Резиновый бэби (сборник)

Тук кивнула, но бутылку не унесла, а поставила глубоко под раковину. Наполнила ведро водой и, прихватив тряпку, пошла к шкафу с книгами.

– И будь добра...

Тук оглянулась, поставила ведро на пол.

– ... Напиши еще раз на бумажке свою фамилию и оставь здесь – я выпишу тебе чек. Я, честное слово, никак не могу ее запомнить.

Тук кивнула.

Если бы она была женщиной-полицейским, ее фамилию бы не переспрашивали постоянно, они бы ее запомнили и даже писали бы без ошибки.

Она составляла протертые книги в шкаф и воображала, как достает из нагрудного кармана удостоверение, и люди, признательно наклонившись, читают ее имя, фамилию и робко разглядывают фотографию. Она смотрит на них строго, а они шевелят губами, стараясь все запомнить, чтобы не переспрашивать никогда. Она даже уронила тяжеленную книгу себе на ногу, когда думала об этом.

А еще она бы не дышала постоянно этой химической гадостью... Для мытья окон, выведения пятен, растворения известкового налета, и жира, и ржавчины...

Она бы прогуливалась по парку вокруг клумб, детских площадок, кафе и пруда с лебедями.

У нее был бы здоровый цвет лица, сильные ноги и крепкое сердце.

Она научилась бы смеяться и чуть-чуть кокетничать, она бы окрепла физически, перестала, наконец, горбиться и с первой получки купила бы туфли на каблуке.

Наверное, даже научилась бы подзывать белок специальным свистом. А летом бы носила черные очки.

Жизнь стала бы наконец раем...

Она сняла перчатки, помыла их, вывернула и повесила сушить. Потом взяла лист бумаги и написала на нем – Тук Паисарнпайак.

Снесла вниз мусорный мешок и позвала хозяйку. Та спустилась все еще босиком и, топорща пальцы со свежим маникюром, выписала ей чек.

На следующее утро Тук долго ждала автобуса.

В это же самое время в Кенсингтонском саду женщина-полицейский указала мужчине на группу подростков с собакой, ее напарник кивнул, и они направились туда. Подростки натравливали пса на пожилого человека в плаще, собака рвалась с цепи, человек в плаще кричал, а подростки смеялись.

Пока Тук искала в сумке проездной, полицейские наконец подошли к группе, мужчина в плаще начал объяснять что-то, размахивая руками, а потом пошел по дорожке, то и дело оглядываясь.

Тук провела проездным по валидатору у водительской кабины. Машина запищала, и на ней зажегся зеленый огонек. Тук прошла в салон и поднялась на второй этаж.

В Кенсингтонском саду женщина-полицейский стала задавать подросткам вопросы и приготовилась записывать ответы, когда один из них вдруг сделал шаг по направлению к ней и со всего размаха ударил ее цепью по лицу. Полетела в сторону специальная планшетка с блокнотом и фетровая черная шапка, на парня с цепью брызнуло кровью.

Тук передвинулась к окну, уступая место высокому старику в круглых очках с пакетом из «Холланд энд Барретт».

Мужчина-полицейский потянулся к кобуре, когда один из подростков свистнул, собака прыгнула на полицейского, впилась зубами ему в бок, а подросток ударил по затылку, прямо под самые шашечки на тулье, большим разводным ключом.

Автобус тряхнуло, старик неловко наступил Тук на ногу, она вскрикнула и сморщилась.

У полицейского, лежащего щекой на зеленой траве, из уха бежала струйка крови. Хозяин собаки с силой пнул его по носу, и еще одна красная дорожка потянулась из носа. Собака все еще рычала и трясла головой, не выпуская из пасти бок полицейского, на котором болталась черная кобура.

Старик извинился, Тук кивнула и отвернулась к окну.

Подростки кольцом обступили лежащую пару. Женщина еще дышала, когда один из подростков, стоя над ней, метнул в нее нож, и остальные загоготали и достали свои ножи.

Крепко держась за поручни, Тук спустилась вниз по крутой лестнице, вышла на нужной остановке и зашагала через парк. После каштановой аллеи она увидела далеко справа группу подростков и услышала, как лает собака. Сильно пахло скошенной травой.

