Шел снег

— Вот ты и попалась мне! — он коснулся руками волос Орнеллы.

— Ты тоже попался мне! — она схватила его за руки, а в это время бесшумно возникший позади гренадера доктор Фурнеро точным ударом скальпеля перерезал тому горло. Подхватив обмякшее тело, доктор осторожно опустил его на земляной пол избы.

— Тот, что сторожит мешок с сухарями, вооружен, — предупредила Орнелла.

— Позови его…

— Не пойдет, он ждет товарища.

— Заставь его возбудиться. Постарайся сыграть свою роль как следует. Постони, покричи маленько, мужикам это нравится.

Орнеллу не пришлось упрашивать дважды, и изба огласилась страстными стонами и вздохами.

— Эй, комедиант, — шепотом обратился доктор к Виалату. — У тебя почти такой же рост, как у этого похотливого козла. Надень его шапку и мундир. В темноте лица все равно не различишь.

— Я свою роль понял, — пробормотал трагик Виалату с видом профессионала.

Тем временем другие члены шайки в полумраке избы раздевали убитого гренадера. Виалату натянул на себя мундир и нахлобучил высокую меховую шапку. Сожалея, что в комнате нет яркого света и зеркала, чтобы поправить костюм, он обернул лицо меховым шарфом. Фурнеро окинул его критическим взглядом и остался доволен видом актера. С последним вскриком Орнеллы он вытолкнул его наружу.

— Эй, сержант, оказывается, вы знаете, как разжечь подобных девиц! — похвалил его второй гренадер, но, передавая узел с едой, почувствовал неладное и поднял пистолет.

— Откуда у тебя кровь на мундире?

Виалату жестами показал, что это пустяки.

— Ты что, онемел? Да ты кто такой? Где сержант? Куда подевался сержант?

Виалату не оставалось ничего другого, кроме как схватить солдата за руку и отвести ее в сторону. Грянул выстрел, и пуля вошла в землю. Тут же Фурнеро и его парни налетели на солдата и сбили его с ног. Доктор навалился на него всем телом и, уткнув лицом в жидкую грязь, удерживал в таком положении до тех пор, пока незадачливый любитель женских ласк не задохнулся. Покончив с гренадером, он втащил неподвижное тело в лачугу, где уже вовсю шла дележка сухарей и ржаного хлеба.

— Не съешьте сразу все, подумайте о завтрашнем дне, — сказал доктор.

Запалив свечу, члены шайки с жадностью набросились на хлеб, объедались им, набивали рты так, что едва могли дышать. Утолив голод, шайка Фурнеро собрала остатки пищи и выбралась из темной лачуги на улицу, где весело полыхали брошенные повозки.

Несколько артиллеристов тащили за поводья лошадей, другие били окна в каретах, третьи с факелами в руках перебегали от одной повозки к другой. В надежде поживиться теплой одеждой шайка Фурнеро подошла поближе.

— Держи! — крикнул какой-то солдат и протянул Виалату горящий факел.

Актер быстро смекнул, что в чужом мундире его приняли за служивого. А почему бы и нет? Гвардейцев, по крайней мере, кормят. С этой мыслью он присоединился к вакханалии поджигателей, которые, казалось, получали извращенное удовольствие от варварского уничтожения экипажей.

Словно обезумев, солдаты носились между ними и, заходясь идиотским смехом, крушили и поджигали все подряд. Не отставал от них и Виалату. А разве могло быть иначе, если сам император показал достойный пример, уничтожив в костре часть своего багажа. Он сказал, что лошади должны тащить оставшиеся пушки и зарядные ящики, а не бесполезные экипажи, которые только задерживают движение войск.

Отступающие войска и обозы переправлялись через Днепр по двум мостам: по одному шли пешие колонны, по второму — конники и повозки. После переправы оба моста должны были сжечь солдаты Даву. Тем хуже для маршала Нея: ему следовало бы прибыть в Борисов как можно скорее, иначе превосходящие силы русских могли отрезать им путь к отступлению. Экипированные по-зимнему, резервные армии маршалов Удино и Виктора получили приказ занять позиции на берегу Березины.

