Разбойник

— Сынок, — обратился он однажды к Мехмеду. — Ты уже вырос, стал большим. Ни птицы летучие, ни звери бегучие от тебя не уйдут. Я помогал тебе как мог. Ничего не жалел. А ведь я стою уже одной ногой в могиле. Если ты сейчас за меня не отомстишь, потом уже будет поздно. Неужели я так и умру обесчещенный? Ты сын Ахмеда-эфе. Не откажи же в моей просьбе. Кроме тебя, у меня никого нет. Долго я ждал нынешнего дня. Думал: вот подрастет Мехмед, сквитается за меня. А я тебе все отдам, что у меня есть. И сад, и поле — все твое.

Мехмед ушел от него с опущенной головой: не знал, что делать. О просьбе Хаджи-эшкийа он рассказал своему наставнику.

— Ну что ж, — произнес Хаджи Мустафа, — надо помочь старику.

Прихватив с собой одного приятеля, они отправились в Одемиш. Прикончили ночью бывшую жену Хаджи-эшкийа и ее нового мужа и тихонько, стараясь не попадаться никому на глаза, ушли.

— Твоего врага нет в живых, — сказал Мехмед Хаджи-эшкийа.

Несколько дней Хаджи-эшкийа ходил сам не свой от радости. Носился по деревне бодро, как пятнадцатилетний. Смеялся, шутил, будто это и не он вовсе.

Расследованием этого убийства занимался тот самый Хасан-чавуш, который вероломно расстрелял Ахмеда-эфе. Через несколько месяцев ему удалось установить виновных. Он арестовал Мехмеда и его товарищей и в кандалах препроводил их в измирскую тюрьму. Дело должно было слушаться в уголовном суде для особо тяжких преступлений.

Коноводили в тюрьме убийцы, эфе, приговоренные к ста одному году заключения. Всех остальных, тех, кто был осужден на небольшие сроки, они обращали в своих рабов.

Приветствовать Мехмеда собрались все заключенные, кроме вожаков, эфе, которые не удостоили его своим вниманием. Это больно задело Мехмеда.

С первых дней он повел себя как арестант, проведший в тюрьме добрых пятнадцать лет. Ни с кем не разговаривал, не смеялся. В самой гуще людей — и в то же время в стороне от всех, замкнувшийся в себе. Но не от страха.

За три месяца он хорошо изучил тюремные порядки, раскусил, к каким хитростям тут прибегают ради своей корысти, какие имеются группы. Сдружился он только с Сейидом-ага, бывшим деревенским старостой. Это был честный, хороший человек, много на своем веку повидавший. Он был приговорен к ста одному году заключения за убийство, которое ему пришлось совершить ради сохранения своей чести. Друзья хорошо понимали друг друга. Серьезный не по годам Мехмед очень нравился Сейиду-ага.

— В нем хорошая закваска, — говорил он про Мехмеда.

Сейид-ага неплохо разбирался в судопроизводстве, знал все статьи уголовного кодекса наизусть. Опекая Мехмеда, он советовал, как ему поступить, что сказать в том или ином случае.

Был среди заключенных один здоровенный, могучего сложения детина по прозвищу Бешеный Юрюк. В услужении у него находился целый десяток арестантов. Он и впрямь оправдывал свое прозвище: глаза налиты кровью, речь невнятная, заплетающаяся, чуть что, приходит в дикую ярость. Что ни день этот Бешеный Юрюк устраивал в тюрьме потасовку или поножовщину. Всякий новый заключенный — богат ли, беден — должен был платить ему нечто вроде подати. Попробовал он содрать деньги и с Мехмеда, но тот ничего не дал. Затаив злобу, Бешеный Юрюк ждал только повода посчитаться с ним. Несколько раз подсылал к нему своих людей. Но те побоялись связаться с этим коренастым, крепким, как скала, пареньком. Да и Хаджи Мустафа был настороже.

Увидев, что Мехмед подружился с Сейидом-ага, Бешеный Юрюк совсем взъярился. Староста пользовался большой популярностью в тюрьме, все любили его как отца родного.

И вот однажды Бешеный Юрюк заявил Сейиду-ага:

— Человек ты почтенный, седоволосый. Не совестно тебе водить дружбу с юнцами, только что с воли? Не бережешь ты наше достоинство. Чтобы этот ублюдок больше не смел к тебе подходить!