На следующее утро в телевизионной программе «Завтрак» несколько раз, с перерывом в минут тридцать-сорок, объявили о том, что накануне, в первой половине дня, во время дежурства в Кенсингтонском саду были зверски убиты двое дежуривших там полицейских – Шарлот Джери и Дэвид Вэлш...

Подробностей убийства не сообщали, чтобы не помешать следствию.

Но Тук этого не увидела: она опять долго звонила в домофон, жалея себя. А два обезображенных трупа из патолого-анатомической лаборатории перевезли в морг.

ХАНАМИ [5]

Ичиро Танака вот уже несколько дней плохо спал. Конечно, он убеждал себя, что это сезонное. Весна и новые ветры со стороны Хоккайдо. Ну и то, что в этом году он решил проделать Ханами. По-настоящему. Как полагается. По всем правилам. Пора, наконец, начинать новую жизнь. Теперь или никогда.

Готовиться он начал уже давно. Самое сложное было выпросить, вернее, заслужить у шефа выходной день в середине недели в самом начале апреля. Затем выяснить наиболее точный прогноз самого цветения, запастись терпением и ждать. Шеф дал ему понедельник, пятое, и пошутил, что все равно после выходного наступает всегда Буру Мандэ [6], день потерян – все приходят в себя.

Дальше в основном были приятные хлопоты. Последнее воскресенье марта он выделил для похода по магазинам. Купил чудесный плед для пикников – в крупную клетку, на непромокаемой подкладке, отороченный шелковой лентой по периметру. Нашел и помыл еще мамину бенто-бако [7]. Красную, лаковую изнутри, с ячейками для закусок, в которые в свою очередь вкладывались маленькие коробки разных форм, наподобие детских формочек для песка. Он не собирался покупать готовый набор на бегу, на станции, хотел приготовить все сам.

Идиллия продолжалось недолго и вновь сменилась беспокойством. Оно пришло вместе с сообщением по телевизору, что весна нынче необыкновенно холодная и потепления, которого все так долго ждали, в ближайшее время не предвидится. В Токио зарядили какие-то особо мелкие осадки. Нечто среднее между дождем и влажным туманом. Но все же сакура готовилась расцвести. К апрелю разбухшие бутоны висели гроздьями на мокрых узловатых ветках.

Теперь, каждое утро за завтраком Танака с растущим беспокойством смотрел в окно на то, как вода бьет по сухим листьям прошлогодних шаров гортензии, пытаясь разбудить их к жизни. А рядом рассыпчато, вместе с цветами, выпускает хлопья молодых побегов мелколистная азалия. Ел тофу, пасту из красных бобов, а по крапчатому граниту дребезжали водяные искры, и все лилось и лилось с серой эмали небес, сияющих даже в полдень так сумеречно, будто скрывая пламя свечи за ширмой из рисовой бумаги.

К выходным задул холодный порывистый ветер. Сильный. Гнул и выкорчевывал из рук зонт. Швейцары – две девушки в огромных не по размеру красных пальто-шинелях – при входе в отель поклонились Танака. Разогнулись и протащили тяжелый багаж приехавшего посетителя от такси к тележкам. Им на подмогу был выделен еще один человек, чтобы разбираться с замками хранилища для зонтов – те вдруг отказывались открываться или, наоборот, не давали окольцевать мокрый зонт. В офисе отчего-то пахло псиной, пришлось зажигать ароматические палочки. В пятницу вечером доложили о проблеме с канализацией. Приехала компания, обслуживающая сантехнику. Все в голубых жилетах. Один из них – бодрый старичок, высохший до размера ребенка, видимо старший – подошел к Танака, лихо выхватил из кармана штуку, похожую на электробритву, и начал говорить, водя ей по шее. Пошел машинно-электронный звук, мало похожий на человеческий голос. Танака смотрел в бумаги и кивал, но почти ничего не понимал. Ему казалось, что над головой старика сейчас поплывут субтитры. Домой вернулся поздно, проспал полдня субботы.