Хранитель слёз (СИ)

В общем... Когда я сказала маме, что к Лизе поселился брат, она почувствовала, что в твоём будущем каким-то образом была я. Беспокоясь обо мне, она решила узнать, что со мной будет дальше. Хотя бы примерно. Насколько это вообще возможно. Поэтому и попросила позвать тебя. Помимо того, что ты как-то связан со мной, она также сразу ощутила, что в тебе есть сильный творческий источник. Писательское начало. И почему-то ей тогда пришёл образ Достоевского. Возможно, у вас есть что-то общее по духу, не знаю... Поэтому она и предложила тебе узнать, кем ты бы в прошлой жизни. Чтобы заинтересовать тебя.

Но изначально она не хотела говорить тебе неправду. Это совсем не в стиле моей мамы, знаешь ли. Однако раз уж она увидела, что в тебе есть что-то писательское, всё же дала слабину. На радостях от увиденного в твоих потенциалах, что ли, или просто захотела поддержать тебя в твоих литературных начинаниях, не знаю. Потом, правда, спохватилась. Стала переживать, что сказанным могла внести значимые коррективы в твою жизнь, изменить потенциал увиденного ею будущего. По маминой логике: каждый должен сам пройти в жизни свои уроки. Сам принимать решения. И встречать их последствия. Опять же, мол, эти уроки даются нам не случайно. Правда, сама она чуть что -- как безумная переживает за меня и мой опыт. Боится, что я сделаю лишний шажочек.

-- Знаешь, а ведь именно тот день и сдвинул меня с мёртвой точки в моём творчестве.

-- Правда? Ты что-то начал писать?

-- Да... И все эти годы писал. Роман. Только вот не знаю, как его завершить. У меня нет последней главы. Это настоящее отчаяние: так долго писать, но не иметь представления, чем же история должна закончиться. Но когда позвонил Михаил и сказал, что мне нужно приехать сюда, я подумал, что это шанс. Шанс для финала. Здесь я и должен дописать последнюю главу. И понять, как жить дальше. И вот сейчас узнаю такие новости. Это так странно всё... Так что... В какой-то мере твоя мама в тот день действительно внесла коррективы в мою жизнь.

-- Прости её... Она хоть и соврала, но сделала это из добрых побуждений. Не обижайся на неё. Она беспокоилась обо мне, хотела узнать хоть что-нибудь о моей жизни. Она постоянно дико переживает за меня.

-- Пожалуй, каждый, кого мы встречаем в своей жизни, вносит в неё те или иные коррективы, -- сказал Никита. -- Тут уж не оградишься полностью.

И вдруг задумался.

-- Так вот почему она так на меня посмотрела, когда я выходил из вашей квартиры... -- проговорил он как бы самому себе. -- Она увидела то, с чем мне придётся в скором времени столкнуться... Но ничего не сказала.

-- Иногда в жизни происходят чрезвычайные события, и происходят они не просто так, ибо всё в мире движется по определённой программе, -- произнесла Юлька, имитируя голос мамы. -- Мама всегда повторяет эту фразу. И снова об одном -- про то, что человек должен проходить необходимые для него уроки, несмотря на все последствия...

-- Наверное, информация о Достоевском всё же должна была прозвучать, чтобы реализовалось моё будущее, увиденное твоей мамой. -- сказал Никита. -- Если, конечно, действительно существует какая-то Высшая Разумная Программа, ведущая человека особенным, обучающим путём. То есть коррективы твоей мамы были необходимым условием для осуществления того, что она увидела. Ух... И правда, как же странно всё это... -- Никита глядел в потолок, с трудом осмысляя только что сказанное им и Юлькой.

