Есть такие (СИ)

Она не говорила вслух, а мысленно общалась со своей подсматривающей двуликой Душой, которая прекрасно всё понимала. Она же, сколько помнит себя, всегда скользила по грани, балансировала меж двух сторон, как циркач на ниточке. Всегда! Между начальством и подчинёнными, между фантазией в душе и реальностью в жизни, между алчностью одних и бескорыстием других... И этот двуликий рефлекс она совсем даже не собиралась устранять. Он бережёт её. Сохранит её, если вдруг опять окажется она на острие.

Новый год начали праздновать задолго до первого января. Радио, телевизор, интернет по двадцать четыре часа в сутки ещё с самого начала декабря трезвонят о новогодних "радостях", одни и те же лица "звёзд" мельтешат на экранах, одни и те же песенные крики заслоняют уши с утра до... утра, все сайты пестрят только новогодними каракулями. На самом же деле страна бедствует, валюта на максимуме, нефть на минимуме, безработица уже двадцать пять лет, но об этом стараются не упоминать, лишь иногда нечаянное высказывание какого-либо оппонента к власти пробьётся среди всеобщего безумия от мнимой радости.

И детей ложью пичкают, создают сказки из световых гирлянд, из жвачек, йогуртов, из "Danone", "Кinder", конфеток и прочих гадостей, что вредят не только здоровью физическому, но и психике. Да и сами взрослые не прочь за компанию окунуться в рекламные вредности от ароматов, спреев, кремов, БАДов, таблеток для "вечной молодости". И верят ведь! Вот до чего дошло информационное зомбирование!

Во всём мире -- войны! Вернее, одна сплошная война, вооружённые конфликты, смерти! В Африке, в Азии, на Ближнем и Дальнем Востоке, на севере, на юге... Запад переполнен мусульманскими беженцами, воюют Америка, Германия, Франция, Россия... Информационная война всех со всеми, даже хакеры воюют... А здесь, в середине континента, огромные толпы народа! Что ищут? Все устремились за "радостями". Какими? Все хотят жрать! Все голодные! Сметают с прилавков всё, что видят, как будто Новогодняя ночь -- последний эпизод в их жизни! Как будто перед Смертью! Ужас!

Всем на зло она будет продолжать эту жизнь, как прежде здоровая, как прежде живая. Она будет тоже воевать против всех и вся, как делала это на протяжении всех семидесяти пяти лет. Она переживёт ещё многих, очень многих из этой толпы!

- Что-то чужое в моей рукавичке появилось...

Сняла с левой руки варежку -- глаза округлились от увиденного -- большой палец окоченел в прямом смысле этого слова... Покрылся белым седым цветом. Она давненько и раньше замечала, что он иногда теряет чувствительность, но прозрачно-белым она его ещё никогда не видела. Решила войти в подвернувшуюся забегаловку, попить горячего, отогреться. До Нового года ещё четыре часа!

Народу было больше, чем на улице! Шум, гам несусветный! Было как-то сумрачно. Встала в очередь между высокими столиками. Усмехнулась -- её двуликая Судьба и сюда протиснулась вслед за ней. Взяла свой отмороженный палец другой горячей рукой. Через некоторое время почувствовала лёгкое покалывание, видно, не совсем ещё её нервная система атрофировалась. В тесноте тел поняла, что оттаяли коленки... потом -- подошвы... И вдруг её окутало жаром! Горячая волна осязаемо исходила от позади стоящего мужчины... Она не шелохнулась... Не долго раздумывая, он расстегнул свою шубейку, в которой она сразу же и оказалась.

- Неужели это Женя Лукашин так оборзел? Он мне не нравится. - Развернулась всем корпусом, чтобы взглянуть. - Нет, не он. Слава Богу! Совсем незнакомый мужчина. Нормальный. Высокий. Широкоплечий. Смуглый. Бывают же такие красавцы.

