Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

— Я еще не совсем археолог. Я пока только учусь.

— Да? Никогда бы не подумал, что… — Он умолк на полуслове, вовремя сообразив, что не стоит произносить «в вашем возрасте» или что-нибудь в этом роде, но невысказанный подтекст все равно задел Шейн — пронзил, образно выражаясь, до самой глуби ее внутренностей. Да, черт возьми, она уже не такая заманчиво юная девочка-персик. Все, через что ей пришлось пройти в Боснии — и потом, — все это написано у нее на лице. Причем не только написано, но и подчеркнуто жирной чертой. «Наш Творец и Спаситель возрадовался…» Да, Он с большим удовольствием провел ее душу и тело по всем кругам Ада. Дабы сила ее укрепилась в слабости, надо думать. Дабы малознакомые молодые люди считали ее слишком старой для того, чтобы учиться в университете.

— Никогда бы не подумал, что на археолога надо учиться специально.

— Да вот выходит, что надо. На самом деле у меня уже есть одно высшее образование. Я консерватор документов, специалист по реставрации и сохранению древних бумаг и пергаментов. Просто мне захотелось научиться чему-то еще и поработать на свежем воздухе. Кстати, у нас на раскопках работают очень интересные люди. Есть археологи с многолетним стажем, а есть просто детишки, которым хочется подработать.

— И есть еще вы.

— Да, есть еще я.

Он смотрел на нее в упор; на самом деле они оба смотрели на нее в упор — и он, и его пес, — причем взгляд у обоих был искренний и внимательный, как будто они оба ждали, что сейчас она им приоткроет еще какую-то часть себя. Как будто им это было действительно интересно.

— Меня зовут Шейн, — сказала она наконец.

— Красивое имя. А что оно значит?

— Прошу прощения?

— Шейн. На валлийском это значит…

Шейн на секунду задумалась, пытаясь сообразить, значит ли что-нибудь ее имя.

— Да нет, оно вроде бы ничего не значит. Просто Джейн. Самая обыкновенная Джейн.

— Но вы-то не самая обыкновенная, — поспешил вставить он, чтобы загладить свой давешний промах.

Шейн отвернулась, чтобы не выдать своего смущения, и поднялась на ноги.

— Ну, мне пора на работу.

Она попыталась собраться с духом перед оставшейся сотней ступенек.

— А можно мне с вами подняться до церкви? Там с другой стороны есть спуск вниз, так что мы с Адрианом как раз пробежимся до города…

— Конечно, можно.

Он не должен увидеть, как я хромаю, решила про себя Шейн. Я сделаю все, чтобы он не обращал внимания на мои ноги.

Они пошли вверх по лестнице. Адриан убежал далеко вперед, но тут же вернулся и стал носиться вокруг них кругами.

— Значит, вы похоронили отца… и много у вас еще дел в Уитби?

— На самом деле все дела в Уитби я уже сделал. Но мне нужно писать диплом — на будущий год я заканчиваю медицинский. Так что я пока поселился в отцовском доме… вроде как добровольная ссылка, одиночное заключение. Ну, чтобы спокойно работать. В Лондоне столько всего отвлекает. Даже больше, чем этот товарищ… — Он кивнул в сторону Адриана.

— То есть, выходит, вы следуете давней традиции Уитби, — сказала Шейн. — Представьте себе, как монахини и монахи сидели в своих одиноких кельях и целыми днями читали, писали.

Он рассмеялся.

— Могу поспорить, они там не только читали-писали.

Что это было: фривольная шутка «приватного свойства», только для них двоих — тем более если принять во внимание, как лукаво он ей подмигнул, — или обычный цинизм, с которым большинство современных людей относятся к монашеской жизни? Да, скорее всего цинизм — потому что, когда они поднялись до того места, откуда уже были видны башни аббатства Уитби, он воскликнул:

— О да! Весьма живописные развалины, и очень прибыльные к тому же! — Он выбросил правую руку вперед в этаком претенциозном, нарочито театральном жесте. — Увидеть аббатство Уитби и умереть!

Шейн это взбесило, но где-то и понравилось. Она терпеть не могла робких, застенчивых мужиков, которые тем не менее лезут из кожи вон, чтобы произвести благоприятное впечатление и вовсю перед тобой заискивают.

