Менялы

Глава «Супранэшнл» пожал своими массивными плечами.

— Каждому нравится своя отрава. Девочки за вами обоими ухаживают?

— По этой части жалоб нет, — хмыкнув, ответил Харольд Остин. Как и остальные, он сидел, удобно откинувшись в кресле прекрасно обставленного главного холла «707», блондинка же, которая представилась Реттой, сидела, свернувшись клубочком, на ковре у его ног.

— Стараемся изо всех сил, — мило сказала Эйврил. Она стояла за креслом Хейворда, легонько поглаживая его по спине. Он почувствовал, как её пальцы задержались на затылке, затем двинулись вниз.

За несколько мгновений до этого в холл вошел Джи. Джи. Куотермейн во всем великолепии малинового махрового халата с белым кантом и вездесущей, огромного размера вышитой буквой «Кью». Совсем как римского сенатора, его сопровождали аколиты — молчаливый, с жестким лицом мужчина, скорее всего массажист, в спортивном белом костюме и ещё одна девица с тонкими чертами японки, в ладно скроенной бежевой униформе. Массажист и девушка проследили за тем, чтобы Большой Джордж уселся в явно только ему предназначенное широкое, похожее на трон кресло. Затем третий персонаж — уже знакомый мажордом, словно волшебник, поставил перед ними охлажденный мартини и вложил бокал в уже протянутую руку Джи. Джи. Куотермейна.

Хейворд ещё больше, чем в предыдущие разы, убедился, что имя «Большой Джордж» во всех отношениях подходило Джи. Джи. Физически их хозяин был человек-гора — по меньшей мере шести с половиной футов роста, с грудью, руками и торсом, напоминавшими деревенского кузнеца. Голова его была в полтора раза больше, чем у многих других мужчин, и черты лица были соответствующими — выпуклые, большие темные глаза были цепкие и быстро перебегали с предмета на предмет, рот с крупными губами выдавал волю и привычку командовать — совсем как сержант морской пехоты на учениях, только команды он отдавал более серьезные. Ясно было, что внешняя веселость этого человека могла в один миг смениться взрывом недовольства.

Тем не менее он не был груб. Под запахнутым халатом бугрились мускулы. Хейворд также заметил, что на лице Большого Джорджа не было жировых складок, а массивный подбородок не обрамляли обвисшие складки. Живот его был плоским и крепким.

Что до остальных достоинств, то его корпоративные интересы и аппетиты ежедневно обозревались в деловой прессе. А образ его жизни на борту этого самолета ценой в двенадцать миллионов долларов был поистине королевским.

Массажист и мажордом тихо исчезли. Их сменил, подобно очередному персонажу на сцене, повар — бледный, взволнованный, похожий на карандаш человек в безукоризненно белой одежде и высоком поварском колпаке, касающемся потолка каюты. «Интересно, — подумал Хейворд, — сколько же на борту обслуги?» Позже он узнал, что их было шестнадцать.

Повар застыл, как струна, подле кресла Большого Джорджа, протягивая огромную папку из черной кожи с рельефно выдавленной золотой буквой «Кью». Большой Джордж не обращал на него внимания.

— Эти беспорядки в вашем банке. — Куотермейн обращался к Роско Хейворду. — Демонстрации. Все такое прочее. Удалось все уладить? Вы прочно стоите на ногах?

— Мы всегда прочно стояли, — сказал Хейворд. — Это никогда не находилось под вопросом.

— Рынок думал иначе.

— С каких пор рынок ценных бумаг стал точным барометром чего бы то ни было?

На лице Большого Джорджа промелькнула улыбка, и он повернулся к маленькой японочке:

— Лунный Свет, принеси мне последние сводки по «ФМА».

— Хорошо, миста Кью, — ответила девушка и вышла.

Большой Джордж кивнул в направлении, куда она скрылась.

— Никак не научится произносить Куотермейн. Постоянно называет меня «миста Кью». — Он улыбнулся. — Впрочем, со всем остальным справляется отлично.

— Сообщения о ситуации в нашем банке, которые вы слышали, касались пустякового инцидента, раздутого до крайности, — быстро проговорил Роско Хейворд. — Вдобавок это случилось в момент перестановок в руководстве.

