Клео. Как одна кошка спасла целую семью

На столике у психотерапевта стояла коробка с бумажными носовыми платками. Слезы были по ее части. Не желая, чтобы она приняла меня за очередную плаксу, я твердо решила, что мои глаза останутся сухими.

— Вам необходимо начать все с начала, — говорила она, скрестив длинные ноги и глядя на меня сквозь очки в оправе цвета лососины. — Найти что-то, что поможет вам поднять самооценку.

Я, конечно, не плакала, но организму отчаянно требовалось выпустить влагу хоть в каком-то виде. У меня неудержимо полило из носа. Я с вожделением поглядывала на платки, но взять один означало бы признаться в собственной слабости. Пришлось терпеть и время от времени громко шмыгать.

— Знаете, что может поднять вам настроение? — спросила она, поворачиваясь в глубоком кресле, поставленном в аккурат под репродукцией Ротко [9]в пастельных желто-розовых тонах. Видимо, картина своими нежными красками должна была умиротворять нервных клиентов и поднимать настроение — по крайней мере, тем, кто не знал, что бедняга Ротко всю жизнь страдал депрессией и наложил на себя руки. — Свидание на одну ночь.

Ее слова пересекли комнату и взорвались у меня в ушах, как торпеды. Мама (правда, учитывая количество ее собственных сексуальных неудач, стоило бы, наверное, поменьше обращать внимания на ее поучения) с детства внушала мне, что мое тело — это храм и за всю жизнь я имею право впустить в него только одного, пусть неказистого и унылого, зато надежного поклонника. Я чувствовала себя виноватой в том, что с полдюжины кровожадных волков в овечьих шкурах, облизываясь, увивались-таки вокруг неприкосновенного лакомого кусочка. Считаные жалкие бедолаги были допущены до проверки и по нескольку недель подвергались тщательным, но при этом (как оказалось) совершенно необъективным отборочным испытаниям и лишь после этого узнавали, что никому из них нельзя и близко подходить к священному алтарю.

— Вы хотите сказать, найти мужчину, с которым у меня нет ничего общего, но который мне нравится, а потом с ним переспать просто из-за этого?

Психотерапевт кивнула. Она явно ненормальная. Хочет, чтобы я умерла от чувства вины.

— Это хороший, здоровый способ встряхнуться и начать новую жизнь, — повторила она.

— А как же дети? — усомнилась я.

— А им знать совсем не обязательно, — улыбнулась она. — К ним это не имеет никакого отношения. Устройте все в выходные, пока они у вашего бывшего.

Устроить это? Люди устраиваютсвидания на одну ночь? Она попросила меня набросать список возможных жертв. Знакомые мужики у меня были только на работе. Отпадает. Журналисты-мужчины вообще не умеют держать язык за зубами. Мне вовсе не улыбалось, что по редакции пойдут слухи обо мне и ком-то из коллег. Пару раз у нас дома неожиданно объявлялись мужья моих подруг и заботливо предлагали свою помощь, но это было бы предательством, а я не собираюсь предавать друзей. Листок так и остался чистым, список на нем не появится.

— Желаю удачи, — мило улыбнулась психотерапевт, когда я дрожащей рукой вывела свою подпись на чеке. — И запомните, вам нужно открыться.

Возможность привести ее совет в исполнение подвернулась через несколько недель, когда старая приятельница на благотворительном обеде познакомила меня с Найджелом, недавно разведенным бизнесменом. Я читала в нашей газете про то, чем занимается Найджел. Его корпорация напоминала великана с необузданным аппетитом, маниакально пожирающего маленькие компании. Незнакомый тип, к тому же, наверное, не семи пядей во лбу, а говорить может только о деньгах. Но к этому времени у меня уже появился изрядный опыт интервью с незнакомцами. Я убеждала себя, что смогу, если потребуется, разговорить даже домового паука и обнаружу в его характере интересные черты. Подружка уверяла, что Найджел классный и вообще он — то, что надо. Я не совсем поняла, что она имела в виду. У меня тысячу лет не было свиданий.

Наверное, правила давно поменялись. Сказать по правде, тогда, в глубоком прошлом, правило было только одно: не позволяй ему слишком многого, пока он хотя бы не намекнет, что хочет — или может захотеть — на тебе жениться. За годы, проведенные в захолустье, свидания, кажется, превратились в безумную помесь скотоводства с шопингом в супермаркете.

