Семирамида (СИ)

— Да ты что! А как ты гадала? — заинтересовалась девушка.

Пришлось рассказать ей про книги. Та рассмеялась:

— Все в голове, как говорит бабушка Эсмеральда. Будет то, во что ты веришь!

Гадать Семирамида категорически не хотела, но чем-то ей нужно было заниматься: ведь при всем добром отношении цыгане не могли бесконечно содержать её и Вардгеса. Молодая ассирийка научилась варить жвачку, а торговать она уже умела.

Через некоторое время она ушла от цыган к подруге детства, которая жила со старшим братом. На нахичеванском рынке Семирамида все более осваивалась. Сначала ей давали товар на реализацию, затем она и сама стала перекупать вещи. Как она вспоминала, «так научилась, что из одного рубля могла сделать сто».

Южный рынок — это он сегодня такой же, как и в Центральной России. А тогда это был особый мир со своим неповторимым колоритом. Стоит шум, идут диалоги торгующихся продавцов и покупателей. Каждый из них доказывает своё, а в результате все довольны: покупатель — тем, что смог настолько снизить цену, продавец — тем, что сумел её так поднять… На этом рынке большую роль играл криминал, здесь царили свои законы, отличавшиеся от советских.

Семирамида чувствовала себя на рынке как рыба в воде. Её мать была очень предприимчива, за что и поплатилась. Видимо, у дочери эта торговая жилка была наследственной, хотя, как потом она поняла, до Вардии ей было все же далеко.

Новые проблемы пришли с неожиданной стороны. Подруга и её брат выпивали. Постоялица сначала отказывалась, потому что с ней был сын, но со временем начала выпивать, сначала понемногу, но все чаще. На рынке — кофе с коньяком, дома — рюмка водки. «Это же совсем немного, — думала она. — Только, чтобы взбодриться». Но в кофе постепенно стала добавлять не тридцать, а сорок граммов коньяка, рюмка же водки из сорокаграммовой незаметно превратилась в стограммовую.

Однажды встретила свою русскую подругу Нину, с которой дружила с четырёх лет.

— Семирамида, ты ли это? — окликнула она её на рынке.

— Ниночка! — обрадовалась ассирийка.

— Как ты живёшь?

— Да вот торгую… Вардгес! — вдруг окликнула она сына и, виновато улыбнувшись, сказала подруге: — Ходит со мной на рынок, все его здесь любят, норовят сунуть пирожок, так он так объедается, что живот болит… А как ты?

— У меня все хорошо.

— Хочешь кофе? — предложила Семирамида.

— Нет, спасибо.

— А я выпью полчашки, — Семирамида достала термос, налила себе кофе, капнула в него что-то из фляжки.

— Это что? — спросила Нина.

— Коньяк. Очень хорошо с кофе, я раньше даже и не знала. Ты не пробовала?

— Нет, — чуть поморщившись, ответила подруга. — А где же вы живёте с Вардгесом?

— Да у моей знакомой, — ответила не заметившая презрительной гримаски ассирийка.

— А как же ваша квартира, которую получила тётя Вардия?

— Там Лилита живёт с семьёй. Думаю вот, не разменять ли её?

— А почему бы и нет? Чем твоя сестра лучше тебя? Ты должна по чужим людям мотаться, а она жить барыней!

— Ты только не говори пока ничего никому!

— Что за разговор! Конечно, не скажу!

Пообещав молчать, Нина в тот же день позвонила Лилите и сказала, что её сестра хочет разменять квартиру, а деньги пропить. Да и сына нужно у неё забрать: он голодный, пирожки выпрашивает у людей…

Лилита написала Вардии; та прислала Семирамиде письмо с просьбой не менять квартиру, дать ей возможность иметь пристанище, когда она освободится, и отдать сына сестре, чтобы у той не забрали излишки жилплощади. И та послушалась мать, о чем потом жалела.

На закате жизни она вспоминала об этом так: «Наверное, любовь к маме замутила мой разум. Я очень любила маму, и если бы она попросила мою жизнь, я отдала бы, не задумываясь. Я слышала, что благими намерениями устлана дорога в ад. Как мог мой сын вырасти добрым и ласковым, если он с детства слышал: «твоя бабка тюремщица, а мать алкашка»… Семирамида отдала сына сестре, Вардгес вырос хитрым, не любящим никого, только деньги.

