Угодья Мальдорора

Был очень ранний розовый час, даже с собаками еще никто не гулял. Мы сели на край песочницы и стали ждать, когда совсем рассветет. А потом пошли к Богдановой маме, и она накормила нас завтраком.

— Ну и придурок твой папа, — сказал Богдан, — как ты только с ним живешь… Кошмар на улице Вязов… Хочешь, выходи за меня замуж.

— Что, прямо сейчас?

— Когда угодно.

— Я подумаю.

Я говорила совершенно серьезно, и он тоже. Мы так устали за ночь, так не выспались, что просто не было сил на интригу, кокетство и прочие скрытые смыслы.

А может быть, дело не в этом. Богдан вообще был другой, я сразу почувствовала. Это какой-нибудь Хайдер заржал бы и гаркнул: «Шутка!» — а я: «Смотри, дошутишься!» И отвесила бы ему смачный фофан. А он бы в ответ: «Драчливых баб точно замуж не берут!» Или еще какую-нибудь гадость. Да только где он, Хайдер? Спит еще, наверно. Под толстым пуховым одеялом. Ну и пусть себе спит. Помог, сколько смог, и ладно.

Скамейкины дети

Был неприятный, мокрый, промозглый октябрьский день. Моросило. За шиворот попадали холодные тонкие струйки. Мы сидели с Хайдером на детской площадке у Дома культуры, за столиком, похожим на птичью кормушку, и пили дешевое пиво.

Вообще-то школьникам спиртное не продавали, но в продмаге работал старший брат Андрюхи, поэтому нас как своих отоварили без очереди и без лишних слов. На закуску можно было взять печенье, но я не любила «Юбилейное», а Хайдер — шоколадное, и мы решили пить так.

Когда наш рассудок уже порядочно затуманил напиток шведского короля Гамбринуса, мы увидели нечто.

С безлюдной аллеи на нашу площадку свернул пожилой человек и направился к одной из скамеек. Но, не дойдя до нее полуметра, вдруг остановился и присел на корточки. Оперся о верхний край скамеечной спинки, вытянул ноги назад, а руки расправил в локтях, оказавшись таким образом в положении гэтэошника, обреченного на нормативы по отжиманию.

И тут началось самое интересное.

Приняв эту странную позу, гражданин быстро и резко стал выполнять известные телодвижения. Он отжимался, буквально-таки елозя ширинкой по мокрому сиденью.

Мы переглянулись и тихо прыснули. Гражданин нас не замечал.

— Детей!.. скамейке!.. делает!.. — сказала я, подавившись от хохота. Хайдер тюкнулся носом в столик. Но поскольку глазеть на такое интимное дело вроде как неприлично, мы отвернулись и открыли еще по бутылке. Прошло минут пять.

— Смотри! — дернул Хайдер меня за рукав. — Он и этой скамейке решил удружить.

Действительно, человек уже обслуживал следующую. Сумасшедший! Мы захлебнулись от смеха. Мы показывали на него пальцами и многозначительно крутили у виска. Человек медленно передвигался по аллее, переходя от скамейки к скамейке, пока не скрылся из виду. Мы сдали посуду в ларек, взяли еще «Жигулей» и ушли…

И только потом, много позже, я узнала, что таким образом — отжимаясь от стенки, скамьи, перил, садовой оградки — человек может самостоятельно снять приступ астмы.

Ветрянка

Обязательно надо купить эти дивные брючки. Расклешенные, на бедрах, цвет — густая зеленка, бриллиантовое зеленое, как пишут на пузырьках. Все кавалеры будут мои. Главное только, ветрянкой не заболеть. А то в прошлый раз, когда у меня появились такие штаны, с той разницей лишь, что не «левайсы», а «райфл» — мама урвала в командировке, чем очень гордилась, да-да, настоящие итальянские «райфл», — я тут же схватила ветрянку. В ансамблесмотрелось очень эффектно. Тогда, в пятнадцать лет, я ничего не знала о поп-арте и Энди Уорхоле, но, думаю, это было оно.

Натянув чудо-брючки, я разглядывала себя со всех сторон. Все хорошо, но оттенок… не слишком ли ядовит? Какой-то он истошный. Зато внимание привлекает. Нет, будет раздражать.

