Незадолго до наступления ночи

Вернувшись в кабинет, Александр тотчас же положил заветный набросок в свой портфель и опять-таки для виду и для соблюдения приличий склонился над папкой. Но мысли его витали далеко, и он не читал, а рассеянно проглядывал страницы, исписанные еще более, чем обычно, бредовыми текстами. Он потихоньку съел сандвич, затем обхватил голову руками и в такой позе, в которой сторонний наблюдатель мог бы принять его за читателя, целиком сосредоточившегося на трудном тексте, он задремал и проспал довольно долго.

Когда Александр проснулся, было уже около трех часов пополудни. Он взял папку и отдал ее Марине, взглянувшей на него почти с изумлением. Он объяснил свой ранний уход из библиотеки необходимостью обратиться к дантисту и поспешно покинул библиотеку.

— Не знаете ли, где бы я мог найти слесаря?

Этот вопрос, прозвучавший из уст Александра, изумил портье своей неожиданностью, и он смотрел на постояльца растерянно и смущенно. Правда, быть может, смутил его не сам вопрос, а просто человеческий голос, прозвучавший столь неожиданно в пустынном холле и внезапно его разбудивший.

— Слесаря? — переспросил портье, чуть заикаясь. — Я правильно вас понял?

Александр почувствовал себя неловко; у него вдруг возникло ощущение, что портье усмотрел в его вопросе что-то подозрительное и что он готовится засыпать его вопросами, чтобы разузнать побольше.

Но портье уже окончательно проснулся и пришел в себя, потому что стал отвечать на вопрос Александра так, как если бы тот спросил его о самой естественной вещи на свете:

— Ах, ну да, конечно, я сейчас скажу, где вам найти слесаря! — Портье развернул и разложил на конторке план города и на нем кончиком карандаша стал указывать путь. — Вы пойдете вот по этой улице, а вот здесь, видите, вот здесь, на перекрестке, вы и найдете то, что вам нужно. У вас это займет минут десять, не больше.

Пока Александр шел в прямо противоположную сторону тому месту, где находилась библиотека, он размышлял о том, что практически ничего не знает о городе, кроме того привычного маршрута, которым он проходил ежедневно. Сейчас он шел по достаточно бедному, так сказать, «простонародному» кварталу, мимо довольно обветшавших, приходивших в упадок домов, на первых этажах которых располагались небольшие лавчонки со старомодными витринами; около входов в кафе и бары там и сям стояли группки мужчин в кепках.

В сером предвечернем небе летали и кувыркались серые птицы. В атмосфере этого района ощущалась какая-то смутная тревога, хотя невозможно было бы сказать определенно, что же именно внушало беспокойство. Александр ускорил шаг. Эта толпа была ему абсолютно чужда, и ему казалось, что он замечал во взглядах, обращенных на него, некую вражду. Дыхание у Александра участилось, ноги болели, но он все равно ускорял и ускорял шаг, потому что ему ужасно хотелось вновь обрести свое любимое одиночество, и если бы навязчивая идея о необходимости открыть заветную таинственную дверь не преследовала его на протяжении нескольких дней, он наверняка повернул бы назад.

Александр вспомнил о том, что Брюде в своем дневнике кое-где писал, как он ненавидит города, какой ужас он испытывает перед ними; да, Брюде ненавидел города с их грязными улицами, покрытыми жирной, липкой грязью, с их домами, где все стены исписаны хулиганскими надписями и разрисованы граффити, с их тротуарами, заплеванными человеческой слюной, забросанными обрывками бумаги, мусором и собачьими кучками. И действительно, Александр, опустив голову и взглянув себе под ноги, был вынужден констатировать правоту Брюде, так как он сам теперь шел, с осторожностью ставя ноги на тротуар, чтобы не наступить на какую-нибудь гадость. Быть может, отвращение, которое когда-то испытывал Брюде к городам, тоже было заразно, как болезнь?

