Как велит бог

Тут его озарило.

Этот сукин сын запутался в длинной цепи, которая позволяла ему передвигаться по периметру ангара, так что теперь он смахивал на ветчину в сетке. Время от времени пес поднимал голову.

"Вот почему он лает как очумелый".

Туша безмозглая.

Попасть в него отсюда было проще простого. И даже если он не прикончит его с первого выстрела, тот не сможет пошевелиться, и вторым выстрелом Кристиано точно отправит его к праотцам.

"Он и лает, потому что не может освободиться. Распутаю цепь — он заткнется".

Нет, не надо в него стрелять. На самом деле отцу по барабану, лает пес или нет. Он ненавидит Кастардина, поэтому собака должна умереть, и точка.

Так оно и было.

Рино Дзена ненавидел старика Кастардина так же истово, как монах-отшельник любит Господа.

— Такой у меня характер. Если ты мне нагадишь, о дружбе можешь забыть, я тебе этого не спущу. Дрянной характер, согласен, но таким уж я уродился. Ладить со мной очень просто: не зли меня, и будем жить дружно. — Так Рино отвечал тем, кто крайне деликатно осмеливался намекнуть, что парень он малость обидчивый.

За несколько лет до этой истории Рино Дзену наняли на мебельную фабрику развозить заказы.

Работал он без контракта и больше рассчитывал на чаевые, чем на нищенское жалованье, которое ему платил Кастардин.

Рино жаловался направо и налево, что с ним обращаются как с рабом, а в остальном все шло более-менее гладко — до того дня, когда старик Кастардин вызвал его к себе в кабинет и сказал, что надо отвезти мебель для детской советнику Арозио.

— Ты уж не оплошай, Дзена. У меня больше нет людей, все на доставке. Арозио — важная шишка. Прикрой эти свои татуировки, детей ему напугаешь. И поменьше болтай.

Рино злобно глянул на него и пошел грузить мебель в фургон.

Советник Арозио тоже стоял ему поперек горла. Этот чертов хрен закрыл для проезда главную улицу Варрано. Хоть шаттл на космодром вези — постовые нипочем не пропустят.

Приехав к советнику, Рино обнаружил, что живет он на четвертом этаже, а консьержка не разрешает возить на лифте тяжелые грузы. "Я бы тебя пустила, но тогда ведь и всех остальных придется пускать. Дело кончится тем, что вы мне его сломаете"

Пыхтя от злости, Рино затащил мебель наверх на своем горбу. В дверях его дожидалась синьора Арозио в атласном неглиже лилового цвета.

Бабенция что надо — лет под сорок, на голове перманент цвета львиной гривы, огромные сиськи едва прикрыты ночной рубашкой, узкие бедра, зад выдается, как авианосец. Личико круглое, словно футбольный мяч, малюсенький носик, слишком правильный, чтобы быть тем самым, с которым она явилась на свет божий, подкрашенные голубыми тенями глаза, пухлые блестящие губки, из-под которых задорно выглядывали разделенные щербинкой передние зубы.

Рино видел, как она прогуливалась по главной улице в немыслимых декольте, выставляя напоказ зимой и летом свои пропеченные под ультрафиолетом буфера, но он не знал, что эта оторва — жена Арозио.

Пока он там корячился с винтами да болтами, дамочка сидела перед ним, старательно выпячивая все добро, которым одарил ее Господь, и твердила, что трудовые мускулы гораздо красивее накачанных в спортзале. Ой, а что это за татуировки? Что они означают? Она тоже хочет себе татуировку, белочку...

У Рино, ясное дело, встал, и под ее голодным взглядом ему было трудно сосредоточиться на схемах сборки.

После столика, письменной доски и шкафа он собрал двухэтажную кровать.

— Затянули крепко? Боюсь, как бы она не развалилась... Знаете, мой сын Альдо полноват. Окажите любезность, заберитесь наверх. Испытайте ее.

