Я, говорит пёс

ШАТОФОР И ЛЕССУР

Если и существует на свете земной рай, милый собачьему сердцу, так это Шатофор. Прелестный уголок недалеко от Парижа. Я с первого взгляда почувствовал к нему необъяснимую симпатию. Там, вдали от городского чада, царили запахи, знакомые мне с детства, — те же, что и на даче, куда мы ездили по воскресеньям. Кроме того, в поместье было много животных, в особенности собак, и это придавало ему еще большую прелесть.

К нам вышли хозяева дома. Все были хорошо знакомы и поэтому расцеловались. Меня почему-то целовать не стали, зато измерили взглядом: «Худоват. Ну ничего, здешний воздух пойдет ему на пользу. Вы его надолго оставляете?» Я с ужасом прислушивался к разговору и смотрел на них во все глаза. В чем дело, я ведь не болен! К тому же, если пес заболевает, его отводят к специальному доктору. Я бывал у такого доктора. Мне делали уколы. Но этот дом вовсе не похож на больницу! Я был обеспокоен, но не слишком: симпатичные хозяева дома, которые без труда угадывали все мои желания, быстро завоевали мое расположение. Из их разговора я понял, что мое семейство собралось отправиться в путешествие и решило не оставлять меня дома, а доверить друзьям. Видимо, в доме снова затевался ремонт, и меня хотели удалить от банок с краской. Хорошо, я согласен остаться. Вернее, я останусь, если меня не будут заставлять проделывать те же фокусы, что в доме господина Лессура, куда меня отдавали учиться. Это было что-то вроде школы. Там меня заставляли работать. Я должен рассказать вам все, чтобы вы уловили разницу между Шатофором и местом, название которого мне бы очень хотелось забыть. Итак, прибыв туда, вы сразу утыкались носом в ограду, по которой, чтобы узники не могли сбежать, был пропущен электрический ток. Вы звонили в дверь, ждали, пока не зажжется зеленый огонек. После этого разрешалось входить. Меня долго осматривали, заполняли какие-то бумаги, подробно расспрашивали Ее обо мне, а затем сказали, что, мол, не волнуйтесь, ему будет у нас хорошо, и отпустили Ее домой одну. Я был еще очень молод — по-моему, мне было около девяти месяцев. Бокс, как они это называли, и тюрьма, как называл это я, закрыл за мной свои двери. Я оказался в маленьком-премаленьком дворике, пахнущем лекарствами. Посреди него одиноко стояла моя будка. Со всех сторон к решеткам подошли друзья — собаки. Я поспешил к ним, чтобы обо всем расспросить. Чего от меня хотят? Зачем меня заключили сюда? Я был уверен, что рано или поздно меня заберут домой: они уже несколько раз оставляли меня у знакомых и каждый раз возвращались за мной. Собаки объяснили мне, что живется им не так уж плохо, тем более что одновременно они получают очень нужные знания. За мной тоже скоро должен прийти человек, который начнет очень громко шуметь. Это для того, чтобы я привык к шуму и не подскакивал до потолка от каждого звука. Еще он будет учить меня сидеть и не шевелиться до тех пор, пока он не разрешит встать. Из их рассказа я узнал также, что будки содержались в чистоте и что кормили вполне сносно. Они посоветовали мне понаблюдать за другими животными, чтобы скоротать время. Действительно, там было на что посмотреть. В одной из клеток, вдали от всех, сидело громадное животное, походка которого напоминала кошачью. Люди приближались к нему с большими предосторожностями и обучали его всяким сложным штукам. Я с восхищением узнал, что это был наш царь зверей — лев. Он должен был уметь забираться на скалы и бросаться на врага, защищая человека, который, видимо, был членом его семьи. Еще его учили заходить в комнату, ложиться возле постели этого человека и никого не пускать в комнату. В один прекрасный день он так «хорошо» не пустил, что пришлось набросить на него большую сеть, чтобы он не разорвал вошедшего в клочья. Оказывается, он просто не понял, что хозяина пускать в комнату все-таки можно. Его хозяин, киноактер, отважно посадил его в свою машину и увез домой, говоря, что им нужно получше узнать друг друга, чтобы лев отличал его от остальных. Были там еще самонадеянный волкодав Рекс, которого готовили к киносъемкам, и две обезьяны, целыми днями висевшие на деревьях. Они обычно развлекались, забрасывая прохожих шишками. В общем, скучать мне не пришлось.

