Резиновый бэби (сборник)

Подруга спала в нашей комнате. Я приняла душ, все еще пытаясь припомнить, что случилось и как... Ничего после коньяка не помню. Выудила из чемодана пижаму, разобрала постель и нырнула в кровать.

Проснулась от табачного дыма. Подруга курила на балконе – было видно, как в полуоткрытое окно затягивает зигзаги лилового дыма. Блямкала о камень вода.

Я вышла к ней, закутавшись в плед.

– Ты мою зубную щетку не видела?

– Не-а... Может, ты ее в ванну с утопленником уронила – ты, я помню, звонить с ней пошла...

– Зачем?

– Не знаю, может быть, для самозащиты захватила... Сбегай посмотри... Только потом прокипятить не забудь...

– Прекрати...

– Тут твой завтрак принес!

Она откусила от багета с сыром. По-моему, я покраснела. Лицо вспыхнуло. Нужно объяснять ей то, что я не могу объяснить самой себе...

– Но ша-моэ ужаш-ное... – Подруга замолчала, дожевала и проглотила. – Я ни черта не помню... Как я спать легла и все такое... Помню, ты пела... Потом кричала всем, что, не почистив зубы, спать никогда-никогда не ляжешь... А потом – не помню. – Она засмеялась. – Проснулась, голова – во! Но внутреннее благородство не позволило тебя разбудить! Ешь, он, когда это притащил, волновался, как школьник. Влюбился, наверное...

– Да ладно, у него таких приезжих знаешь сколько?

– Сколько?

– Полно.

– Не знаю.

– Зажигалка у тебя?

Я закурила и уставилась на воду. В голове моей заворошились разные картинки. Как лет через пять я иду по площади святого Марка, ведя за руку хорошенького кудрявого мальчика с карими глазами... Как мы заходим в остерию «Аl Bacaretto», заказываем «Seppie alia Vneziana» [2], и как я прошу сына запомнить это все, и как подходит ко мне Лоренцо и, не узнавая, протягивает счет. А потом говорит что-то общепринятое ребенку. Может быть, приносит ему карандаши, или мелки, или что там дают маленьким детям в ресторанах...

– Тоже голова того? – Подруга участливо смотрит на меня. – Вот «нурофен» – выпей, будет получше...

В аптеке пришлось купить щетку «Reach» – электрических «Braun» не было. Потом мы гуляли и спорили по поводу работ Макса Эрнста – в музее его жены Пегги Гугенхейм. Подруга подозревала в них желание понравиться зрителю, а я настаивала на божественном прозрении. Вечером уличные зазывалы затащили нас на концерт виртуозов Венеции слушать «Времена года» Вивальди.

После музыки шли молча. На улицах светились витрины. Блики от воды ласкали животы арок. Гондолы, как усталые лошади, качали попонами, привязанные к набережным. Везде появились мостки, предвещая «высокую воду».

Ужинать сели в ресторане со старым залом в деревянных панелях. По стенам висели гравюры парусников, куски морских узлов, макеты шхун и всевозможные старые фотографии матросов, офицеров и портовых служащих. Еда была так себе. Пить я отказалась.

Ключ с трудом повернулся в замке ажурных ворот. Кто-то живет в доме с привидением, а мы в доме с мертвым человеком. Почему-то сейчас это меня не испугало и даже не было противно. Мысль о том, что, может быть, во мне уже начал завязываться в небольшой клубочек ребенок от совершенно неизвестного мне человека, была гораздо сильнее, а в том, что это именно так, я почему-то совсем не сомневалась.

В дверях квартиры было записка от Лоренцо. Мы ее проигнорировали, и я настояла на том, чтобы оставить ее в дверях.

Долго не получалось заснуть.

– А может, там нет никого?

– Где?

– Там, наверху...

– Как то есть нет?..

– Может, это было того...

– Чего?

– Галлюцинация...

– Групповая галлюцинация?

– А что? Бывали же случаи...

– Скорее уж нас разыграли.

– Кто? Мы никого здесь не знаем... Чего бы нас разыгрывать неизвестным людям?

– Моя соседка на Хэллоуин надувную одетую куклу запустила в бассейн, лицом вниз плавать... Полное ощущение утопленника...

– Думаешь, он там не настоящий был?

