Без маски

В понедельник утром консул задерживается у конторки Симона. Он задает вопрос:

— Ну как, Симон, побывал в Китае, довелось тебе поболтать с императором?

И Симон отвечает ему с холодным спокойствием:

— Я побывал в Китае, и мне довелось поболтать с императором. Он просил передать вам привет!

Без маски

(Перевод Ф. Золотаревской)

— Вот идет бухгалтер, — сказал Петтер, по прозвищу Молния. — А что если я сейчас скажу это вместо него? — спросил он, искусно придавая своему лицу выражение беспомощности.

Веснушки густо покрывали его нос и лоб, доходя почти до пышной рыжей шевелюры.

Тихо шумела маркировальная машина. Фрёкен Холм подавила смешок. Калькулятор энергично пустил в ход свою электрическую счетную машину; она оглушительно затрещала. Рождество или не рождество — он будет как всегда усердно трудиться, пока не окончится рабочий день.

— Заткни глотку, — добродушно сказал Слеттен, обращаясь к Молнии. — Шевелись поживей, а то не справишься до конца работы со всеми конвертами.

— Ладно, только он всё равно произнесет эту фразу, — зашептал Петтер возбужденно. — А вот и он. Ну, нет, сегодня я скажу ее вместо него.

Но бухгалтер опередил Петтера. Он слегка одернул на себе куртку, в изнеможении прикрыл веки, погладил костлявой рукой свою блестящую лысину и устало произнес:

— Господи, Слеттен, как вы можете весь день выносить шум этой дьявольской машины?

Петтер с торжеством огляделся вокруг. Калькулятор обернулся и внушительно заявил:

— Эта машина дает фирме тысячи крон экономии.

— Ну, ну, будем надеяться, что так, — довольно кисло сказал бухгалтер и снова перевел дружелюбный взгляд на Слеттена.

— А сейчас он произнесет другую фразу! — выпалил Петтер.

Бухгалтер обернулся к Молнии и пристально посмотрел на него, но тот сидел как ни в чем не бывало, протягивая фрёкен Холм готовый конверт и делая вид, что углублен в разговор с нею.

Бухгалтер снова обратился к Слеттену:

— Ну, дорогой мой Слеттен, как вы думаете, кончится война на той неделе?

— Само собою, — ответил Слеттен с усмешкой.

— Да, да, — серьезно сказал бухгалтер. — Вы говорите это, начиная с девятого апреля^[3], и будете повторять до тех пор, пока война действительно не кончится или пока все мы не отправимся на тот свет.

— Что-нибудь обязательно произойдет, — убежденно ответил Слеттен. — Ведь в мире всегда что-нибудь случается. Разве нет?

— Вы так думаете? — спросил бухгалтер грустно. Он тяжело дышал. — Ну, ладно, сегодня у меня нет времени болтать с вами, Слеттен. Но всё же как-то легче становится, когда послушаешь ваши оптимистические бредни.

Вошел директор. Он совершал свой обычный рождественский обход, и от рукопожатий у него уже одеревенела рука. Все поднялись и выслушали его горячее пожелание веселого рождества и победы союзникам. Последние слова были несколько опасны, но директор мог пойти на этот небольшой риск; зато его популярность среди служащих значительно возрастет. Директор хорошо знал своих подчиненных.

Но тут вмешался бухгалтер:

— Так значит, «Элла» сегодня вечером снимается с якоря? — спросил он.

Директор пожал плечами и бросил на бухгалтера быстрый, недовольный взгляд.

— В трюмах у нее железная руда для немецких сталелитейных заводов, — с горечью произнес бухгалтер.

— Да, это печально, — сказал директор. — Ну, еще раз пожелаю вам всем веселого рождества.

— Этот груз принесет смерть тысячам наших друзей, — сказал бухгалтер.

Он стоял, задумчиво покачивая головой и тяжело дыша.

В семействе Слеттенов рождественский праздник окончился поздно. Дети крепко спали в своих кроватках, прижимая к груди подарки. Часы показывали половину второго.

Эльсе сидела на постели, уставившись в пространство пустым, беспомощным взглядом. Она напряженно улыбнулась, когда Слеттен, одетый, с чемоданчиком в руке, вошел в комнату.

