Свет жизни

Отчим Кинзы нахмурился, обдумывая предложение. Он знал, что затевалось худое дело, но ему очень нужны были деньги. Урожай в этом году был плохой, и Кинза будет лишним ртом в доме. Слабое чувство, которое некогда, возможно, было совестью, зашевелилось в нем, но он не захотел прислушаться к нему. В конце концов Кинза ведь не его дочь. Ха-миду одиннадцать лет - почти мужчина, и он скоро сам сможет зарабатывать на жизнь. Рахма выйдет замуж через три-четыре года. А Кинза? Возможно, это первый и последний шанс избавиться от нее.

- Сколько ты мне заплатишь? - спросил он наконец.

Нищий назвал небольшую сумму. Фермер пришел в ярость от такой низости и назвал очень высокую сумму. На этот раз нищий вспылил от такой алчности, но назвал цену чуть выше своей, а фермер, в свою очередь, согласился чуть снизить. Так продолжалось еще некоторое время - страсти то разгорались, то затихали. Можно было подумать, что они готовы убить друг друга, с такой яростью они торговались, но прохожие даже не поворачивали головы в их сторону: все сделки в деревне совершаются таким путем, поэтому никто не удивлялся. Окончательная сумма была установлена точно на середине того, что первоначально запросил каждый из них.

- Ну, ладно, - наконец сказал нищий, - я буду уходить из деревни на рассвете в первый день недели. Когда ты передашь в руки девчонку, я передам тебе деньги, и это все будет сделано при свидетелях.

Оба они остались довольны сделкой, хотя старались не показать этого. Старый нищий возвратился к вновь приобретенной собственности, уверенный, что она собрала много монет во время его отсутствия. Но его вновь приобретенная ничего подобного не сделала. Она укрылась в тени и, свернувшись клубочком, крепко спала, как уставший после игры котенок.

Хамид стоял на краю ярмарки с поднятой вверх головой, глазами прикованный к верхушке мечети, ожидая, когда появится священнослужитель и призовет к молитве. Это должно было быть точно в четыре часа дня, когда ему можно было взять Кинзу домой до следующего четверга.

К этому времени толпа поредела, и Хамид издали увидел свою сестру. Ее уставший вид возбудил в нем еще большее нетерпение поскорее освободить ее. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу, затем встал на обе, погрузив босые ноги в горячий песок, но ни разу не отвел глаз от верхушки мечети.

Мечеть была деревенским храмом, здание с четырехугольной башней, своей белизной четко выделявшейся на фоне синего неба. На самой верхушке башни блестел позолоченный полумесяц - символ магометанства. Наконец Хамид увидел, как появился служитель - бородатый и величественный в своем облачении, и начал свою монотонную молитву-призыв. Ее сопровождал колокольный звон, разносившийся по всей базарной площади и дальше, в деревне.

- Един Бог, - провозгласил он, - и Магомет, пророк Его.

Правоверные магометане толпой повалили в храм, чтобы произнести свою молитву. Другие сняли обувь и молились на том же месте, где стояли, повернувшись лицом на восток и кланяясь так низко, что касались головой земли. Для всех их это был призыв к молитве, для Хамида же призыв к освобождению Кинзы. Увидев священнослужителя, Хамид моментально сорвался с места и побежал через площадь туда, где сидела Кинза. Он опять поцеловал руку нищего в знак приветствия и взял сестру на руки. Мальчик дал ей сухой бублик, который она с жадностью сунула в рот. От радости, что она снова в безопасности на руках брата, девочка забыла голод, жажду и усталость этого долгого дня. Удобно устроившись у него на спине, она крепко уснула.

Хамид, слегка пригнувшись под тяжестью ее расслабившегося тела, отправился в обратный путь. Было очень жарко, и он присел под смоковницей немного передохнуть. Он наблюдал за коровами, которые лениво столпились возле реки; немного выше несколько женщин выбивали белье о камни. Сквозь дремоту он думал о реке. Куда она течет? Может быть, пройдя через их долину, она выходит в какой-то неизвестный мир, где он еще никогда не был? Как-нибудь он пойдет по ее течению и выяснит… Может, он дойдет до моря или большого океана?..

