Джоанна Аларика

— Разрушения в городе большие? — спросил Мигель.

Комендант молча пожал плечами.

— А здесь не бомбили? — спросила Джоанна.

— Здесь нет. Хотели пробомбить Палинский каскад, но от гидростанции их отогнали зенитки, и они сбросили бомбы, где пришлось. Кажется, убили какого-то индейца.

— Вы видели их самолеты?

— Видел, и довольно низко. «Мустанги», чистенькие, как новорожденные младенцы. Ни знаков, ни номеров — все чисто. Вообще чистая работа. Вчера здесь одного сбили… за Марискалем. Пилот выпрыгнул, оказался янки.

— Настоящий янки? — недоверчиво спросила Джоанна.

— Самый настоящий, хоть ставь пробу. Только что из Майами. Нет, теперь уже все.

— Что значит все? — нахмурился Мигель.

— Все, — сипло повторил команданте, оглянувшись на дверь. — Теперь нам конец. Вы знаете, против кого мы воюем? Думаете, против людей Армаса? Бросьте, это можно рассказывать солдатам. Мы воюем против Соединенных Штатов Америки. Ясно? Ну, а это значит…

Команданте скривился и щепотью прижал к столу ноготь большого пальца, словно раздавил насекомое.

— Как офицер, вы не должны не только говорить такие вещи, но и думать о них про себя, — негромко сказал Мигель, помолчав. — Если в армии многие думают подобно вам, то тогда действительно все.

— Бросьте меня агитировать, сеньор Асеведо, — усмехнулся команданте. — Солдатам своим я повторяю то, что пишется в газетах. А не думать самому… Ну, это вы попробуйте сами — не думать, когда видишь все, что здесь делается…

Сохраняя на лице кривую усмешку, команданте полез в стол и достал бутылку. Видно, он решил, что нечего особенно церемониться перед парой штатских молокососов.

— Глоток мескаля, сеньор Асеведо? — спросил он. — Лучшего ничего нет, поэтому вас, сеньора, я не приглашаю…

Мигель отказался. Команданте выпил сам и дрожащими пальцами стал вертеть самокрутку.

— Идем, Мигель, — шепнула Джоанна, тронув колено мужа.

— Не спешите, сеньора, — сказал команданте. Джоанна покраснела. — Да, здесь насмотришься, — продолжал команданте. Облизав сигаретку, он тщательно огладил ее пальцем и с довольным видом прикурил от большой старомодной зажигалки. Джоанна вспомнила вдруг, что ее собственная — крошечный плоский «Ронсон» — осталась в ящике письменного стола. Она даже хорошо помнила, в каком углу. Обычно приходилось прятать такие вещи, потому что отец тоже не одобрял ее курения. Хотя никогда и не запрещал прямо. Возможно, в какой-то степени ему даже льстило, что его дочь современная девушка, вполне up to-date. [54] Да, когда-то они с отцом были друзьями…

Недоверчивое восклицание Мигеля оторвало Джоанну от ее мыслей. Она встряхнулась и непонимающими глазами оглядела мужа и команданте.

— Верьте не верьте, а это так! — крикнул тот. — Если бы мне рассказал кто другой, я бы тоже не поверил. Но я слышал это сам! Сегодня утром, вот в этой самой комнате. Он стоял вот здесь, полковник Виктор Леон своей собственной блистательной персоной! Впрочем, ладно… А то вы опять обвините меня в неподобающем офицеру образе мыслей. Но я сам слышал его слова, понимаете!

Команданте, вдруг придя в ярость, грохнул по столу кулаком. Джоанна испуганно моргнула и покосилась на Мигеля. Тот сидел со стиснутыми зубами, глядя прямо перед собой.

Вошел босой солдат, сказал что-то по-индейски. Команданте отмахнулся, словно прогоняя муху; когда солдат вышел, он снова потянулся к бутылке.

— Да, сеньора, — сказал он, — сделав глоток и старательно затыкая бутылку свернутой из газеты пробкой. — Вот после этого и судите. Если такие вещи говорит сам начальник оперативного отдела генерального штаба, то что же прикажете думать нам, маленьким людям?

Мигель промолчал. Команданте раздавил в пепельнице недокуренную самокрутку, вылез из-за стола и ушел.

Джоанне очень хотелось спросить, что же именно сказал полковник Леон, но тогда Мигель поймет, что она не следила за разговором, и решит, что ей все это безразлично. Она вздохнула и посмотрела на часики — было уже восемь.

