Я, говорит пёс

Вечером обсуждался вопрос о том, ставить ли мой ящик на кухню, как в Париже. Эта тема вызвала бурные споры. Я не сразу понял, что все дело в газе, которым могут отравиться домашние животные, ведь они проводят всю свою жизнь на полу. Один шутник заметил, что в случае утечки газа моя смерть вовремя предупредила бы остальных об опасности. Я с облегчением убедился, что это замечание сильно шокировало членов моей семьи.

Я провел тяжелую ночь: мне было страшно, я ничего не узнавал вокруг. Я заскулил, и мальчики спустились ко мне. Они решили, что я хочу гулять, и вывели меня в сад. В лунном свете все стало совершенно белым. Мы шли по мягкому снежному ковру. Было холодно и сыро, но невероятно интересно: я впервые видел снег. Одно из окон распахнулось, Она появилась в нем и громко зашептала: «Вы с ума сошли! На улице же холодно! Быстро возвращайтесь!» Ее голос поставил все на свои места, потому что меня тотчас перенесли вместе с моим ящиком в комнату, где ночевали мальчики. Я лизнул каждого в знак благодарности. Они долго гадали — не захочу ли я забраться к ним в кровать, и, поскольку я не смог ничего объяснить, им пришло в голову отнести меня вместе с ящиком в соседнюю комнату, где спали Он и Она. Я бросился радостно облизывать всех и через минуту уже спал.

На следующий день в доме было много разговоров: я запачкал полы в коридоре; дедушка заметил следы в саду и испугался за свой салат (неужели салат растет под снегом?). Он даже собрался измерить ноги детей, чтобы узнать, кто из них выходил ночью в сад. Что касается моих следов, то их происхождение ни у кого сомнений не вызывало. К середине дня страсти улеглись, и, поговорив еще некоторое время о простуде и бронхитах, взрослые забыли об этой истории.

Я все еще был слишком худ, и мне надевали на прогулку свитер. Я его страстно ненавидел. Увидев на улице снег, я испугался, что на меня наденут не только свитер, но и сапоги. Такое тоже бывает. В магазине «Элегантный пес», куда мы с Ней зашли как-то раз, я своими глазами видел такую душераздирающую картину: бедный дрожащий желтый песик стоял на большом столе; на одной его лапе красовался бледно-голубой резиновый сапог. Он не смел наступить на нее и ковылял на трех лапах. Хозяйка уже успела купить ему голубой дождевик с капюшоном. Один из посетителей, глядя на него, сказал: «Карнавал да и только!». Бедняга сгорал со стыда. Все-таки мы живые существа, и у нас тоже есть гордость.

Кажется, до сапог дело не дошло. Что ж, наденем свитер и выйдем погулять. Прогулка по деревне оказалась сущим наказанием. В отличие от города, где на улицах с вами заговаривают редко и довольно сдержанно, здесь нам то и дело приходилось останавливаться посреди дороги и выслушивать соображения типа: «Вы что, выгуливаете здесь собаку? Так с ними здесь не гуляют, на это есть свой сад!» Видно, судьбе все же было угодно, чтобы я гулял в нашем саду. Тем хуже для дедушкиного салата.

Мальчишки, глядя на меня, кричали: «Смотрите, одетая собака!» А почему бы и нет? Наверное, я был первой собакой на поводке и в свитере, которую здесь видели. Мои деревенские собратья обычно бродят по улицам грязные и худые, все гонят и бьют их; наиболее же удачливые, как правило, сидят на цепи и сторожат сад. Из сострадания к этим беднягам я совершил возвышенный и самоотверженный поступок, который, к моему стыду, оказался совершенно неуместным.

Дело было так. На следующий день после памятной прогулки по деревенским улицам мне было разрешено бегать по саду. В саду меня привлекали разные запахи, но вдруг я резко остановился, почуяв запах своего собрата.

Я подошел к пустой опрокинутой бочке, от которой веяло чем-то знакомым и родным. На меня нахлынули воспоминания. Я вновь увидел рядом с собой сестер и братьев; там, на природе, мы иногда ночевали в таких же пустых бочках. Мысли эти погрузили меня в приятную меланхолию, я даже немного всплакнул. Все решили, что я расстроен, и стали меня гладить и увещевать. Я быстро забыл свою грусть, но запах этот мне не забыть никогда. Без сомнения, в саду, кроме меня, была еще какая-то собака. Под видом игры я несколько раз пробежал вокруг дома. Дедушка ругался, хотя я подозреваю, что салат все-таки не растет под снегом. Ничего похожего на собаку я не обнаружил. Но вблизи дома запах усиливался — особенно возле дырки в стене, возле самой земли. Перед обедом я заметил, что кто-то спускался за вином и оставил незапертой дверь в подвал. В предобеденной суете обо мне забыли, я воспользовался этим и, крадучись, пробрался вниз.

