж такого удивительного, — ответил Джулиан, высоко задирая свой зад — задницу? корму? — в воздух, чтобы прочитать заголовки на корешках книг с нижней полки. — Мы же все время поем латинские тексты.

— Да, но… — Кэтрин попыталась вспомнить, когда она в последний раз пела что-нибудь на этом языке, и с удивлением обнаружила, что прекрасно помнит слова четырехголосного рождественского гимна Габриели «О Magnum Mysterium»^[30]. С ее мозгом явно что-то случилось в последнее время: разблокировались какие-то каналы, прочистились контуры. — Но мы же пользуемся переводом. Я по крайней мере. Роджер распечатывает для меня параллельные тексты — английский и латинский, — и так я узнаю смысл слов.

— А я и без Роджера знаю смысл слов, — буркнул Джулиан, вытаскивая какой-то древнего вида фолиант из шкафа. Фолиант скользнул в его руки, не извергнув облака пыли (чего подспудно ждала Кэтрин), но в конце-то концов не прошло и нескольких дней с тех пор, как Джина прошлась повсюду пылесосом.

— Я, пожалуй, схожу прогуляюсь, — заявила Кэтрин.

— Да ради Бога! — отозвался Джулиан.

Было видно, что нервы его на взводе, словно у человека, который настолько отчаялся, что уже больше не чувствует своих страданий. Усевшись по-турецки на ковер, он положил на колени хрупкий старинный фолиант и склонил голову над его пожелтевшими страницами. Мокрая от пота прядь волос свисала ему на лоб. Вид Джулиана нервировал Кэтрин, и инстинкт подсказывал ей, что лучше всего будет держаться от него подальше.

Роджер, наверное, все еще бодрствует в спальне на втором этаже. Роджер, Джулиан и темный Мартинекеркский лес: Кэтрин ничего не оставалось, как выбирать между огнем и полымем.

И вот она вышла в ночь, набросив поверх футболки только ветровку и не взяв с собой ничего, кроме маленького, как карандаш, фонарика. Она даже не стала его включать, а просто засунула в задний карман джинсов, надеясь, что ее глаза постепенно привыкнут к темноте — в конце концов удавалось же это, судя по всему, Дагмар.

Переходя через дорогу, Кэтрин руководствовалась исключительно слухом: она услышала, как звук ее шагов по гладкому асфальту сменился шуршанием листьев под ногами. Она осторожно направилась в глубь леса, положившись на шестое чувство. Небо над головой оставалось темным: судя по влажности, его затянуло облаками.

Кэтрин извлекла фонарик из кармана и направила его тонкий луч на землю под ногами. Маленький круг, наполненный листьями и землей, возник из темноты словно изображение на телевизионном экране. Круг этот двигался, когда Кэтрин водила рукой, мелькал между стволами деревьев, становясь с удалением все бледнее и бледнее. Не прошло и тридцати секунд, как батарейка в фонарике начала садиться: ее ничтожной мощности явно не хватало на то, чтобы бросить вызов окутавшей лес ночной тьме. Кэтрин выключила фонарик и решила надеяться на лучшее.

«Ты хоть знаешь, зачем ты сюда приперлась?» — спросил ее тихий внутренний голос. Она ничуть не испугалась: это был ее собственный голос, вкрадчивый и терпеливый, совсем не тот голос, чужой и страшный, который в прошлом приказывал ей проглотить яд или распластать вены на запястьях острой бритвой. Это была маленькая безобидная беседа с самой собой.

«А ты знаешь?» — парировала она.

«Ты хочешь услышать крик», — ответил голос.

Она уходила все глубже и глубже в лес; ей было страшно, но она решила не сдаваться. Ветерок шелестел в кронах деревьев: после чудовищной духоты и жары, царивших в доме, он приносил радость и облегчение. Она просто вышла подышать свежим воздухом — вот и все. И никаких призраков не существует в природе: в свете ясного дня они всегда оборачиваются совой, волком или собственным отцом, стоящим в дверном проеме спальной, или пластиковым мешком, зацепившимся за ветви и полощущимся на ветру. Мертвые мертвы. Живым предстоит справляться со всем самостоятельно безо всякой помощи или поддержки со стороны мира духов.

Глаза Кэтрин привыкли наконец к темноте, и теперь она видела ветви деревьев вокруг и землю под своими ногами. Боясь заблудиться, но желая оставаться в лесу как можно дольше, она ходила кругами, стараясь постоянно не упускать из виду огни дома. Проходя мимо дерева, она хлопала его по стволу ладонью или, словно маленькая девочка, обходила вокруг дерева, держась за него рукой. Грубое прикосновение коры действовало на нее утешительно.

Проходив так минут тридцать, она вдруг поняла, что ее тревожит мочевой пузырь — и зачем она пила столько сока! — и уселась на четвереньки, чтобы облегчиться. Струйка мочи зажурчала по листьям, и в этот момент что-то мягко скользнуло по ее голым ягодицам.

«Надеюсь, никто в меня не залезет, пока я сижу, раскорячившись», — подумала она, и в это мгновение в шато погасли огни.

На следующее утро Бен Лэм, сидя на кухне в ожидании своей неизменной havermout, поднял взгляд, полный надежды, когда кто-то вошел в дверь. Но это был всего лишь Джулиан, явившийся за кофе.

— Ты не представляешь, что я нашел вчера вечером, — сказал Джулиан, ожидая, пока закипит неторопливый чайник.

— М-м-м? — промычал Бен.

— Первое издание песен Массне, отпечатанное в 1897 году, включая некоторые, которые — я почти уверен — никому не известны. И оно просто стояло себе на полке! Никто никогда в него не заглядывал!

— Откуда ты это знаешь?

— Страницы были не разрезаны. Представляешь! Выглядит как новенькое!

— А ты разрезал их, Джулиан?

— А ты думаешь! — ухмыльнулся Джулиан. — И уж поверь мне, испытал ни с чем не сравнимое наслаждение.

Он открыл холодильник и стал разглядывать его содержимое. В это время на кухне появилась полностью одетая Дагмар с маленьким Акселем, уже висящим в рюкзаке за ее плечами.

— Яйца все не ешь, остальным тоже оставь, — бросила она через плечо.

Джулиан изобразил на лице чудовищную гримасу и крикнул с нескрываемой злобой в сторону хлопнувшей входной двери:

— Jawohl, mein Kommandant!^[31]

Бен вздохнул. «Квинтет Кураж» явно дошел до состояния, при котором члены его не могли гармонично сосуществовать в замкнутом пространстве — по крайней мере в такой тропической атмосфере. Было всего половина одиннадцатого, а в доме уже стояла невыносимая жара: в общем, условия были далеко не оптимальные для того, чтобы разгадывать вокальные головоломки, изобретенные синьором Фугацци. Если верить номеру «Таймс», который Дагмар вчера привезла из Мартинекерке, в Лондоне и по всей территории центральных графств шли дожди. Когда же, наконец, облака доберутся досюда?