Команданте где-то за дверью говорил по телефону, часто повторяя «да, да». Потом с кем-то ругался. Потом он вошел в комнату, хмурый, словно раскаиваясь в сказанном, и опять принялся вертеть сигарету.

— Идемте, — сказал он, закурив. — Там есть транспортер, вас довезут до города…

Через сорок минут их по просьбе Мигеля высадили в центре, на углу Шестого авеню. Джоанна спрыгнула с высокой подножки на асфальт, от которого уже успела отвыкнуть, и обвела взглядом темную площадь. Впервые в жизни она видела затемненный город; особенно странно выглядел во мраке Сьюдад-де-Гватемала, всегда славившийся яркостью своего освещения.

Водитель, лицо которого она так и не разглядела, пожелал им спокойной ночи, транспортер обдал их дымом и ушел, глухо поревывая.

— Как темно! — неуверенно сказала Джоанна. — А что же теперь?

— Теперь нужно найти ночлег, — отозвался из темноты Мигель. — Знаешь что? Ты подожди меня здесь, я сбегаю к приятелю. Он живет здесь недалеко, на Восьмом. Я быстро!

— Да, но… как же я здесь останусь одна? Пойдем вместе, Мигель…

— Нет, Джоанна. Я сбегаю быстро, а ты со своей ногой меня только задержишь. Маленькая ты, что ли, бояться темноты?

— О, я не боюсь нисколько. Просто… просто мне неприятно одной.

— Ну ничего, я сейчас. Подожди здесь, возле собора, или вон там, у фонтана — легче будет найти.

— Лучше у фонтана, — сказала она, всмотревшись с опаской в темную громаду собора. — Только ты скорее!

— Да, я сейчас…

Мигель исчез. Джоанна, посвистывая для храбрости, прошла через площадь к фонтану перед Национальным дворцом. В скверике никого не было, лишь с тротуаров доносились торопливые шаги редких прохожих. К затемненному дворцу то и дело подкатывали машины. Джоанна обошла фонтан, сполоснула в воде руки и, отойдя поодаль, села на еще не совсем остывшую каменную скамью.

Нескладное сооружение фонтана возвышалось перед нею на фоне звездного неба, своими ступенчатыми очертаниями отдаленно похожее на индейский тотемный столб. Джоанна вспомнила тотемы, виденные где-то в Штатах; потом вспомнила прошлогоднюю поездку с Мигелем в Киригуа, где они долго лазали по джунглям, фотографируя стелы, а потом благополучно забыли в поезде коробку с отснятыми кассетами…

Она сидела на низкой каменной скамье, зажав между колен переплетенные пальцы, одна посреди пустынной темной площади, и думала о тотемах, о проблеме иероглифов майя, о своем оставленном дома «кодаке», который очень пригодился бы сейчас, если ее пошлют военным корреспондентом (как здорово было бы, например, защелкнуть тот сбитый «мустанг» возле Марискаля!); о том, что больше всего ей хотелось бы сейчас принять ванну; о том, что современный человек — существо очень душевно неустойчивое и два дня без ванны уже заставляют его терять уважение к себе; о том, что нужно думать, и думать, и думать обо всех этих пустяках только для того, чтобы не думать о главном — не думать о том, что случилось вчера и что случится с ними всеми завтра или послезавтра.

— Ола, малыш!

— Я здесь! — Джоанна вскочила, вглядываясь в темноту.

— Никто тебя не съел? — спросил Мигель, подойдя ближе. — Цела? Ну, видишь! Идем, я все устроил. Будем спать у него.

— Но…

— Все улажено, он ушел к другому приятелю. Так что мы на сегодня там хозяева. На, держи…

Мигель протянул ей ключ на цепочке. Джоанна зажала его в кулаке с таким чувством, будто уже обзавелась домом.

Это оказалось недалеко. Войдя в дверь одного из домов на Восьмой улице, они пересекли темный патио, [55] поднялись по наружной лестнице на второй этаж. Джоанна отстранила руку Мигеля, когда тот хотел помочь ей с замком, и сама нащупала за дверью выключатель. Комнатка была маленькая, чисто выбеленная, почти пустая.

. — Ну, малыш, располагайся, — сказал Мигель. — Там внизу можно помыться, правда довольно примитивно, но что ж делать! А вот здесь электрический чайник и все прочее. Ты есть хочешь?