К счастью, вскоре Александр оказался перед входом в слесарную мастерскую, одновременно являвшуюся и скобяной лавкой, в витрине которой была выставлена довольно богатая коллекция запоров, задвижек, цепочек, дверных и висячих замков. Что же касается внутреннего «убранства» мастерской, то все стены и перегородки в ней украшало множество висевших на гвоздиках ключей всех размеров и форм; в мастерской было сумрачно, будто это была не мастерская, а пещера. Слесарь, старик, одетый в кожаный фартук, как и положено слесарю, склонился над верстаком, на котором он обрабатывал какой-то кусок металла.

— Господин желает приобрести отмычку? Да, признаться, не часто у меня заказывают нечто в таком роде. При наличии современных хитроумных замков отмычкой уже вряд ли что можно открыть!

Однако, когда слесарь рассмотрел представленный Александром рисунок, он сказал, что это действительно старинный ключ и что у него найдется подходящая болванка, чтобы сделать из нее отмычку. Он долго с ворчанием и руганью рылся в одном из ящиков и наконец извлек из него ключ из черного металла, весьма похожий на тот, что сегодня утром держал в руках Александр. «Вот этот может подойти, — сказал слесарь, — но я ничего не гарантирую. Надо попробовать».

Александр расплатился с хозяином мастерской и вышел на улицу. Ключ из черного металла оказался довольно тяжелым и оттягивал карман. «Да, надо будет попробовать, — подумал он. — И поскорее… Быть может, даже завтра…»

Александр не спеша возвращался в отель, с трудом пробираясь сквозь толпу, становившуюся все более плотной, так как люди уже покидали свои конторы и спешили по домам. Внезапно из соседнего переулка донесся душераздирающий вопль, словно кричала изнасилованная или смертельно раненная женщина, но никто из прохожих не обратил на него никакого внимания.

Утром дежурила Вера. Она очень сухо и холодно ответила на его приветствие и тотчас же напомнила Александру о том, что он должен немедленно вернуть книги, которые он отовсюду натащил в кабинет.

— Все? — спросил он.

— Нет, вы можете оставить себе пять книг, таковы правила. Я сейчас вам принесу шестнадцатую папку, последнюю, как вам известно.

Она странным образом выделила слово «последнюю». Хотела ли она тем самым сказать, что срок его пребывания в библиотеке истекает? Вполне вероятно, именно это она и имела в виду, так как поспешила добавить:

— Папка совсем не толстая. Работы вам там хватит ненадолго. Вы быстро с ней разделаетесь.

Подобная настойчивость, с которой Вера указывала Александру на то, что скоро он должен будет покинуть библиотеку, всего лишь несколько дней назад привела бы его в отчаяние, а сейчас оставила его почти равнодушным, потому что он был целиком и полностью поглощен мыслями об осуществлении своего плана. «Ты, фанатичная сторонница порядка и ярая поборница правил, ты не знаешь, о чем я думаю в данный момент, — говорил он про себя. — Тебе неизвестно, что я устрою здесь наивысший беспорядок! Ты была бы очень удивлена, если бы могла читать мои мысли!»

Александр смотрел, как она укладывала книга одну на другую стопкой себе на руку, как прижимала их к груди, как стопка наконец уперлась ей в подбородок, но книг в кабинете оставалось еще много, и Вера вынуждена была отказаться от идеи за один раз унести их все.

— Мне придется вернуться. Вот видите, как вы усложняете мне жизнь! — бросила она ему упрек с чрезвычайно недовольным видом.

Пока Вера удалялась по проходу между стеллажами, Александр смотрел ей вслед и не мог удержаться от того, чтобы не оценить по достоинству приятную крутизну ее бедер. «Да, вот так, сзади, она мне нравится гораздо больше, чем спереди», — подумал он и тотчас же смутился из-за того, что его посетила столь игривая и пошловатая мыслишка. Разумеется, ему гораздо больше нравилась с этой точки зрения Марина, с более… с более округлыми, мягкими формами, нежная, пухленькая… но в теле Веры ощущалась упругость, которая могла бы привести его в восхищение. «Да, сейчас я почти оправился от недомогания. Да, мне лучше, мне значительно лучше. Дело идет на лад! — сказал он сам себе. — И мне вдруг ужасно захотелось прочесть ту часть дневника, что хранится в шестнадцатой папке. Однако читать я буду не слишком быстро».