Хроника любовных происшествий

Дом Наленчей, вернее, вилла в стиле модерн, построенная на месте прежней, которая сгорела несколько лет назад, итак, новый дом Наленчей стоял на склоне оврага, и огромный сад ниспадал узкими террасами на его дно, по которому некогда, вероятно, протекал ручей, ныне высохший и всеми уже забытый.

Витек подвел велосипед к калитке. Дернул деревянную ручку. Где-то у дома пронзительно задребезжал звонок. Засветилось одно окно, потом другие, хлопнула дверь. Кто-то бежал к калитке в жидком весеннем сумраке.

– Вы к нам? – спросила горничная, зябко кутая шею.

– Я с почты, вам телеграмма.

Она отперла ключом калитку. Провела его в дом. Темный клубок выкатился из кустов, и Витек почувствовал сквозь штаны теплое собачье дыхание.

– Пожалуйста, не бойтесь. При мне не укусит, – предупредила горничная.

Пес трусил за Витеком, толкая его крупной мордой. Так вошли в холл, и пес бдительно уселся позади Витека.

– Что случилось, Зося? – послышался звонкий голос.

– Это с почты. Принесли телеграмму.

На лестнице появилась девушка, сбежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

– Где эта телеграмма?

Витек молча подал склеенный бланк. Девушка распечатала телеграмму и пробежала глазами.

– Maman, papa arrive [ii].

Витек почувствовал, что сердце у него бьется ускоренно, бьется очень сильно. А девушка бросилась к дверям соседней комнаты и там столкнулась с матерью.

– Папочка завтра возвращается. Видишь, видишь, я предчувствовала, что будет добрая весть. Всю ночь мне снился поезд. И ехал он прямо по земле, не по рельсам.

– Распишись в получении, – напомнила мать.

Девушка подбежала к Витеку и, не взглянув на него ни единого раза, взяла бумажку.

– Пожалуйста, укажите точное время, – произнес Витек сдавленным голосом.

Она вернулась к матери; с минуту обе искали карандаш в соседней комнате.

– Il faut donner quelque chose à cet homme pour sa fatigue [iii], – сказала мать.

– Qui, donne lui cinquante grosches. Qu'il ait une bonne soirée [iv].

Зазвенела мелочь, шаркнул отодвинутый стул.

– Ты не сказала мне, что отец телеграфирует: «приезжаем», а не «приезжаю».

– Я не заметила. О Боже, как я рада. Nous pouvons lui donner un zloty [v].

– Tu aimes dorloter les gens [vi].

– Maman, le soir est si froid et lui, le pauvre diable, il n'a qu'un pull sur le dos [vii].

– Cinquante, ça suffit [viii].

Девушка прибежала с квитанцией, в которой была спрятана монета. Не глядя на Витека, подала ему чаевые, машинально произнеся по-французски:

– Merci. C'est tout? [ix]

Витек с трудом проглотил слюну, потом проговорил не своим голосом:

– Oui. C'est tout. Et moi, je vous remercie, mesdames, et je vous souhaite une bonne nuit [x].

Она уже бежала к дверям комнаты, где была мать, однако, услыхав ответ, резко остановилась. Медленно повернула голову, впервые взглянула на него.

– Merci pour le pourboire. J'essayerai d'en faire une grande fortune [xi], – произнес смелее Витек и неуклюже поклонился.

– Je m'excuse [xii], – сказала она тихо.

Проводила его до калитки горничная. Пес снова шел за ним, но теперь схватил зубами за штанину, и неизвестно было, проявление это враждебности или дружбы.

– А как зовут барышню? – спросил Витек.

– Кого, меня?

– Нет, вашу барышню, от которой я получил пятьдесят грошей.

– Зачем вам знать?

– Не сердись, ведь это не секрет.

– Ну конечно.

– Так как же?

– Алина.

Витек некоторое время шел молча. Пес все еще держался зубами за штанину. В доме позади них вдруг загремел рояль головокружительными аккордами.