Настала моя очередь, за мной пришел учитель, и я поплелся за ним с видом новичка, представшего перед строгим судом «стариков». Когда я проходил мимо клеток моих новых знакомых, они лаяли, выражая этим свою симпатию. Дома меня заставляли сесть и дать лапу только для того, чтобы наградить конфеткой или пряником. Здесь никто не собирался меня баловать. Основным средством воздействия служили голос и жест. В общем, никакой компенсации за труды, только безвозмездная деятельность. Сначала учитель заставил меня сесть. Я знал, как это делается, и тут же подал лапу. Нет, это не то, моя просьба отклонена; я лег — не то, я снова сел, — и голос смягчился. Мы повторили упражнение; я все сделал как надо, но это настолько истощило мои силы, что я еле дошел до своего бокса и тут же рухнул на землю. «Ну как?» — спросили остальные. «Ерунда», — ответил я, небрежно зевая. Их восторженные взгляды были последним, что я увидел, прежде чем погрузиться в сон, из которого меня вывело только появление супа. Достаточно было немного полакать из миски, чтобы понять, что это за еда. Дома, когда я отказывался есть, всегда кто-нибудь меня упрашивал. Меня уговаривали, меня умоляли, за мной бегали по кухне, а я увертывался, и эта игра доставляла всем удовольствие. Здесь — никаких игр: раз тебе дали миску, значит, ешь без разговоров. Гордый своими школьными успехами, я решил проигнорировать еду. Я-то был уверен, что мне принесут другое блюдо, а они пришли… чтобы забрать миску, и мне пришлось заснуть голодным. На следующий день продолжались те же занятия, но к ним прибавились упражнения, сопровождаемые выстрелами. Видимо, меня готовили к охоте. Еще было такое упражнение: учитель уходил один, а я в это время должен был неподвижно лежать и бежать за ним только после его команды. Глупая игра, потому что рано или поздно мне все равно пришлось бы его догонять. Но в одном я все-таки одержал победу: после двух дней голодовки мне, наконец, принесли другую еду. Я сделал вид, что она мне не нравится, хотя от голода готов был броситься на нее и проглотить вместе с миской. Вскоре занятия кончились, и они приехали за мной. Им продемонстрировали, чему я научился. Чтобы доставить удовольствие учителю, я послушно повторил все его глупые упражнения. В машине они долго рассуждали о том, что надо будет обязательно по субботам заниматься со мной на даче. Посмотрим… Хотя и смотреть-то было не на что: как я и думал, их хватило всего на две субботы, а потом я потихоньку вернулся к своим прежним привычкам. От этой учебы у меня осталась только реакция на громкий голос и свисток. Я уже достаточно образован, и если меня снова отдадут в школу, я буду отравлять учителям жизнь до тех пор, пока меня не отпустят.

Но Шатофор — это совсем другое дело, мне там понравилось. Как только мы подъезжали к деревне, хвост мой от радости ходил ходуном, я выпрыгивал из машины и бежал в мой любимый бокс номер два, прекрасный бокс с видом на сад. Я пристраивался возле решетки, просовывал одну лапу сквозь прутья, вдыхал запах травы, и мне было хорошо. Еду мне приносили два раза в день, поскольку я был придирчив к пище и мне надо было поправляться. Морис и Констанс нас очень любили. У них были чудесные дети. Дом их всегда был доступен для собак. Нас запирали только на ночь, и поэтому всегда можно было зайти к ним в гости. Днем разрешалось свободно бегать по всей территории. Однажды привезли старого слепого пса. Вы мне не поверите, но он спал рядом с их кроватью, с той стороны, где Констанс! Морис жаловался, что даже ночью его жена спит, держа за лапу этого старого слепого пса. Бедняга мог ориентироваться только по запахам и, постоянно принюхиваясь ко всему, всюду следовал за Констанс. Мы все знали, что он болен и что во время процедур, которые проделывал с ним Доктор, она держала его за лапу и давала ему конфеты. Какой милый дом! Меня, часто туда отвозили, и все псы, которых я там встречал, были на этот счет единого со мной мнения. Еще там была обезьяна. Однажды она залезла на высокое дерево и громко кричала, стараясь вызвать у всех испуг. Чтобы заставить ее спуститься, пришлось применить хитрость и бананы. Констанс села под деревом и стала есть один банан, держа в руке другой. Когда обезьяна подкралась сзади, чтобы украсть его, наша приятельница схватила ее за руку и больше не отпускала. Ее хозяйка, не желавшая, чтобы она сидела в клетке, вскоре приехала за ней. Перед отъездом она надела на обезьяну брюки, кофту и шляпу. Обезьяна выглядела очень забавно и сама это понимала. Я думаю, что с тех пор она не раз пожалела о райском уголке Шатофор.