Хроники Богини

Я бесцельно брожу по подземному дворцу. Я хочу избавить Яёи от страхов и скверны, что легли на ее плечи. Но я мертва. Раздражение от собственного бессилия делает темноту вокруг меня только гуще. Идзанами была права. Лучше бы было не превращаться мне в осу и не знать о страшной судьбе Яёи. В тени колонны мается Махито. Бесплотный дух в его обличии навевает на меня тоску. И не потому, что он не помнит, как убил меня, или забыл собственную ложь, а потому, что весь его вид говорит о тщетности смерти.

И еще потому, что он напоминает мне о нестерпимой боли. Наша дочь по-прежнему находится на острове и служит мико тьмы. Я потеряла покой, узнав, что моя собственная дочь унаследовала мою проклятую судьбу. Еще тяжелее было узнать, что Махито поступил так, чтобы спасти свою семью, а еще потому, что они с Камику с юных лет любили друг друга. Мои мысли все крутятся и крутятся вокруг одного и того же, и в конце все сводится к обиде.

Моя обида родилась после смерти. Я и не думала, что у мертвых могут быть отрицательные эмоции. Ну никак не получалось у меня примириться с обидой. «Ну почему все так получилось?» — все упрекала и упрекала я Махито. Мне казалось, что я хорошо понимаю чувства Идзанами, но теперь-то я знала, как трудно справиться с настоящей обидой. Только когда мне стало известно об измене Махито, я впервые глубоко осознала, что она чувствует и почему я сама нахожусь в Ёми-но-куни.

Сегодня Махито с обычным удрученным выражением лица стоит, рассеянно уставившись в темноту. Похоже, он по-прежнему не понимал, почему попал в Ёми-но-куни и кто он такой. Заблудший печальный дух. Махито, которому никогда не упокоиться с миром, Махито, на веки вечные обреченный печалиться здесь. Чем-то он даже похож на меня. Ни я, ни Махито даже и представить не могли, когда покидали остров Морской змеи, какая участь нас ждет.

— Здравствуй, Махито! — приветствую его я. Даже не взглянув в мою сторону, Махито отвесил вежливый поклон. Тоскливый взгляд мечется, как у испуганного ребенка, отчаянно пытающегося найти знакомое лицо. Если присмотреться с близкого расстояния, то можно увидеть маленькую ранку на его переносице. След от осиного жала. Показывая на переносицу, я спрашиваю:

— Откуда это у тебя?

Махито удивленно дотрагивается до ранки пальцем. Затем отвечает с растерянным видом:

— Не знаю.

— Здесь немного опухло. Больно было?

Махито закрывает царапину рукой.

— Не помню.

— Разве тебя не оса укусила? — не унимаюсь я. Меня раздражает, что он не только не может вспомнить, что с ним было в мире живых, но и то, что он помнит, он помнит неправильно. Похоже, после моего превращения в осу и возвращения с острова я стала злобным духом.

— Извини, я не помню. — Махито отворачивается со скорбным выражением лица. Махито превратился в робкого духа, потерявшего память и даже не заметившего, что умер.

«Мои страдания — страдания умершей раньше других. Моя печаль — печаль беспокоящейся за тебя, Махито, и за нашу дочь, печаль страдающей от разлуки с вами. Мое отчаяние — отчаяние плачущей в бесконечной темноте, отчаяние сожалеющей о том, что еще можешь чувствовать. Как бы я хотела, чтобы ты понял все это!» — так и хотелось мне бросить эти слова в лицо Махито со всей силой моей ненависти.

— Да как же так, не помнишь? Разве не ты задушил меня, когда я стала тебе помехой? Разве не ты обманул всех, сказав, что наша дочь тебе вовсе не дочь, а сестра, и из-за этого ей пришлось стать мико тьмы.

— Неужели это правда?

— Даже не смей спрашивать, правда ли это! Ты ведь любил Камику, а меня совсем не любил, ведь так?

— Камику моя жена, это верно. Но извини, я не очень понимаю, что ты пытаешься сказать.

— Я — младшая сестра Камику. Меня зовут Намима.

— Мне это имя кажется знакомым, но точно я не помню.

— Ты же бежал с острова вместе с Намима, мико тьмы. Потом ты убил ее, вернулся на остров вместе с твоей и Намима дочерью и заявил, что она твоя сестра. Ты же убийца!