Семирамида стала много пить. И на рынке, и дома. Она чувствовала себя никчёмной, никому не нужной. Иногда женщина могла не пить, но тогда наутро её глаза были опухшими от слез, выплаканных за бессонную ночь. Мир представлялся ей жестоким и злым настолько, что на него просто невозможно смотреть трезвыми глазами. О своём состоянии женщина потом написала так: «Однажды, чтобы скрыть боль, человек надевает маску падшего, но если носить её постоянно, то она прирастёт к нему. Он станет тем, за чьей маской прячется». Как все алкоголики, она считала, что во всех её бедах был виноват кто угодно, только не она сама.

Новый брак

Однажды на рынке Семирамиду, погруженную в невесёлые мысли о жизни, кто-то окликнул:

— Здравствуй, красавица!

Она удивлённо подняла глаза, бросила на говорившего быстрый взгляд. Давно к ней никто так не обращался. Перед ней стоял достаточно симпатичный молодой человек, судя по внешности — её соплеменник. «Интересно, я правда ещё красива?» — подумала ассирийка, но вслух сказала резко:

— Красавица, да не про твою честь!

Обычно случайные ухажёры, видя агрессию, оставляли её в покое, но этот лишь немного смущённо заглянул ей в глаза и тихо спросил:

— Почему же не про мою? У тебя есть муж?

— Нет у меня никакого мужа, да и не нужен мне никто! — ещё резче ответила женщина.

Другой бы точно отстал, а этот спокойно так говорит:

— А может, я буду твоим мужем, кто знает?

— Ты!!? — Семирамида расхохоталась, но посмотрела на него пристальнее и вдруг осеклась.

— Почему нет? — глядя прямо ей в глаза, спросил мужчина.

— Муж — объелся груш! — проворчала ассирийка и уже более спокойно спросила: — Тебя хоть как звать-то?

— Закхей. А тебя?

— Семирамида.

— Я сразу понял, что ты царица!

— Уж царица, — смущённо пробормотала женщина. — А ты кто по нации?

— Ассириец. А тебя и спрашивать не буду: твоё имя и твои глаза говорят все сами.

— И что же они говорят?

— Что ты дочь того же народа, что и царица, чьё имя носишь.

— Красиво поешь! Но умные люди на первой встрече о браке всерьёз не говорят. Посмеяться надо мной решил?

Её лицо опять стало грозным, но Закхей видел, что суровость эта напускная.

— Давай сходим куда-нибудь сегодня после твоей работы, — предложил он.

— И вот делать мне больше нечего, только шляться где-то со случайными знакомыми! — всплеснула руками Семирамида. — Да ты, может, за гулящую меня принял?

— Нет, конечно, — засмеялся молодой человек, и его смех её обезоружил.

— Ну, если нет, то знаешь, где я стою, придёшь, если сильно надо будет. А нет — так мне же лучше! — заявила женщина.

Она думала, что больше никогда не увидит этого случайного ухажёра, но он подошёл на следующий же день. Зачем-то начал рассказывать о себе. Что он из Украины, где жил с матерью в городе Иловайске. В Ростов-на-Дону приехал на заработки, чинил швейные машинки. В эти жаркие летние дни, сулившие, по ощущениям ассирийки, перемены к лучшему, у них было несколько ни к чему не обязывающих встреч на рынке, после которых он неожиданно сделал предложение выйти за него замуж и уехать на Украину.

Семирамида согласилась: ей надоело жить среди пьяниц, а Закхей не пил даже пиво. Она дала согласие уехать с ним в другую республику, даже ни разу не поцеловавшись. Уже на Украине, когда они впервые остались на ночь вдвоём, Семирамида спросила:

— Ладно, я дура, решила уехать на край света из болота, в котором тонула. Но ты-то ведь уже не сопляк. Как ты решился связать свою жизнь с женщиной, до которой не дотронулся?

А тот серьёзно ей ответил:

— Бывают разные женщины. Есть такие, что взглянул ей в глаза, и взгляд этот дороже, чем тысяча ночей с другой!

— Тысяча и одна, — довольно усмехнулась ассирийка. — Читала я эти сказки когда-то. Но там она мужа не только сказками кормила — и детей ведь ему нарожала?