В вечер встречи с Найджелом я нервничала так, что руки ходили ходуном. Ноги тряслись и подгибались в коленках, и я опасалась, что не продержусь и не сумею дойти до цели свидания на одну ночь, если только я все правильно понимаю и встреча вообще будет развиваться именно так.

Чувствуя мою нервозность, Клео взяла на себя роль гостеприимной хозяйки: изящно закрутив хвост, вышла навстречу Найджелу и потерлась о его ноги. Кавалер оказался очень высоким, величественным, с рыжеватыми усами. Я напряглась, поскольку не была уверена, что растительность на лице входит в мой сценарий свидания на одну ночь, однако в голове эхом отозвался голос психотерапевта: «Нужно открыться!»

— Кошка! — Брови Найджела взлетели, как графики фондовой биржи. — У меня вообще-то аллергия.

Извинившись, я заперла Клео в спальне, а Найджел тем временем неловко присел на краешек дивана. Я налила ему бокал посредственного белого вина — единственного, какое смогла отыскать в буфете.

— Я люблю собак, — сообщил гость, рассеянно стряхивая с диванного подлокотника кошачьи волоски, реальные и воображаемые.

— Я тоже, — ответила я, стараясь исправить положение. — По крайней мере, теоретически. У нас была чудесная псина, золотой ретривер, но сейчас она переехала жить к моей маме. Она уже совсем старенькая. В смысле, собака.

— Собаки более непосредственны, — добавил Найджел. — Я как-то споткнулся о кошку и сломал себе лодыжку.

— Какой ужас! — Я старалась не улыбаться, представляя себе, как напыщенный Найджел летит кувырком, наступив на кошечку. Тут я заметила краем глаза, что дверь бесшумно приоткрывается. В дверном проеме появилась четвероногая тень. Мне всегда казалось, что Клео наделена врожденным талантом открывать двери — она легко справлялась с любой преградой с первого раза, когда, еще в Веллингтоне, котенком оказалась закрыта в ванной.

Осмотревшись, она, улыбаясь, как Чеширский кот, устремилась к Найджелу и в мгновение ока вспрыгнула ему на колени, сбросив на ковер бокал с вином. Найджел вскочил и принялся отряхивать брюки. Я пыталась его успокоить: брюки остались сухими, только на полу небольшое пятно от вина, вот и все. Он снова уселся, скрестил длинные ноги.

— По-моему, ты ей понравился, — сказала я, глядя, как Клео вьется и только что в узел не завязывается вокруг шеи напрягшегося гостя. — Ой, прости, я забыла про аллергию. Сейчас… Давай-ка ее сюда.

— Да нет, ничего, — пробормотал Найджел, вынимая из кармана носовой платок. — Мне вполне удобно. Может, она почуяла, что от меня пахнет Рексом. Это мой доберман. Очень сильная, непосредственная собака.

— Да, — ответила я, теряясь в догадках, удастся ли нам продвинуться в сторону чего-то хоть отдаленно напоминающего разговор. — Да, собаки такие… непосредственные.

— В этом смысле собаки больше похожи на мужчин, — бросил реплику Найджел. — Тогда как кошки скорее напоминают женщин, не находишь? Ты могла бы написать об этом книгу.

Внезапно лицо Найджела стало темно-пурпурным, приобретя цвет австралийского шираза, [10]глаза выкатились из орбит и обратились к потолку. На миг — ужасный миг! — я решила, что это аллергическая реакция, такая сильная, что он не может дышать. Нужно немедленно вызывать «скорую помощь»!

Найджел воздел руки к небу, будто проповедник. Губы его искривились от отвращения.

— Твоя кошка, — прохрипел он, — только что… меня… описала.

Когда позвонила мама, я не стала посвящать ее в историю о свидании на одну ночь. Это было неуместно в любом случае. Голос у мамы был усталый и огорченный. Прогулки с Ратой становились для нее затруднительны. В прошлые выходные они спустились вниз под горку, к пляжу, а на обратном пути собака не смогла преодолеть подъем. Мама сказала, что ей пришлось нести Рату в гору на руках. Рата — зверюга не мелкая. Как маме удалось ее поднять — для меня загадка. Ветеринар поставил диагноз: эмфизема.