– Алина, – повторил Витек.

– Красивое имя?

– Собственно, я не очень уверен, что красивое. Могло бы быть красивее. Может, это и к лучшему.

– Что к лучшему?

– Что не особенно красивое.

– Тоже еще, – буркнула горничная, отворяя калитку. Пес любезно отпустил штанину Витека, грузно плюхнулся на тропинку, скуля и ворча попеременно, то ли по причине враждебности, то ли дружелюбия.

– До свидания, – сказал Витек.

– Почему до свидания?

– Так вырвалось.

– Лучше пусть так не вырывается, – тихо сказала горничная.

Витек постоял в одиночестве на дороге. Минуту собирался с мыслями, потом взял велосипед и без единой мысли побрел вдоль металлической сетки ограды. Увязал в раскисшей земле, продирался сквозь прошлогодний бурьян. По ту сторону ограды молча бежал тот странный пес-великан.

– Вот видишь, братец, – сказал Витек. – Видишь, что случилось.

Пес негромко заскулил. Они остановились напротив окна. В широкой щели между шторами виднелись фрагмент черной глыбы рояля и девичья головка. Яркий свет падал откуда-то сбоку. Витек увидал короткие серые волосы, серые от бархатистости, увидал тонкий профиль, улыбчивое лицо, увидал хрупкую шею на покатых плечах.

– Может, влюбиться в нее, а? Как думаешь? – шепнул Витек.

Пес заскулил, припал на передние лапы, тыча носом в сетку ограды.

– Может, полюблю без взаимности и потом умру от любви?

Витек достал квитанцию, вытряхнул на ладонь монету. Она тускло засветилась, отразив распогодившееся к ночи небо.

– Где же была твоя хозяйка? Почему я до сих пор не знал ее, а, собачка?

Пес отпрянул, изображая бегство, да тут же вернулся и жалобно залаял, припав на передние лапы.

– Нет, не влюблюсь.

Витек подышал на монету, сунул ее в карман. Не оглянувшись, двинулся напрямик к дороге. Пес залаял, отчаянно карабкаясь на сетку. Витек включил динамо у колеса, вскочил на велосипед. Ехал он лесом, кратчайшим путем, вниз, туда, где в сумраке надвигающейся ночи неторопливо приближалось к городу золотисто-багровое ожерелье окошек пассажирского поезда.

Когда он возвращался пешком с почты, кто-то засвистел из-за забора сестер Путято. Витек остановился возле своего дома, грузного и уродливого, как динозавр. Небо было забито звездами, и звезды тогда были всего лишь звездами на весеннем небосклоне и ничего больше не значили.

– Витька, иди сюда, я что-то тебе скажу, – послышался чей-то голос.

– Это ты, Лева?

– Да, я. Иди же.

Лева стоял у покосившегося забора, приводя в порядок штаны.

– Что ты тут делаешь?

– Ничего, писаю.

– А вообще?

– Мы играем с барышнями в бирюльки. Идем, посмотришь.

– Отстань, я пойду домой.

– Чего ломаешься, они просили тебя привести.

И Лева повлек Витека за собой через сени в комнату, разукрашенную ковриками, салфеточками, этажерками, фарфоровыми статуэтками, выцветшими фотографиями в бамбуковых рамках, расшитыми подушками, шелковыми абажурами кирпичного цвета, засохшими гроздьями рябины. Сестры, Цецилия и Олимпия, сидели за столом, разделенные Энгелем.

На салфетке, прикрытой куском клеенки, возвышалась горка бирюлек. Патефон исторгал танго «Осенние розы».

Цецилия поправила шпильку в пышном узле на затылке.

– О, пан Витек, пропащий. Весело было на праздничных каникулах?

– Так себе. Незаметно пролетели.

– Мама отправляет вас в деревню из опасения, что здешние девицы вскружат вам голову?

– Такого кавалера мы бы тоже никому не отдали, – засмеялась Олимпия и глянула на свое декольте. Тяжелый запах старых духов витал над столом.