Махито смотрит мне в глаза, губы у него дрожат. Думаю, что взгляд у меня в этот момент такой же, как бывает у Идзанами — пустой, блуждающий. Махито поспешно опускает глаза, будто увидев что-то запретное.

— Я никого не убивал. Я, и правда, вернулся на остров с младенцем, но я не помнил, что случилось.

— Лжец! Мы же вдвоем решили назвать нашу дочку Яёи.

Махито, помнящий только выборочно, закрывает руками лицо, будто совсем потеряв уверенность в себе. Тени от колонн и темнота вокруг сгущаются, становятся более гнетущими. Наверное, духи сочувствуют Махито, потерявшему память, и сердятся на меня, все еще сохранившую человеческое обличие, за мою злость. От того, что меня никто не понимает, я чувствую тоску и острое одиночество.

— А что ты чувствовал, когда умирал? — не унимаюсь я.

— Было больно. — Махито вздрогнул, вспомнив предсмертные муки. — В одно мгновение распухло лицо, глаза перестали видеть. Дышать становилось все тяжелее. Я не понял, что случилось, но до самого последнего момента было очень больно.

— И по заслугам тебе!

— Ты так думаешь? Тяжело такое слышать, — говорит Махито, понуро опустив плечи.

— Вот почему ты здесь? О чем таком ты сожалеешь?

— За семью беспокоюсь. Чтобы выжить на нашем бедном острове, нужно ловить много рыбы и обменивать ее на рис.

Я тяжело вздыхаю от тщетности и неприглядности того, что делаю. Сколько ни упрекай Махито — все бессмысленно, он все равно ничего не помнит. Как же мне развеять свою обиду? «Как же мне хочется стать парящим духом», — думаю я.

— Намима, ты тут?

Ко мне приближается призрак, окаймленный бледным сиянием. Это Идзанами.

— Я здесь.

У Махито вид испуганный, он, с почтением посмотрев на Идзанами, спешит укрыться в тени колонны. Он бесплотный дух, и остановить силой его невозможно. Разговор с Махито закончен, я стою и жду, когда подойдет Идзанами.

— Чем ты тут занимаешься?

— Вот, упрекаю Махито.

Идзанами хмурится, как всегда не в духе, но сейчас выражение лица у нее еще более недовольное.

— Намима, что-то ты последнее время сама не своя. Этот мужчина тебя не помнит.

— Госпожа, мне просто хочется, чтобы он страдал. Плохо, что он ничего не может вспомнить.

Я плачу. Невиданное дело, но мне кажется, что я чувствую тепло на щеках. Мне ненавистно пребывание в этом месте, похожем на ад. Неожиданно для самой себя я произношу:

— Не могу я здесь больше находиться!

Я вздрагиваю. Ведь «здесь» правит она, богиня Идзанами.

— О, простите меня! — каюсь я, падая перед ней ниц. Лицо у Идзанами мрачнеет, она ничего не отвечает.

— Нужно посоветоваться.

Идзанами встает и направляется в свою рабочую комнату, где она решает, кому умирать. Садится на стул, вырубленный из гранита.

— Похоже, Идзанаги недавно умер.

Я стою ошеломленная. А ведь и правда, пламя негодования, которое обычно окутывает ее тело, сегодня немного бледнее. Но ведь Идзанаги — бог, а боги не умирают полностью. К примеру, Идзанами после смерти стала править в царстве мертвых, Ёми-но-куни. Интересно, Идзанаги тоже отправился в царство мертвых? Наверное, нет. Слышала я, что боги после смерти попадают на Равнину Высокого Неба. В этом смысле Идзанами не похожа на других богов.

— А что случилось с Идзанаги после смерти?

— Понятия не имею. Идзанаги долго жил в облике человека по имени Якинахико, но потом, говорят, его молодой слуга отрубил ему голову, он умер… и так и не ожил. Ястреб, ставший свидетелем произошедшего, отомстил убийце, а что было потом, не знаю.

— Госпожа, почему же все-таки господин Идзанаги умер? Неужели его слуга обладал какой-то особой силой?

— Подробностей я не знаю, — облокотившись на ручку кресла и подперев щеку рукой, ответила Идзанами. — Возможно, ему просто надоело жить. Ведь он жил, не ведая, когда придет его конец, переходил от одной женщины к другой да плодил детей.

У Идзанами отсутствующее выражение лица. Обычно в это время она уже работала, решая, кому умереть, но сегодня ей, похоже, не хотелось этим заниматься, и чаша с черной колодезной водой так и стояла нетронутой на каменном полу.