Дела семейные (сборник)

Он вдруг встал перед ней рыжеватым, молчаливым и с детства сильным парнишкой, выросшим под сердитый окрик матери. Этот парнишка, наверное, и не помнил ее, тетку, когда она к нему сюда приехала. Но он уступил ей свою постель, потом отдал и комнату и все время молчаливо оборонял от Галки. Как же она должна его теперь оборонить?..

Две-три минуты нужны были Полине, чтобы все постичь, все заменить в своем сердце. Две-три минуты, пока она неслышно двигалась от того места, где их увидела, до той комнаты, где они притаились. Открыв потихоньку дверь, она вошла в квартиру. Но Валентин и Галка услышали и отскочили друг от друга.

– Это ты, мазер? – слишком бодро спросил Валентин.

Приемная мать сейчас показалась ему чернее и старее, чем он нашел ее вчера при первой встрече. На него смотрели другие, совсем не ее глаза. Валентин понял, что сейчас же необходимо ей объяснить, что все это ерунда, что никаких серьезных видов на Галку у него не может быть и что ничего не нужно говорить Васе. Все это натворила необычная азиатская ночь, полный беспокойства воздух, белеющие в темноте цветы на деревьях. Но Валентин смог только пошевелить губами.

И Полина не стала ждать его объяснений. Тихой поступью она подошла к приемному сыну вплотную и ударила его, которого за двадцать лет не тронула пальцем, со всего маху по белой, шелковой щеке.

…На объяснения сил у нее не было. Поэтому утром Полина положила возле спящего Валентина пятьдесят рублей. Ей уже надо было уходить, но ей хотелось убедиться, что он уедет.

Валентин открыл глаза, увидел деньги, понял и молча стал одеваться. Полина на него не смотрела. Тогда он вдруг сказал ей в спину:

– А что, мне до аэродрома и там, по Москве, пешком идти?…

Она торопливо достала еще десятку и поспешно, почти бегом вышла из комнаты. Но ей предстояло еще испытание – пройти мимо Галки, а та тоже не спала. И Полина не разобрала, чего больше у нее в глазах – тревоги или досады. Смущения, во всяком случае, не было. Полина невольно приостановилась. Неужели кто-нибудь поверит, что возле этой Галки когда-то лежало дитя?.. Душа у Полины рыдала от обиды и несправедливости.

В это время кашлянул за стенкой Валентин, и Полина сказала шепотом, но достаточно твердо:

– Вы бы вставали и одевались. Хватит уж…

Галка покорно потянулась за платьем. Из-под одеяла свесились ее маленькие голые ноги в чуть заметных каштановых волосках.

Полина подождала, пока она оделась, потом закрыла за собой дверь. С полминуты она еще постояла на лестнице, прислушиваясь. Потом быстро ушла.

В это утро Галка не стала обливаться холодной водой. Она сидела тихо и ждала, пока появится Валентин. Он вышел совсем одетый и, ни словом не вспоминая о том, что было вчера, спросил, когда отходит автобус.

Галка не знала этого точно. Ей было очень жалко себя…

– Тебя проводить? – нерешительно предложила она.

– Да нет, пожалуй, не стоит.

– Твоя мать просто дура! – уже сквозь слезы сказала Галка.

– А она, собственно говоря, мне и не мать…

И все же Галка пошла с Валентином до автобусной станции. Там было пыльно, грязно и нудно. Несколько старух-таджичек в белых длинных платках-накидках сидели кружком и тоже ждали автобуса, чтобы ехать в соседний кишлак на чьи-то похороны. Они с любопытством обратили к Галке и Валентину свои коричневые добрые лица.

– Что они говорят? – хмуро спросил Валентин.

– Я ни слова не понимаю, – тихо сказала Галка.

Подошел автобус, и они молча простились, как после ссоры. Галку скрыла желтая пыль.

…А вечером они опять оказались с Полиной вдвоем. И хотя их разделяла перегородка, обеим казалось, что они видят друг друга через стенку.

– Полина Афанасьевна, – в первый раз назвала Галка тетку по имени-отчеству, – вы не знаете, кому бы мне продать мои часики?..

Полина вышла из своего угла.

– Зачем? Это же вам Вася подарил!..

– Мне нужны деньги, – не очень уверенно заявила Галка. – Я хочу съездить к маме.

