Обманы зрения (СИ)

Ада сочувственно помолчала. Её переполняла жалость к маленькой мужественной старушке, которую она ещё даже почти не привыкла называть мамой, каждый раз приходилось делать над собой ощутимое усилие.

— Мам, а ты была счастлива? — чуть погодя спросила она, вспомнив разговор с отцом перед отъездом.

— Счастлива? — рассеянно переспросила Юлия Сергеевна. — Не знаю, Адочка, думаю, что нет. Я никогда не умела ценить то, что имею. Куда-то всё рвалась, чего-то хотела… Не брала на себя труд остановиться, посмотреть по сторонам, быть благодарной за то, что уже есть. Ты меня понимаешь? — она пристально посмотрела на дочь. Та растерянно кивнула.

— Понимаешь, деточка, — продолжила мать, — нам всё кажется, что наша жизнь — это дорога к цели, хорошей, плохой, истинной, ложной — не важно. И нам кажется, что счастье там, впереди, за поворотом, надо лишь туда добраться. Вот и бредем себе, бредем, тешим себя мыслью о том, что всё самое хорошее впереди, гоняемся за призраками. Так почти никто и не доходит. В старости начинает казаться, что самое лучшее уже миновало, всё незачем, всё впустую. А счастливы лишь немногие, те, кто умеет понять, что радость существует только здесь и сейчас. В пути, так сказать. Я же это поняла слишком поздно.

Да, Аде был хорошо знаком этот жизненный принцип. Так жил ее отец, такой была и бабушка. Ей и в голову не приходило, что у матери всё не так.

— Папа тебя очень любил, — задумчиво сказала она. — Я думаю, он и теперь тебя любит. Перед моим отъездом он сказал, что всегда желал тебе счастья, поскольку ты его заслуживаешь, как никто другой.

Юлия Сергеевна затрясла головой.

— Ты сама знаешь, как я перед ним виновата. Перед ним, перед тобой, перед твоей бабушкой Олей, моей свекровью. Но сделано то, что сделано. Я поступила именно так, а не иначе, поскольку так мне казалось правильным и разумным.

— Папа говорил, что ты полюбила другого, поэтому оставила всё, что тебе дорого, и последовала за ним.

Юлия Сергеевна грустно усмехнулась.

— Я, доченька, почти всю жизнь умудрилась любить только себя. Да, да, и не смотри на меня так удивлённо. Никто, даже твой отец, а уж тем более мой второй муж, этого не знает, но моё детство и юность были наполнены таким одиночеством, такой нищетой и тяжелым ежедневным трудом, что никого, кроме себя, я любить не выучилась.

Когда самолет, на котором Ада возвращалась из Италии, приземлился в аэропорту «Шереметьево», в Москве вовсю мела метель. Складывалось впечатление, что она отсутствовала не неделю, а, как минимум, месяц. Зима уверенно пришла на смену осени, было очень холодно. Ада успела здорово замерзнуть в своей лёгкой курточке, пройдя от здания аэровокзала до встречающего ее такси.

На Ленинградке, а потом и на МКАД, как обычно, собрались огромные пробки. Снег, как и всегда, выпал совершенно неожиданно как для коммунальных служб, призванных всю эту красоту убирать, так и для водителей, ошалело скачущих по сугробам и судорожно соображающих, поменяли они уже резину, или ещё только собирались. Было много мелких аварий.

— День жестянщика у нас нынче, — хмуро пробормотал усталый таксист, аккуратно объезжая очередную сладкую парочку, перекрывшую полторы полосы движения. Ада, всегда «переобувавшая» машину примерно за неделю до первого снега, неодобрительно рассматривала лысые колёса «виновника торжества», вытирая ладошкой постоянно запотевающее окно.

До дома добрались уже в сумерках. В окнах по-зимнему рано зажигали свет, дворник Хасан старательно скреб широкой лопатой тротуар перед соседним подъездом. Горели круглые молочно-белые фонари над входными дверями.

Дома Аду явно заждались. Подросший за неделю малыш Доменик едва не снес дверь, встречая ее. Наплевав на все запреты, он встал на задние лапки и крепко обнял пошатнувшуюся от его напора хозяйку, изо всех сил прижимаясь к ней головёнкой. Хвостик вертелся, как пропеллер, а сам щенок от избытка чувств слегка подвывал и тявкал.