Он совсем не собирался с ней разговаривать, просто продолжал обнимать. И Надя Шевелёва сунула свои ручки с двух сторон под полушубок. Это было неописуемое торжество тепла..., которое быстро обратилось в животную страсть. Она чувствовала каждую его клеточку... Лицо пылало от поцелуев... Глаза закрылись от опьяняющего блаженства... Сильные горячие руки обнимали её... Горячий кофе, который им подала буфетчица, оказался ниже температуры их тел, она даже охладила им лицо. Потом эти страстные объятия продолжались в каком-то затемнённом проходе, опять же в людской тесноте. Она, наконец-то, решила взглянуть на свой большой палец -- он был совершенно нормальным. Она смеялась... Он улыбался...

- Мне пора... Ты со мной? - Прошептал он около открытой дверцы такси.

- Куда?

- Турция... Сирия...

Она отхлынула от него:

- Нет... Я не буду террористкой! - И...

... открыла глаза. Светло. А новогодняя гирлянда, включённая перед боем курантов, играла по ковру извивающейся змейкой через всю стену напротив постели, искрясь меняющимися сорока восемью цветными диодами, то затухая, то вновь вспыхивая. Под одеялом тепло... А тело продолжало клокотать от ночной близости с мужчиной. Она не хотела, да и не смогла бы прекратить это всепоглощающее безумие, этот животный протест миллиардов одноклеточных составляющих против малочисленности головных клеток, всегда выступающих в роли жонглёра.

Нехотя встала на коврик, выдернув гирлянду из розетки.

- Господи, прости! Чего только не привидится! Наслушаешься этих СМИ, насмотришься чепухи с телеэкранов, потом снится чёрти что! Навешают лапши на уши, она потом свисает до самой передницы! С ума можно сойти!

СЕВЕРЯНКА.

Третий день она отдыхала на Кипре. Не впервые она была здесь. Одноместный номер прямо на берегу со всеми удобствами, со всеми услугами, и телевизор во всю стену, и кондиционер, и постельку тебе меняют каждый день, если оставить денежку на покрывале, и крема различные от ожогов, и салфеточки, и ароматы для воздуха по заказу, могут еду в номер принести -- живи-не хочу! Прямо из номера выход по деревянному плетёному тротуарчику на пляж. Она, выбрав немноголюдное местечко, улеглась на живот под утренними лучами.

Какая-то дамочка подходила к ней по песку.

- Доброе утро!

Она кивнула только, не хотелось ни с кем общаться.

- Алина. - Представилась та.

- Людмила. - Пришлось ответить.

- Я из Ленинграда. - Расстилала свой коврик в двух метрах, видимо, не найдя в ней соперницы. - Мы с вами рядом живём. Откуда?

- Ямал.

- Это что, Сибирь?

- Это -- Север!

Она не хотела продолжать разговор с этой бесцеремонной дамочкой, нарушившей её безмятежное пространство, к тому же не знающей даже географию, и, сняв очки и отвернувшись, положила голову на руки.

Она любила своё имя, ей нравились её отбеленные прямые гладко зачёсанные с высокого лба волосы, обрезанные по прямой линии до плеч, была довольна своим матово-тёмным цветом лица, открытыми серыми глазами под чёрной ниточкой бровей, и губки у ней были полным бантиком. Лицо было, правда, суховатым, но не круглым, как у некоторых. Но она никогда не забудет тех слов, которые однажды услышала на втором курсе учёбы: "Ни титек, ни жопы! Ноги, как спички! Уродина! А какого парня отхватила! И что он в ней нашёл!". Она тогда защитила себя мыслью: "Я буду гордиться своим мужем всю жизнь!".

Вова перебрался жить к ним в трёхкомнатную, так как рядом с институтом. Учились на одном курсе. Отец умер давно, она только помнит, как плакала мама у гроба, да массу людей, толпившихся в квартире. Второго сына родила сразу после получения диплома. Водились все, и они с Вовой, и мама, и все соседки...

Она, конечно, округлилась потом, хотя живот свой не распустила, как многие в её годы. А вот ноги оставались до сих пор спички-спичками, поэтому она скрывала их всю жизнь как могла, и халатики носила только длинные, да и все прочие подолы были много ниже колен.

Соседка, видимо, поняла, что общения у них не получится, и догадалась оставить её одну, с её неприкрытыми ничем ногами.