-- И всё же интересно... -- вновь заговорил он спустя полминуты. -- Несомненно, слова о том, что в прошлом воплощении я был Достоевским, очень вдохновили меня. Но на самом деле не они стали основной движущей силой моего творчества. Но это я понял намного позже. Писать я начал потому, что впервые в жизни действительно почувствовал себя живым. И способным быть счастливым. А произошло это именно тогда, когда я поселился в эту квартиру. Тогда я и понял, что могу писать о чём-то личном, могу что-то чувствовать. Но я продал свою душу... Не смог справиться с некоторыми своими чувствами и просто закрыл на них глаза, просто выкинул какую-то важную часть себя. Так началась ложь. Самому себе. И после этого всё пошло наперекосяк. Я был не искренен с собой, поэтому получил своё наказание. А потом -- несколько лет одиночества, во время которых вся моя жизнь виделась мне одной сплошной ошибкой. Но сейчас... сейчас, в этом самом городе, рядом с тобой я вдруг чувствую странную вещь. Я чувствую, что ещё не всё потеряно. Будто я ещё могу всё исправить. И могу дописать книгу. Могу. Их слёзы... Они до сих пор во мне. Я хранил их все эти годы внутри себя, думал о них, и теперь чувствую, что должен дать возможность другим увидеть их, почувствовать и впитать их аромат, их ценность, их смысл.

-- Значит, ты допишешь свою книгу! -- уверенно заявила Юлька. -- Обязательно допишешь. И значит, неспроста тебе захотелось зайти ко мне. А что касается ошибок... А может, без этих ошибок в жизни действительно никак, а? Может, мама права и неспроста эта Вездесущая Программа так старается, ведя каждого из нас по определённому пути?

-- Не знаю, Юля, не знаю... Я уже и сам запутался. Сдаётся, так оно и есть. Только вот нужно вовремя это осознать, не оступиться окончательно, выстоять, удержать равновесие... И сделать шаг дальше. Вроде всё понятно, но на деле, и правда, выходит всё запутано.

-- Тогда, может, больше не надо ничего запутывать? А просто остаться с тем, что есть, и дать всему просто происходить? И попробовать просто жить, с ударением на спокойную, гармоничную жизнь?

-- А так бывает?

-- Мне кажется, бывает. Если сильно захотеть. Или когда уже просто нет никаких сил, чтобы было по-другому.

Протяжная тишина. Пока на плите закипал чайник, они сидели за столом и мельком переглядывались.

-- Что ж, -- глубоко вздохнув, произнёс Никита. -- Раз ты говоришь, что твоя мама никогда не ошибается... то считаю нужным заранее предупредить тебя кое о чём...

Юлька серьёзно посмотрела на Никиту.

-- Первое. Писатель, возможно, навсегда обречён оставаться одиноким и меланхоличным. Это накладывает некоторые сложности на тех, кто будет рядом с ним. И второе. Писатель в дальнейшем может про тебя что-то написать в своих книгах -- не многим это может понравиться... В общем-то, и всё.

На лице Юльки заиграла весёлая ухмылка.

-- Ну нашёл чем пугать! Насчёт первого -- это можно просто принять, не беда! Что касается второго... Так это же вообще прекрасно! Я была бы просто счастлива попасть в твою книгу.

Никита молчал. Словно выжидая нужный, особенный момент для того, что он хочет сказать. Чайник закипал. Но Юлька не спешила вставать, глядя на Никиту своими карими глазами. Прошло ещё минута, чайник уже подрагивал на плите, но никто не решался его освободить от огня.

Никита вновь сделал глубокий вдох и наконец медленным, немного тихим, но различимым голосом, словно обращаясь напрямик к сердцу девушки, произнёс:

-- На самом деле, ты в неё уже попала. И если вдруг случится, что однажды её кто-нибудь прочитает, прочитает нас, литературных и вроде бы несуществующих героев, то, я думаю, что именно сейчас, пока кипит этот чайник, именно на этом месте эта история и должна завершиться. А для нас -- начаться другая. И, наверное, неплохо бы сейчас сказать чего-нибудь заумного на прощание, м? -- Никита тихонько улыбнулся.

Чайник отчаянно извергал столб пара. Он уже готов. Но никто из двоих не обращал на него внимания -- их глаза были направлены только друг на друга.

-- Ты не представляешь, как я рада снова видеть тебя, Никита. И это всё сейчас для меня -- не вымышлено. Это всё -- по-настоящему. Поэтому, кроме искренней благодарности маминой Программе, мне ничего не приходит на ум. -- Юлька медленно пододвинула свою руку к ладони Никиты и положила её сверху.

-- Ну, большего-то, мне кажется, и не нужно, -- произнёс Никита. И положил свою вторую ладонь поверх руки Юльки. -- Благодарю и я. За всё.

И в следующее мгновение они повернулись к плите, одновременно взялись за нужную ручку и, устремив глаза друг на друга, повернули её по часовой стрелке.