По раскисшей дороге, которая тянулась среди бесконечных берез, войско проследовало через глухие минские леса. Уничтожив в Орше охапки папок с архивными документами, Себастьян и барон Фен выкроили себе местечко в фургоне секретариата.

— Господин Рок, — обратился к Себастьяну барон, — вы случите зубами.

— Да, стучу.

— Встряхнитесь! И давайте пройдемся, чтобы размять ноги, а то мы кончим, как малышка Сотэ.

— Я обещал ее родителям…

— Вы что, врач? Нет?

— Как вспомню тот госпиталь, ту солому и навоз, где лежали больные и раненые с ампутированными конечностями…

— Сентиментальничать будете в Тюильри. Давайте-ка пошевеливаться! Выходите из фургона.

— Мне все стало ясно, когда с воем сбежала собака.

— Вы еще и натуралист? Изучаете поведение собак?

— Вокруг нас все исчезает, господин барон.

— Как бы не так! До тех пор, пока по утрам вы будете бриться, будет и надежда. Вперед! Даже его величество идет пешком, чтобы не окоченеть от холода.

Они зашлепали по талому снегу. Действительно, впереди под руку с обер-шталмейстером, опираясь на палку, шел император. Далее следовали Бертье и продрогшие штабисты, повозки полевой кухни с запасом солонины из говядины и баранины и возки с сократившимся до минимума багажом. Шло время, и прибывавшие один за другим курьеры докладывали императору обстановку. Новости были все больше неутешительные. Пал Минск с полными складами, мост в Борисове — единственную переправу — захватили казаки. Полки Удино выбили их оттуда, но мост оказался наполовину разрушен; три русские армии завершали окружение французских войск на Березине.

— Если бы снова ударили морозы, мы смогли бы переправиться через эту реку пешком, — сказал император Коленкуру.

— А сможет ли Березина замерзнуть за два дня?

— Бертье! — не оглядываясь, крикнул император.

— Слушаю, сир? — ответил начальник штаба, с трудом сохраняя равновесие в скользкой грязи.

— Предупредите Удино, чтобы он подготовил дополнительную переправу: брод или понтонные мосты…

Все невзгоды император встречал с полным спокойствием, и то, чти в силу обстоятельств его планы становились невыполнимыми, его, казалось, ничуть не волновало. Лишь время от времени он спрашивал Коленкура:

— Что слышно от Нея?

— Пока никаких новостей, сир.

— Боюсь, мы его потеряли.

Опустив голову, император продолжал путь скорее опечаленный, чем напуганный таким поворотом событий. Ему докладывали об упаднических настроениях в армии: временами выходил из себя всегда невозмутимый маршал Даву, даже среди гренадеров уже пошли бунтарские разговоры. Как-то Наполеону захотелось погреться среди солдат у бивачного костра, но осторожный Коленкур отговорил его от этой затеи.

Обдавая всех грязью, мимо экипажей и пеших галопом пронесся улан. Как потом выяснилось, он прибыл из Орши. Заметив императора, улан сразу же направился к нему. Себастьян видел, как Наполеон схватил Коленкура за руки и начал радостно трясти его.

— Похоже, приходят не только плохие новости, — заметил барон Фен.

— Мы, наверное, взяли в плен Кутузова.

— А почему не царя, раз вы такой догадливый?

Солдаты старой гвардии, первыми узнавшие новость, подняли вверх ружья и грянули, как на параде: «Да здравствует император!». Новость эхом прокатилась по рядам:

— Маршал Ней прибыл в Оршу!

— Он жив!

— Он вернулся с оружием и со своими людьми, ему удалось пройти через ряды нескольких русских армий!

То был символ веры. Значит, они могли выбраться. Это неожиданное спасение придало новые силы готовым взбунтоваться солдатам; те, кто еще недавно бросал ружья и говорил о капитуляции, теперь орали «Да здравствует император!» с таким энтузиазмом, что могли напугать весь казачий корпус русских. Во время привала люди снова и снова пересказывали друг другу эпопею маршала Нея.

— Обстреливаемый со всех сторон, — рассказывал писарь, он, как только стемнело, приказал развести костры. Это ввело русских в заблуждение: они подумали, что корпус Нея пойдет в атаку на рассвете…

— Тебя же там не было, — начал над ним подтрунивать дворецкий.