— Ну, веселей, детка, — сказал он шутливо и протянул ей руку.

— Храни тебя бог, Рагнар, — хрипло прошептала она, сжимая его руку так, что ногти впились в его ладонь.

— Спи, дорогая, — сказал он мягко, но решительно. — Ты ведь знаешь: то, что я делаю, это тоже работа. И постарайся не думать об этом, — тихо прибавил он.

Он вздохнул. Как тяжело, что опасность грозит не только тебе, но и твоим близким, даже если они ничего и не подозревают.

Эльсе думала о чем-то своем.

— Я буду спать, Рагнар, — сказала она, собрав всё свое мужество.

— Ну вот и хорошо. — Лицо его посветлело. — До свиданья!

Он бросил взгляд на спящих детей и быстро вышел.

Спустя полчаса двое людей сидели в темном помещении склада, позади небольшой лавчонки на морском побережье. Тусклый синеватый свет карманного фонаря бросал таинственный отблеск на быстро двигающиеся руки. Тихие, отрывистые слова время от времени срывались с губ: «Замедленное действие… девять часов… «липучка»^[4]…

Спокойные, застывшие от холода руки работают в полной тьме. Лишь прерывистое дыхание выдает присутствие людей. Работать! Быстрее. Нет, не так!.. Спокойнее… спокойнее!..

— Всё сделано? — шепотом спросил Рагнар.

Слабый синеватый свет еще раз скользнул по лежавшим перед ними предметам.

— Да, — ответил его товарищ.

Они поднялись и начали раздеваться. Обнаженные тела при свете фонаря казались синими. Луч фонаря померк, наткнувшись на черное пятно шерстяных трусов и окончательно растворился в темноте, когда люди натянули темные рубахи.

Заскрипела отодвигаемая дверь склада. С моря потянуло холодом.

— Прекрасно! — шепнул Рагнар. — Море черно, как деготь.

— Брр… ну и холодная, должно быть, вода! — сказал его товарищ, вздрогнув.

Рагнар тихо засмеялся.

— Направление знаешь? Видишь, там силуэт завода?

Товарищ что-то буркнул в ответ, а затем прошептал:

— Ты хоть, по крайней мере, не плыви слишком быстро.

— Договорились! — ответил другу Рагнар, и тот, бросившись вниз, поплыл вдоль деревянных свай.

Рагнар задвинул дверь склада и последовал за ним. Как только он очутился в воде, тело его словно сжало ледяным кольцом. У него перехватило дыхание, он широко раскрыл рот, судорожно ловя воздух. Затем взмахнул руками и поплыл.

Вдали от них по улицам с песнями и гиканьем двигалась ватага пьяных немцев. Время от времени раздавались выстрелы в воздух, и люди в море вздрагивали. Ледяная вода заливала рот. Ноги коченели от холода. Рагнар прибавил ходу, чтобы немного согреться, но вспомнил о своем спутнике и остановился, легкими взмахами рук поддерживая тело на поверхности моря. Он обернулся и взглянул на гору. Ага, так! Всё правильно. Вон расщелина.

Они плыли уже долгое время, и Рагнар начал было думать, не сбились ли они с курса. Но тут перед их глазами замаячила черная стена, да так близко, что от неожиданности они остановились. Они держались на воде, низко наклонив голову. Кругом было тихо. Они слышали, как по палубе расхаживает немецкий часовой. Время от времени он останавливался и принимался отбивать ногами чечётку. Якорная цепь звенела всякий раз, когда судно покачивало на волнах.

Они нырнули под корму.

Теперь вода уже не казалась им холодной. Она была скорее теплой. На судне раздавались хриплые звуки патефона. Кто-то без конца наигрывал «Веселое рождество». На обратном пути Рагнару пришлось плыть вблизи своего спутника, чтобы не потерять его из виду.

После первых четырех-пяти глотков коньяка зубы перестали выбивать дробь.

— Нехорошо, — сказал Рагнар, с трудом подавляя дрожь, — что нам пришлось пустить ко дну судно, принадлежащее фирме.

— Пожалуй, — откликнулся его товарищ и сделал еще один большой глоток.

— С прошедшим вас! — так приветствуют друг друга служащие в конторах наутро после рождественского праздника.