Его слова передали Мехмеду. Вся тюрьма волновалась: что будет? Но Мехмед и виду не показал, что задет. А с Сейидом-ага перестал разговаривать. Уважение к юноше резко пошло на убыль. Мехмед понимал, что справиться с Юрюком не так-то просто. Половина арестантов на его стороне. Остальные настроены против него, но побаиваются. Так что надо действовать осторожно. Даже дряхлые старики посмеивались над Мехмедом. Но он твердо знал, что победа в конце концов за терпением и выдержкой.

Полтора месяца сносил он это унижение. И все время обходил стороной Сейида-ага.

Считается, что тюрьма — логово львов. Но и шакалов там предостаточно. Убийцы, которые не моргнув глазом душили людей, разбойники, которые грабили целые деревни, бросали вызов самому правительству, не только не решались пойти против Бешеного Юрюка, но и безропотно выполняли любое его поручение, пусть даже самое унизительное, не гнушаясь выносить за ним парашу.

Все эти полтора месяца Хаджи Мустафа тайно готовился. В тюрьме было много его земляков — курдов. Все дни уходили у него на организацию заговора, по ночам же он совещался с Мехмедом, рассказывал ему обо всем, что удавалось сделать.

— Ну что ж, пора, — решил наконец Мехмед. — Завтра, когда Бешеный Юрюк будет прогуливаться, мы нападем на него и отнимем револьвер. Но разделаюсь с ним я сам, один на один. Ты только смотри, чтоб никто не вмешался.

Одиннадцать человек удалось собрать Хаджи Мустафе. И все — народ надежный. Из тех, что и смерти не боятся.

Утром Бешеный Юрюк, как всегда, прогуливался по двору. В это время никто не смел даже подходить к нему.

Мехмед с невозмутимым видом вышел во двор, притворяясь, будто спешит куда-то по делу. Юрюк не обратил на него никакого внимания. И вдруг с быстротой молнии Мехмед набросился на своего врага. Повалил наземь. Прежде чем тот опомнился, он уже успел его обезоружить и швырнул револьвер Хаджи, который стоял тут же, у выхода.

Началась рукопашная. Бешеный Юрюк и Мехмед в обнимку катались по земле. Несмотря на свою силу и вес, Юрюк не мог одолеть Мехмеда: сказывалось десятилетнее заточение. Мехмед же был молод и крепок — настоящий пехливан [4]!

Сторонники Юрюка хотели было броситься ему на подмогу, но наткнулись на заслон из одиннадцати человек и остановились. Хаджи направил на них револьвер, и это окончательно подорвало их решимость.

— Помогите! Помогите! — вопил Бешеный Юрюк, но никто из его товарищей не трогался с места.

Мехмед схватил его за горло, стал душить. Юрюк уже не мог сопротивляться, лежал как колода. Надзиратели ненавидели его и не спешили вмешиваться, спокойно наблюдая за схваткой. Только когда Юрюк совсем почти задохнулся, разняли они дерущихся. Мехмеда и Юрюка забили в кандалы. После этого Юрюк не смел поднять глаз. Зато Мехмед приобрел всеобщее уважение. Но вел он себя по-прежнему тихо и мирно, никого не задевал.

Меж тем в тюрьме распространился слух, что, как только Мехмед окажется на воле, он уйдет в горы и начнет мстить за отца. Откуда появился этот слух — то ли Хаджи Мустафа ненароком обмолвился, то ли кто из арестантов сам дошел до этой мысли, — трудно сказать, но только все утверждали, что так оно и будет. Доносчики тут же доложили обо всем тюремным властям. Те, по инстанции, выше. Начальство обеспокоилось, и больше всех — Хасан-чавуш, потому что за «недоказанностью обвинения» Мехмеда должны были скоро освободить.

Сидел в тюрьме один крестьянин, приговоренный к пятнадцати годам за убийство. Он получил известие, что его жену забрал себе брат. Бедняга чуть не тронулся. Сидит в своей камере, не ест, не пьет, ни с кем не разговаривает. И так целую неделю. Когда наконец опамятовался, так переменился, что и не узнать. Бродит по тюрьме, как Меджнун, что-то бормочет себе под нос. Подойдут к нему, спросят о чем-нибудь, а он даже не слышит. А если и слышит, ничего не отвечает, только бессмысленно ухмыляется. Исхудал страшно. Волосы сбились, дыбом стоят. Дальше — хуже. Бьется головой о решетку. Смотрит куда-то вдаль, ничего перед собой не видит. Вся тюрьма ему сочувствовала, и сильнее всех — Мехмед. Но сделать для него он ничего не мог. Против такого горя, знал, нет лекарства.