То, что я там увидел, удивило и возмутило меня. Возле двери был привязан мой собрат — грустный, бесцветный и безрадостный старый пес. У меня мороз пробежал по коже. Возможна ли такая несправедливость? Неужели правда, что на свете есть богатые и бедные? Как жестоко судьба распоряжается нами, делая одного членом обеспеченной семьи, а другого лишая всех радостей жизни! Как могли одни и те же люди любить и баловать меня и в то же время держать этого беднягу в холодном, мокром карцере? Меня уже вовсю разыскивали. Во дворе был колодец, и они все время боялись, что я в него провалюсь. Я только успел шепнуть на ухо ему: «Я тебя спасу, я тебя увезу с собой на машине!», — и побежал наверх.

Весь день я обдумывал план его освобождения: самое главное — незаметно довести его до машины. Эту часть плана было легко осуществить. Я знал, что приоткрыть дверь не составит труда, — надо только сильно толкнуть ее лапами, просунуть морду в образовавшуюся щель, — а там уже можно пролезть и самому. Перегрызть веревку тоже дело нехитрое, ведь у молодых собак зубы острые, не то что у моего престарелого друга. Оставалось осуществить первую часть плана — уговорить пса, поскольку старикам, чтобы на что-то решиться, нужно время. Вечером я быстро справился с едой. Мальчик не оставил это без внимания и заметил, что свежий воздух мне явно на пользу, и поэтому надо оставить меня здесь навсегда. К счастью, я понимал, что он шутит, не могут же заточить меня здесь на всю жизнь. Дедушка спустился вниз с тарелкой для узника. Потом все долго сидели за столом — ели, разговаривали. Я сделал вид, что, как обычно, направляюсь в коридор подремать и переварить пищу, а сам спустился в подвал. Бедный старикан, казалось, был совершенно безразличен к моему появлению. А я-то сгорал от желания служить ему! Вот приблизительно как проходил наш разговор:

— Я хочу помочь тебе. Что произошло, почему тебя держат на привязи? Люди здесь добрые, и я не понимаю, кто заставляет тебя сидеть в подвале, а не бегать на свободе?

— Если бы ты, глупышка, дал мне сказать, а не приставал с расспросами, я бы тебе объяснил, что твоя жалость меня раздражает. Можешь оставить ее при себе.

— Но ведь ты несчастен!

— Ты ничего не понимаешь в местных обычаях и нравах. У нас здесь не принято разгуливать по дому. Пусть это покажется тебе глупым, но нам так больше нравится. Мы как-то на охоте обсуждали этот вопрос со знакомыми собаками, и, поверь мне, пришли к единому мнению. У нас есть свой профсоюз, и мы подчиняемся его уставу. А главное правило, которому мы все следуем: «Каждая собака должна знать свое место». Мое место на охоте. Я живу только в те пьянящие дни, когда вместе с дедушкой и его друзьями отправляюсь на охоту. Мы часами бродим по лесам, и я подаю ему сигнал, что дичь рядом, а потом приношу ее. Тогда я чувствую себя необходимым. А все остальное время я живу ожиданием охоты. Старикан — хороший стрелок, он всегда попадает в цель. Мы возвращаемся домой гордые, всегда с добычей, и он рассказывает всем, что без меня ему было бы очень трудно. Эти бурные мгновения полностью истощают меня, поэтому до следующей охоты я предпочитаю сидеть на месте и набираться сил. Если хорошая погода, то я греюсь на солнышке возле пустой бочки, а если плохая — то мне хорошо и здесь, у теплого котла. Во время этой «спячки» я обдумываю план и стратегию своих будущих походов. Тебя смущает то, что я привязан? Для меня это так же естественно, как то, что я хожу на четырех лапах. Если я перестаю чувствовать вес цепи, значит, я на охоте; и тогда я бегу по следу, бегу до тех пор, пока не достигну своей цели.