– Зачем же часы продавать? Попросите денег у Васи.

– А вы ему ничего не расскажете? – быстро спросила Галка.

«Ох и поганка!..» – с тоской подумала Полина.

На другой день Галка подошла к ней как ни в чем не бывало.

– Тетечка, – попросила она ласково, – все-таки дайте мне, пожалуйста, сорок рублей. Вася вам отдаст. Мне хотелось бы сегодня уехать: на днях у мамы день рождения…

Полина опешила: какой день рождения? Что ей сейчас на ум идет? Но тут взгляд ее упал на совершенно опустевший Галкин туалетный столик. В гардеробе белели пустые фанерные стенки, а из-под кровати виднелся кое-как набитый, не закрывающийся на застежки чемодан. Кроме этого чемодана и самой Галки, в комнате не оставалось ничего, что могло бы потом напомнить Васе о ее былом присутствии.

Вася, коричневый, как вылепленный из глины, и присыпанный седой пылью, в отвердевшем от жары пиджаке, приехал через два дня. Тетка увидела его и поняла, что он что-то знает. Вася сел на опустевшую койку и угрюмо глядел в пол разъеденными пылью глазами. И молчал.

Полина смотрела на него с растущей тоской. Ох, если бы он поразговорчивее был! Они бы сейчас все вдвоем обсудили. И ему бы легче, и ей. Она столько слов приготовила за эти два дня, пока его ждала! А теперь чувствовала, что уж лучше молчать вместе с ним. Но она была женщиной, и ей молчать было труднее.

Поэтому, горько вздохнув, Полина решила признаться:

– Ох, Василек, большую я ошибку в своей жизни сделала!..

Действительно, что стоило ей тогда протянуть руку и взять младшего?.. Но уж больно он был неприглядный, особенно когда крестили: морщеный, рыжий и даже глаз не показал. А другой, черненький, открыл туманные, молочные глаза и жалобно сморщился. Сестра Марья тут же тревожно сказала:

– Поскорее бы нам их окстить, Полюшка! Этот-то, первый, больно плохенький! Кабы не помер…

Крестины были убогие. На весь район осталась одна непорушенная церковь. Риза на попе была облезлая, крестил он разом семерых ребят, спешил и путался. Воду в купель плеснули какую-то ржавую, в воск было что-то намешано, свечи чадили и тут же оплывали. И громко плакали озябшие младенцы…

– Мне бы, Вася, тебя тогда взять, – не в силах отделаться от воспоминания, тихо сказала Полина. – Разве бы я столько горя увидала?..

– Не знаю, тетя Поля… – угрюмо ответил Вася. – Может, никого брать не надо было.

И Полина замолчала, не смея даже заплакать. Васины слова она приняла так, что, возьми она его в дети, тоже не сумела бы, наверно, человеком сделать. Ей страстно хотелось защититься, но слов у нее не было.

Вдруг Вася спросил:

– Куда ее унесло?..

Тетка вздрогнула.

– Не знаю, Вася… Сказала, что к матери.

– А не с Валькой?

– Нет, Вася, что ты!..

Он отвернулся.

– А, один шут!.. – бросил он глухо и вдруг прикрыл глаза коричневой ладонью.

Полине показалось, что его мучает стыд, неловкость. И она поспешила утешить:

– Все пройдет, Вася, забудется. А насчет разговоров не бойся: никто ничего и не знает. Дело это наше, семейное, ни до кого не касается…

Он сказал почти злобно:

– Ишь ведь как вы считаете! Наоборот, до всех касается!..

Больше в этот день они не говорили. И Полину томила мысль, что Вася затаил что-то и, может быть, она уже больше ему не нужна.

…Утром она услышала, как Вася поднялся. Как всегда, ровно в пять. Она робко к нему приблизилась. И он вдруг сказал ей:

– Если хочете, тетя Поля, то загородку эту мы снимем. Чего вам без воздуха тесниться?..

Женщины

1

Над дверью висела табличка: «Председатель заводского комитета Е. Т. Беднова». И тут же часы приема: с 12 до 7 часов вечера.

Шел уже девятый… Завком помещался рядом с клубом. Там кончилась кинокартина, убирали стулья, чтобы танцевать. Гудела радиола, хлопали дверьми, шумели, как в школе на перемене. Поэтому Екатерина Тимофеевна не сразу расслышала осторожный стук.