— Если бы у аббатства была какая-то прибыль, — сухо проговорила она, — оно бы сейчас не лежало в руинах.

— Да ладно вам. — Он явно ее поддразнивал. — Прибыль именно в том, что сейчас это просто развалины, привлекающие туристов. Люди любят развалины, разве нет? — Он изобразил американского туриста, который позирует перед фотокамерой и говорит жене: «Давай, Вильма, сними меня, тока шоб было видно, что сзади эти развалины. Обломки седой старины, хе-хе».

Он близоруко прищурился и скосил глаза к носу — вид у него был совсем дурацкий, и любой другой на его месте выглядел бы полным придурком, но вот что странно: эта его клоунада лишь подчеркнула его мужественную красоту. Он действительно был хорош собой. И эта его обаятельная непочтительная ухмылочка, и манера держаться — обычно такие крупные мужики двигаются чуть неуклюже и тяжеловато, а он двигался по-настоящему грациозно, — для Шейн это было весьма привлекательное сочетание. Даже можно сказать, роковое. Такие мужчины ее бесили, но и привлекали тоже. Ей надо быть осторожной с этим молодым человеком, если она не намерена повторить… историю с Патриком.

— «Седая старина» — это действительно интересно и увлекательно, — сказала она. — И это правильно и хорошо, что люди готовы проехать тысячи километров, чтобы все это увидеть. Они поднимаются вверх, к аббатству, по этим каменным ступеням — и ощущают, что они, в буквальном смысле, идут по следам средневековых монахов и королей. Они видят эти древние башни и переносятся на восемь веков назад…

— Да, но эти развалины — это ведь не настоящее аббатство Уитби? Это лишь реконструкция: воплощение идеи среднестатистического туриста о том, как должно выглядеть средневековое аббатство.

— Нет, это не так.

— Но ведь изначальное здание было разрушено еще пару веков назад, и его потом перестроили, уже по-другому? Или я ошибаюсь?

— Вы ошибаетесь, — проговорила она с нажимом и сама себе удивилась. Еще немного — и она начнет спорить с этим незнакомцем, которого видит первый раз в жизни. А ведь она ненавидела спорить. Она в жизни ни с кем не спорила — только с Патриком. Его невежество не заслуживало ничего, кроме надменного снисхождения, и ей бы следовало промолчать, замяв разговор по принципу «с дураком лучше не связываться», но зачем-то она сказала, неожиданно для себя: — Пойдемте, я вам покажу.

— Что? — спросил он, но она уже ускорила шаг и обогнала его на пару ступенек. — Подождите!

Она провела его мимо развалин часовни Святой Марии на церковном кладбище, мимо Кедмоновой Тропы, второго спуска с утеса — той самой дорожки, по которой Магнус собирался пробежаться с Адрианом обратно до города. Стиснув зубы, она решительно поднималась по лестнице, по-прежнему обгоняя Магнуса на пару ступеней.

— Ладно, ладно, я верю! — Он не спешил ее догонять, видимо, надеясь, что она передумает и остановится, и на этом они распрощаются, но она привела его прямо ко входу в аббатство. Он остановился у самой двери, явно не имея намерения заходить внутрь, но тут обнаружилось, что его «верный пес» оказался отнюдь не верным и радостно убежал вперед — в коридорчик, что выводил в старую часть аббатства.

— Вот собака какая, — пробормотал Магнус и пошел следом.

Сразу за дверью висел плакат с предупреждением для посетителей, что собак можно проводить внутрь только на поводке, и еще там была стойка с кассой. Вход в аббатство был платный. Билет стоил 1,7 фунта. Кассир, сотрудник «Английского наследства», выжидающе смотрел на Мака. Шейн настолько привыкла входить в аббатство бесплатно, что она как-то забыла, что посетителям, которые не археологи, надо платить за вход. Она подошла к кассиру, чтобы уладить этот вопрос. Мак был в шортах для бега, и даже если там были карманы, то бумажник бы явно туда не влез.

— Он со мной, — сказала она кассиру и провела «безденежного» Магнуса мимо кафе и киоска с открытками, к выходу в старину. Все это случилось так быстро, что кассир не успел даже слова сказать — а Адриан уже весело несся по дерну, где-то на полпути в XII век.