А вы не ждали нас...

— Спасибо, друг! — опять громко сказал Мишка и победно оглянулся на пассажиров.

У своего дома он совсем разволновался и от этого стал угрюмее. Его озадачил вид окон, за которыми он жил когда-то. Там висели цветастые шторы, в раскрытую форточку был виден большой абажур, шкаф со стеклянными дверцами... Мишка подождал, пока пройдут ребята, потом его задержала пожилая пара, потом пацаны начали шушукаться, глядя на него не то с восторгом, не то с опаской...

Анекдот, подумал Мишка. Сейчас будет анекдот. Это уже точно. Анекдот на всю жизнь...

Мишке показалось, что сейчас произойдет такое, о чем можно будет рассказывать при каждом удобном случае, а ребята по любому поводу будут говорить, что это, мол, точь-в-точь, как было с Мишкой, когда он домой вернулся, к жене. Мишка представил, как будут произноситься эти слова, как будут хохотать ребята и он вместе с ними, а какой-нибудь новичок попросит рассказать подробнее, и он, конечно, расскажет, и все опять расхохочутся, как в первый раз.

Тяжело переставляя ноги, он поднялся на второй этаж, остановился у знакомой двери и глубоко, прерывисто вздохнул. Поставив сумку на пол, вытер ладони о штаны, нажал кнопку звонка и осклабился, растянув посеревшие губы. «А вы не ждали нас, а мы приперлися», — проговорил он слышанные где-то слова.

Звонок прозвенел неожиданно громко, и тут же открылась соседская дверь. Мишка, не глядя, с силой захлопнул ее.

— Извините, это вы звонили? — В дверях его квартиры стоял парень в пижаме.

Сейчас я его промежду глаз, подумал Мишка, и тогда уже все будет точь-в-точь, как в том анекдоте. Предчувствие не обмануло Мишку, и это странным образом подействовало на него, он почти успокоился.

— Извините, вам кого? — снова спросил парень.

— Кого? Я ищу Зою, Зою Петровну, между прочим.

— А вы, собственно, кто будете?

— А я, собственно, ее муж. Миша я, понимаешь?

— Вы... Зои нет дома.

— Ладно, давай не будем.

— Просто я... вы можете подождать ее... Проходите, пожалуйста.

— Можно, значит?

— Отчего же, конечно.

— Туда, значит, я попал?

— В самый раз. Кстати, меня Петей зовут.

— И правильно делают, — Мишка хамил из последних сил и не мог сообразить, что же ему делать дальше.

Едва он вошел, как сразу понял, что это не его квартира. И берлогой она ему никогда не будет. Он беспомощно оглядывался по сторонам, надеясь увидеть хоть одну знакомую вещь...

— Зоя скоро придет, — сказал Петя. — За ребенком пошла. В детсад... А я, знаете, сразу подумал, что вы и есть Миша... Я вас видел в окно, вы долго стояли на той стороне улицы.

— Слушай, Петя, где я стоял и где сидел — не твое дело. Ты мне лучше скажи, кто ты такой и какого черта здесь оказался?

— Как вам сказать... Я тоже муж. — Он посмотрел на Мишку почти спокойно, во всяком случае, без боязни. — Садитесь, чего мы стоим...

Мишка подошел к нему вплотную, пятерней захватил пижаму со всей небольшой груди парня, притянул его к себе, приподнял, не спеша отвел назад свободную руку для удара, но, посмотрев вниз, увидел, что босые ноги Пети беспомощно болтаются в воздухе, а комнатные туфли с нашитыми заячьими хвостиками остались лежать на полу. И Мишка отпустил его. Сначала хотел врезать ему и после этого уйти, хлопнув дверью. Именно так он должен был поступить, чтобы потом было что рассказать, и еще потому, что так ведут себя хорошие ребята в анекдотах. Книг Мишка почти не читал, и вовсе не потому, что не испытывал к этому делу желания. Когда живешь в маленьком поселке на краю света, тем более в общежитии, трудно заниматься чем-то своим или просто побыть одному. Приходится делать то, что делают все. И естественно, отношение ко многим вещам у Мишки сложилось под влиянием анекдотов, рассказов о всяких случаях, трепа после работы. Постепенно ему стало казаться, будто он живет в каком-то анекдоте, который рано или поздно придется рассказать ребятам.

Все было просто и ясно. Не нужно каждый день принимать решения, он считал предосудительным иметь какие-то особые желания, вкусы. И даже когда дело касалось только его, Мишка предпринимал что-либо, только заручившись поддержкой ребят, хотя бы мысленно. Но, увидев на полу комнатные тапочки, болтающиеся над ними босые ноги, увидев часто моргающие глазки, он опустил Петю, хотя это было неправильно.

— Ничего, — сказал Петя. — Бывает.

— Какая у нее теперь фамилия? — спросил Мишка первое, что пришло в голову.

— Такая же. Ведь вы не разведены.

— Ясно. А сколько дитю?

— Два года. Будет.

— Твой, значит, — Мишка произнес это не то утвердительно, не то с вопросом.

— Мой, — сказал Петя.

— А зовут?

— Михаилом зовут. Зоя назвала.

— Ясно. Михаил Петрович, значит.

Мишка подошел к столу, сел, тяжело положил руки на белую скатерть.

— Что делать будем? — спросил Петя.

— А черт его знает! — Мишка и в самом деле не знал, что делать. А впрочем, знал. Решение для такого случая у него уже было, оставались лишь колебания — уйти сейчас или через пять минут.

— Послушай, — начал Петя. — Что вышло, то вышло. Не вернешь. Когда ты уехал, Зое здесь неважно было... Да ты и сам знаешь...

— Ну? — угрожающе буркнул Мишка. — И что дальше?

— Не хочу, чтобы ты меня подонком считал... но вот что я скажу... Если останешься — все пойдет прахом. И у нас... И у вас тоже, наверно.

Петя помолчал, подошел к окну, выглянул на улицу. Его щуплая фигурка в широких пижамных штанах, в пушистых комнатных туфлях казалась растерянной и беспомощной.

— Если захочешь, — снова заговорил он, — Зоя уйдет к тебе. Я знаю. Мне не удержать ее. Уйдет и сына заберет... Если захочешь, конечно. Смотри. Это точно... Смотри.

— Нет, — сказал Мишка и поднялся. — В душу мать такую любовь. Уже ничего не получится. Два письма в год — это и в самом деле маловато. Вот, — он вынул из кармана пачку пятирублевок в банковской упаковке и положил на стол. — Пользуйтесь.

— Подожди, — остановил его Петя. — Ты как хочешь, но я... я не скажу ей, что это твои деньги. Мне нельзя...

— Это почему же? — глянул исподлобья Мишка.

— Я же сказал...

— А-а, — Мишка усмехнулся жестоко и зло. — Ну ладно...

Он вскинул на плечо широкий ремень сумки, сунул в карман деньги и направился к двери. Ему не хотелось уходить отсюда, зная, что через несколько минут придет Зоя, приведет своего пацана, и он, Мишка, после трех лет сможет посмотреть на нее, поговорить... Несмотря ни на что, у Мишки не было обиды на нее. И он стоял, глядя в пол, колеблясь и в то же время зная совершенно твердо, что уйдет. Он не мог не уйти, потому что остаться — значило нарушить все законы, по которым жил до сих пор. Желание остаться только усиливало уверенность в том, что он все-таки уйдет.