Глава 4

С наступлением темноты вся семья опять собралась вокруг глиняной чаши и ужинала при слабом свете горящих углей и свечи. Кинза была бодрой после крепкого сна и сидела на коленях у матери, открывая рот, как голодный птенчик. Хамид с любовью наблюдал за ней и, вспоминая тяжесть ее усталого маленького тельца на своей спине, думал: никогда он не оставит ее и будет защищать…

Слабый ветерок проникал в хижину через открытую дверь и приносил запах лекарственных трав, которые росли в кадках около хижины. Хамид, уставший от пути по жаре, пошел спать на свою циновку. Во сне он видел нищего, который становился все больше и больше, пока не достиг огромных устрашающих размеров, и он стоял между ним и Кинзой… Со страхом он проснулся. Спокойно светила луна, а взрослые все еще сидели за столом, разговаривая у потухших углей. В серебристом свете луны он ясно видел их лица: жестокое и решительное у отца, злорадно-довольное у Фатьмы, бледное и умоляющее у матери.

- Это единственное предложение, какое мы можем когда-нибудь получить за нее, - сказал Си Мухамед с оттенком упрямства. - Она на всю жизнь будет обеспечена.

- Всю жизнь? - с горечью воскликнула его мать. - Жизни не будет! Она умрет, ведь она такая маленькая и такая слабая.

- Слепому ребенку лучше умереть, - заметила Фатьма.

Мать сердито повернулась к старой женщине, но отец утихомирил их обеих, подняв руку.

- Замолчите вы, глупые женщины! - приказал он. - Больше не будем говорить об этом. Ребенок должен пойти со мной через три дня.

Он величественно поднялся, Фатьма тоже встала, но Зохра осталась сидеть у потухшего огня, согнувшись и качаясь взад и вперед при лунном свете. “Моя маленькая дочь! Моя маленькая дочь!” - шепотом причитывала она.

Хамид лежал совсем тихо и смотрел на нее. Он не смел ни заговорить, ни подойти к ней, потому что боялся разбудить отчима. Но его горячее маленькое сердце учащенно билось, а в мыслях он уже твердо решил: “Этого не будет! Я не позволю забрать ее! Этого не будет!” Он видел, как лунный свет передвинулся от двери и охватил колыбель, где лежала Кинза со своими детскими снами. Он видел, как забрезжил слабый летний рассвет, и услышал первый крик петуха и движение коровы в стойле. Все это время он лежал и думал, думал, думал… Но он ничего не смог придумать и уснул перед самым рассветом так крепко, что проспал обычный час вставания. Отчим разбудил его небрежным толчком ноги:

- Проснись ты, ленивец! Давно пора выгонять коз на пастбище!

Хамид скатился с циновки, наскоро умылся и поспешно стал есть свой завтрак. Жуя хлеб и мелкими глотками попивая кофе из чашки, он украдкой поглядывал на мать. Она была бледнее обычного, с темными кругами под глазами, но не выглядела такой несчастной, какой он ожидал увидеть ее. На ее лице он видел выражение твердой решимости, как будто она пришла к какому-то вполне определенному решению. Один раз Хамид поймал на себе ее взгляд и ответил тем же решительным и твердым взглядом. Она приподняла брови, и он слегка кивнул. При малейшей возможности они будут держать совет.

Глава 5

Им не пришлось долго ждать. Хамид выгнал коз и оставил их за живой изгородью, скрытыми от глаз. Куском хлеба, сэкономленным от завтрака, он подкупил друга, чтобы тот присмотрел за ними, а сам прокрался назад к дому и через щель в заборе стал наблюдать.

Вскоре он увидел, как его мать прошла в амбар, где находились жернова. Через несколько минут незамеченным он проскользнул туда же. Сидя с поджатыми под себя ногами, она крутила тяжелое колесо, и в амбаре носился приятный запах молотого зерна. Хамид присел рядом и положил руку матери на плечо.

- Мама, - прошептал он, - вчера вечером я все слышал. Это тот старый нищий хочет купить Кинзу?

Мать внимательно посмотрела на него; ее спокойный взгляд с минуту задержался на нем, как бы оценивая силы сына. Хотя это и был маленький худенький мальчик, но все же он был крепким и выносливым и очень любил Кинзу.