Помучившись у зеркала, передумала и купила синие. Так что ветрянка мне не грозит. Хотя бы благодаря иммунитету. Та, первая, — школьная, — была драматическая. Она налетела вместе с любовью, наверное, тот же ветер принес. Меня угораздило заболеть сразу после каникул, посреди зимы, хотя погода стояла аномально теплая, плюсовая. Я сразу не поняла, что со мной. Симптомы были странные. На голове набухли шишки, много шишек. Я перепугалась и поехала к другу — Богдан лежал в районной больнице, косил от армии. Вызвала его из палаты. Он вышел на крыльцо, закурил.

— Я чем-то заболела. Серьезным чем-то, не знаю. Шишки на черепе, температура тридцать восемь и пять, все тело болит. Никогда такого не было.

— Зачем же ты приехала больная?

— Тебе сказать. Может, я вообще умру. Может, это СПИД.

— Не умрешь, не бойся. Дурочка. Поезжай домой, врача вызови.

Я попрощалась с Богданом, взглянула на стеклянную табличку «Приемный покой» и пошла на автобусную остановку.

К вечеру температура поднялась еще на градус. Я вся покрылась водянистыми пузырьками, но я этого не видела, потому что лежала с закрытыми глазами и мычала.

Пришла с работы мама, с ходу поставила диагноз, взяла зеленку, обмотала спичку ваткой и расписала меня под хохлому.

— Прямо в тон твоих джинсов, — сказала она. — Хорошо, что Богдан в больнице. А то увидел бы, испугался и убежал.

— Я сегодня у него была. Днем. Навещала.

— Ты его не целовала?

— Нет. Народу было много вокруг. — Вообще-то целоваться с Богданом я любила.

— Может, и не заболеет. Может, еще пронесет. Парень крепкий.

— Это надолго?

— Недели на две. Он когда выписывается?

— Десятого февраля.

— Успеешь поправиться.

Утром пришел врач, открыл справку и велел больше пить. Температуру сбили аспирином. Шишки прошли сами собой. Весь день я читала, смотрела телик или спала, и было мне в общем-то неплохо. Вечером мама подновила хохлому и опять вспомнила про джинсы.

Популярная медицинская энциклопедия досталась нам в наследство от тети. Я взяла с полки том, куда попадала буква «в», и стала изучать свою болезнь.

«Ветрянка, или ветряная оспа, — было сказано в книге, — высокозаразное инфекционное заболевание преимущественно детского возраста, характеризующееся пузырьковой сыпью». Угу, я впала в детство, подумала я. «Возбудитель — вирус из семейства герпесвирусов, во внешней среде нестоек и погибает через несколько минут. Источник ветрянки — больной человек. Передается ветрянка воздушно-капельным путем. Заражение через третьих лиц и предметы, бывшие в употреблении у больного, практически исключается ввиду малой стойкости вируса во внешней среде. После ветрянки развивается стойкая невосприимчивость. Повторные заболевания ветрянкой бывают крайне редко». Что ж, это радует. «Начало болезни острое. Появляется слабость, повышается температура тела до 38 °C, и на коже любого участка тела, в том числе и волосистой части головы, обнаруживается сыпь. Вначале это пятнышки розового или красного цвета, с четкими контурами округлой формы. Через несколько часов на них образуются прозрачные блестящие пузырьки от 1 до 5 мм в диаметре, похожие на капли воды. Через 2–3 дня пузырьки подсыхают и дают плоские поверхностные корочки, которые спустя 6–8 дней отпадают, как правило, не оставляя после себя рубцов». А если не как правило? У Таньки Капустновой остался шрамик над бровью, она болела…

— А ты не расчесывай, — сказала мама. — Не будешь чесать, и все заживет ровно.

«Лечение ветрянки ограничивается постельным режимом на 6–7 дней, молочно-растительной пищей, обильным питьем и гигиеническим уходом. Особое внимание уделяется чистоте постельного и нательного белья. С целью ускорения подсыхания пузырьков рекомендуется смазывать их 10 % раствором марганцовки или бриллиантовым зеленым. Для предотвращения расчесов кожи необходимо следить за регулярной короткой стрижкой ногтей…»

Я захлопнула книгу, втиснула ее обратно в шкаф и посмотрела на свои лиловые перламутровые ногти. Нет, и не уговаривайте, я этот маникюр три месяца растила и полдня делала. Лак был американский, фирмы Wet’n’Wild, в переводе «мокрый и дикий», — мамина сестра привезла из загранки вместе с духами «Беверли-Хиллз». Моим ногтям вся старшая школа завидовала, и средняя тоже, да и младшая бы присоединилась, если понимала бы чего. С таким маникюром из-за какой-то несчастной ветрянки я не расстанусь. Придется себя контролировать.