Рино залез на кровать и попрыгал на ней. "Вроде в порядке"

Хозяйка недоверчиво покачала головой: "Вы слишком мало весите. Лучше я тоже заберусь. Тогда мы точно можем быть спокойны"

Полчаса спустя кровать с треском провалилась, синьора Арозио при падении сломала себе запястье и подала в суд на производителя.

Рино клялся Кастардину, что не трахал ее.

Вообще-то он не врал. Строго говоря, когда грохнулась кровать, соитие еще не произошло. Арозиха стояла раком с задранным подолом, уткнувшись лицом в подушку, а Рино крепко держал ее за гриву, как индейцы своих скакунов, и звонко шлепал по заднице, точь-в-точь как апачскую кобылку.

Тут-то кровать и рухнула.

Рино Дзену уволили.

И он поклялся, что старик Кастардин ему за это заплатит.

Кристиано Дзена лег поровнее и прицелился в голову. Сделал глубокий вдох и выстрелил. Псина дернулась, взвизгнула и неподвижно застыла.

Кристиано победно вскинул кулак: "Одним выстрелом!"

Он спрыгнул со штабеля и, глянув, нет ли проезжих машин, медленно приблизился, держа пса под прицелом.

Пасть открыта. Пена. Язык свисает вбок синюшной улиткой. Глаза закатились, на шее, в черной шерсти, красная дырка, снег лениво кружится в воздухе, погребая мертвое тело.

Одним жалким ублюдком меньше.

Кристиано вернулся домой и бросился к отцу рассказать, как он уложил пса одним выстрелом, но Рино спал, растянувшись на кровати.

ДО

Пятница

Галактическое звездное скопление — это группа звезд, удерживаемых вместе силами гравитации. Количество звезд может исчисляться тысячами. Слабое космическое притяжение обусловливает их хаотическое распределение вокруг центра системы.

Это неупорядоченное образование чем-то похоже на тысячи городков, поселков, местечек и слободок, усеивающих бескрайнюю равнину, на которой жил Кристиано Дзена и его отец.

Снег, валивший всю ночь напролет, окрасил в белый цвет поля, дома и заводы. Не задержался он только на тяжелых линиях электропередачи, на неоновых рекламных щитах и на поверхности Форджезе — большой реки, серебристой змейкой соединявшей горы на севере с морем на юге.

С первыми лучами солнца снегопад перешел в частый мелкий дождь, который меньше чем за час растопил белый покров, ненадолго придавший долине сходство с ледяной белокожей красавицей, укутавшейся в шубку из песца. Варрано, Сан-Рокко, Рокка-Секонда, Мурелле, Джардино-Фьорито, Марцио, Богоньяно, Семерезе и прочие населенные пункты с их большими и малыми архитектурными убожествами, с побитыми морозом английскими газонами вокруг двухэтажных коттеджей, со сборными ангарами, банками, эстакадами, автосалонами, рядами машин на стоянках и со всей сопутствующей этому грязью вновь окрасились в привычные тусклые краски.

В четверть седьмого утра Коррадо Румиц, прозванный Четыресыра за нездоровую любовь к одноименному сорту пиццы, которой он за свои тридцать восемь лет съел, наверное, целую тонну, завтракал, сидя в старом кресле с потертой цветочной обивкой.

На нем был домашний комплект: заношенные трусы, доходящий до пят фланелевый халат в шотландскую клетку и пара растоптанных казаков, наследие прошлого тысячелетия.

Уставившись застывшим взглядом в тесный дворик, куда выходило окно его кухни, он механически, словно робот, доставал из пакета печенье, макал его в миску с молоком и целиком отправлял в рот.

Проснувшись, он увидал из окна комнаты белые холмы и долины, освещенные слабым светом зари, и ему показалось, будто он живет в горной хижине. Если не смотреть на стену дома напротив, можно даже представить, что ты на Аляске.