– Не знаю... Я уже плохо помню... Сейчас кажется, что и не настоящий...

– Может быть, действительно не настоящий...

– Нужно проверить.

– Ты что, пойти туда хочешь? – Подруга захлебнулась в собственных словах.

– Да. Нужно сходить.

– С ума сошла?

– В перчатках. Чтобы никаких следов...

– Я не могу.

– Можешь!

– Нет.

– Признайся, что тебе даже интересно!

– Нет! Не интересно! – Она это проорала, но я уже знала, что она пойдет. Просто она уже представила себе покойника и не сможет остаться здесь одна.

Манипулировать ею было неприятно, но мне показалось, что у меня нет выхода.

– Можешь оставаться. Я – иду.

Я встала, нашла тапки и натянула поверх пижамы свитер. Стянула резинкой на затылке волосы, – казалось, они могут мне помешать. Достала из чемодана перчатки. С серьезностью хирурга сунула в них руки. Двинулась к двери. Для вида чуть повозилась с ручкой. Откашлялась. Решительно дернула на себя дверь.

– Стой. – Подруга чуть не плача отбросила одеяло. – Не останусь же я здесь одна!

Я молча наблюдала, как она путается в рукавах вязаной кофты и вытягивает из пакета новые перчатки, зубами отрывает этикетку, напяливает на себя зачем-то шапку и, шмыгая носом, идет за мной.

Стеклянная дверь была все так же открыта. Стараясь не скрипеть, мы поднялись на второй этаж. Фонарь с улицы делал все лиловым и флюоресцентным. В спальне по-преж не му лежал чемодан с вещами. На тумбочке блестел стакан. Подруга крепко вцепилась в мой рукав и тащилась за мной, глядя почему-то назад, видимо, фронт полностью доверяя мне... Я подошла к проклятой двери. Ангелок щерился беззубым ртом. Тени в глазницах и под носом пугали. Он будто издевался над нами. Охранял тайну и хохотал над всеми, ее нарушающими. И тут я подумала о Лоренцо, что если он замешан во всей этой страшной истории и на самом деле просто дьявол во плоти – то родится у меня через девять месяцев сын дьявола, и я, как бедная Розмари Поланского, буду любить и лелеять погибель человечества. Подруга сзади почувствовала мою нерешительность и зажала себе рукой рот – так, видимо, ей легче... Интересно, во мне возобладает тогда начало материнское и я буду любить исчадие ада, или ответственность за человечество заставит меня отказаться от него... Или даже... Путти хохотал, глядя на меня – наверное, читал мои мысли.

Я взялась за ручку и открыла дверь. В проеме была темнота. Густая нефтяная чернь. Запахло чем-то знакомым. Но не тот удушающий зловонный, к которому я готовилась, а какой-то совсем другой и связанный с чем-то скорее приятным. Сердце билось напуганным зверьком. За секунду я стала абсолютно мокрой. Это был одеколон Лоренцо. Вот что это был за запах. Мне казалось, он сейчас вырвется из этого черного абсолюта и втянет меня и весь мой мир туда, в эту адову неизвестность – как черная дыра засасывает зазевавшиеся планетки.

Но отступать было невозможно – я вошла в ванную комнату, включила свет и зажмурилась. Ничего не произошло. Я постояла и наконец открыла глаза. Из зеркала на меня смотрели два напуганных человека, но кроме этого нашего отражения – больше там никого не было. Я повернулась вправо и подошла к занавеске – дернула ее с силой и уставилась в пустую, сияющую чистотой ванну. Никакого трупа там не было. Только блики света. Там не было даже воды.

Остаток ночи мы спали крепко, без снов, утром рано ушли пить кофе на кампо Анжело, которая уже была полна туристов всех мастей.

Потом купили сувениров на набережной, а остаток дня провели на Венецианской биеннале, о которой подруге была заказана статья.

В наш последний день мы, купив билеты на водный трамвайчик, уплыли на Лидо – бегали, засучив штаны, по воде на пустынных песчаных пляжах, пугая огромных чаек, искали в песке гальку с дыркой на счастье. Пили горячий шоколад на веранде гостиницы «Экселсиор» – представляя себя красавицами времен Первой мировой, в платьях на тонких бретельках, в шляпках и с длинными жемчужными нитками.