Потом смогли поздороваться и люди. Александр Владимирович гладил дочь по плечам, подозрительно шмыгая носом. Анна Родионовна по случаю приезда молодой хозяйки испекла свой фирменный персиковый торт с заварным кремом. Её муж Валерий Петрович выразил готовность и впредь гулять с Домеником, благо, что жили они рядом, через подъезд.

Искренняя радость домочадцев растрогала Аду. Она сто раз ездила в командировки, но впервые ее провожал и встречал отец. Мужу Пете и в голову не приходило как-то по-особенному встретить жену после недельного отсутствия, или хотя бы съездить за ней в аэропорт, или цветочки там какие-нибудь купить. Ага, щас, больше заняться, что ли нечем? Подумаешь, смоталась в Париж или Амстердам! Не вокруг ведь света на плоту проплыла!

Александр Владимирович радовался так, будто дочь вернулась, как минимум, из Антарктической зимовки.

Прежде чем сесть за празднично накрытый стол, Ада стала доставать из дорожной сумки приготовленные подарки.

— Адочка, детка, это что ж ты мне, старухе, такую красоту привезла? Куда я ее надевать стану? — Разрумянившаяся от удовольствия Анна Родионовна прикладывала к скучному тёмному платью кружевной воротник, изготовленный мастерицами с острова Бурано. Её муж любовно поглаживал бок внушительной бутылки с итальянской виноградной водкой граппой. Доменик таскал за хвост гигантскую мышь из специальных то ли жил, то ли хрящей — зубки чесать.

— Пап, а это тебе, — Ада поставила на стол перед отцом довольно тяжелую деревянную статуэтку. — Это святой Антоний. Я у него дважды была в гостях. Он творит настоящие чудеса, я сама в этом убедилась!

Ада рассмеялась. Даже простое прикосновение к теплой деревянной фигурке вызвало в ее памяти невероятное ощущение легкости и покоя, нисходившее на нее у гробницы Святого.

В маленьком магазинчике неподалёку от Базилики, этакой помеси художественного салона и церковной лавки, она купила несколько резных изображений полюбившегося чудотворца. Папин Святой задумчиво сидел, напоминая своей позой и выражением лица знаменитого «Христа в пустыне».

Себе она купила святого Антония, устало бредущего с посохом в руке по пыльной дороге. Почему именно пыльной? Так ей почему-то казалось.

Кроме того, в сумке лежали тщательно упакованные в подарочную упаковку статуэтки для Мити с Соней, Инки и Антона. Неожиданно для себя ей захотелось привезти и ему изображение «тёзки».

Пока Александр Владимирович с интересом разглядывал подарок, Ада, основательно порывшись в бауле, выудила длинный узкий свёрток, аккуратно завернутый в несколько слоёв папиросной бумаги. Осторожно размотав длинные белые полупрозрачные полосы, она извлекла довольно большую бутылку неправильной формы без этикетки.

— Пап, а это тебе просила передать мама. Это «Амароне», ее любимое вино. Именно это «Амароне» производят непосредственно в ее поместье, из винограда с ее виноградников. Представляешь, для этого берут виноград нескольких сортов, молинара, кажется, и ещё какие-то, я не помню точно. Виноград подвяливают на солнце, прежде, чем жать из него сок, а потом дают этому соку полностью перебродить. Вино получается очень вкусное, хотя и довольно крепкое.

— И откуда ты это всё знаешь? — задумчиво разглядывая дочь, поинтересовался Александр Владимирович.

— Да мама сама и рассказала, — улыбнулась Ада. — Она, как оказалось, прекрасно разбирается во всех тонкостях процесса. Все сорта винограда знает, да когда какой урожай был, да что за вина получились. Вот это «Амароне», вроде бы, какого-то невероятно удачного года. Его она просила передать тебе персонально. Принимаешь подарок?

— Принимаю, дочка, — тоже улыбнулся Александр Владимирович. — Ты его сразу тогда ставь на стол, попробуем.

Ужинали весело. С аппетитом ели вкуснейшую тушеную баранину, мастерски приготовленную Анной Родионовной, маленькими глоточками пробовали драгоценное вино. Валерий Петрович стыдливо отказывался от экзотического напитка и подливал себе водочки. Ада рассказывала про своё путешествие по Венето, особенно расписывая красоты Эуганских холмов, Музей Средневековья и местный, итальянский, кофе.