— Но вы, ребята, не выстояли, — настаивал Большой Джордж. — Вы позволили агитаторам со стороны добиться своего. Вы смягчились и отступили.

— Да, это так. И буду откровенен: мне не понравилось принятое решение. Я, собственно, выступал против.

— Сопротивляться! Постоянно бить ублюдков и справа и слева! Никогда не отступать! — Глава «Супранэшнл» допил свой мартини, и словно из-под земли появившийся мажордом взял пустой стакан и вложил ему в руку полный, с запотевшим стеклом.

Повар по-прежнему стоял в ожидании. Куотермейн продолжал не замечать его. Ударившись в воспоминания, он пробурчал:

— Около Денвера у меня было небольшое сборочное производство. Постоянные неприятности с рабочими. Требования о повышении оплаты сверх всякой меры. В начале этого года профсоюз объявил забастовку, последнюю в ряду многих. Я сказал нашим людям — дочерней компании, которой принадлежит заводик, — чтобы предупредили этих сукиных детей, что мы их закроем. Никто нам не поверил. Ну мы все изучили, подготовились. Перевезли детали и заготовки на предприятие наших других компаний. Они продолжили производственный процесс. А в Денвере мы закрыли завод. И больше ни завода, ни работы, ни жалованья. Сейчас все они — рабочие, профсоюз, городские власти Денвера, правительство штата, сами знаете, на коленях умоляют нас снова открыть предприятие. — Он попробовал мартини, затем великодушно сказал: — Ну что ж, может быть, мы так и сделаем. Откроем другое производство и на наших условиях. Но мы не уступили.

— И правильно сделали, Джордж! — сказал достопочтенный Харольд. — Нужно, чтобы больше людей занимало такую позицию. Проблема в нашем банке, правда, была несколько другой. В некотором смысле мы до сих пор находимся в подвешенном состоянии после смерти Бена Росселли, как вам известно. Но к весне будущего года большинство членов совета директоров надеются видеть Роско прочно у руля.

— Рад слышать. Не люблю иметь дело с людьми не высшего эшелона. Те, с кем я имею дело, должны уметь принимать решения, затем твердо выполнять их.

— Могу вас заверить, Джордж, — сказал Хейворд, — что все решения, к которым мы с вами придем, будут строго выполняться банком.

Хейворд понял, что их хозяин ловким образом перевел Харольда Остина и его самого в положение просителей, изменив роль, в какой обычно выступают банкиры. Но дело в том, что любая ссуда «Супранэшнл» безопасна, как, впрочем, и престижна для «ФМА». Не менее важно и то, что за «Супранэшнл корпорэйшн» могли бы открыть счета в банке и другие промышленные компании, поскольку за первопроходцем всегда кто-то следует.

Большой Джордж внезапно гаркнул на повара:

— Ну, в чем дело?

Фигура в белом ожила. Повар протянул черную кожаную папку, которую держал с момента своего появления:

— Меню небольшого ленча, месье. На ваше одобрение.

Большой Джордж даже не шелохнулся, чтобы взять папку, лишь пробежал глазами список блюд.

— Поменяйте салат «Уолдорф» на «Цезаря».

— Да, месье.

— И десерт. Не мороженое «Мартиник», а суфле «Гран-Марнье».

— Конечно, месье.

Джи. Джи. кивком отпустил повара. И когда повар уже повернулся, свирепо посмотрел в его сторону.

— Если я заказываю мясо, то как оно должно быть приготовлено?

— Месье, — повар сделал умоляющий жест свободной рукой, — я уже дважды извинялся за оплошность, совершенную вчера вечером.

— Забудьте об этом. Вопрос был: как я люблю, чтобы оно было приготовлено?

Передернув характерным для французов жестом плечами, повар проговорил, как заученный урок:

— Прожаренным чуть больше среднего.

— Помните это.

— Как же я могу забыть, месье? — спросил в отчаянии повар. И понуро вышел.

— Еще одно важно, — заметил Большой Джордж, обращаясь к своим гостям, — нельзя спускать людям ошибки. Я плачу этой жабе бешеные деньги, чтобы он в точности знал, как я люблю, чтобы мне готовили. Вчера вечером он поскользнулся — не сильно, но достаточно, и я прочистил ему мозги, чтобы в следующий раз помнил. Какие цифры? — спросил он Лунный Свет, вернувшуюся с листком бумаги.