Кузя, Мишка, Верочка

Тут уж было не до обид. Андрей с Любой приехали к матери. Мать горевала по рано ушедшей дочке. Да и непонятно было пожилой женщине, как ей самой теперь жить. Помощи ждать не от кого, а годы брали свое. И с детьми нужно было что-то решать. От матери, от знакомых и от соседей Андрей узнал много такого, о чем раньше не знал. С мужем сестра развелась уже давно. Да и жили они не очень складно, муж был неласковый, а сама она — не очень-то терпеливая, взрывная и скорая на язык. Слово за слово, и ссора готова. Старший ее сын, Леша, был от первого брака, и муж к нему относился ревниво, при случае попрекал куском хлеба. Мальчик все больше времени проводил на улице. Потом с мужем расстались, но женщина не теряла надежды снова найти свое счастье. Дети росли сами по себе.

Андрей последний раз видел своих близких, когда младшей племяннице, Леночке, было шесть лет. Была она мамина дочка, щекастая и послушная. Теперь же на вопрос, где Леночка, бабушка устало махнула рукой, и пробурчала: «Опять с подружками шляется, такая-растакая». Андрей удивился, девочке-то всего одиннадцать лет. Все было непонятно. И очень, очень непросто. Андрей отправился в отдел опеки и попечительства. Там его встретили ласково и сразу же заверили, что он сможет беспрепятственно навещать своих племянников в детском доме. «В каком детском доме? — Андрей испытал что-то вроде шока. — Они же дома живут…»

Сотрудники опеки объяснили Андрею, что это пока дети живут дома, но, поскольку бабушка не подавала заявления на установление опеки и попечительства над детьми и явно не собирается этого делать, то детей, оставшихся сиротами, придется определять на государственное обеспечение. «Да вы не волнуйтесь, — сотрудница опеки сочувствовала Андрею и явно испытывала к нему уважение — не каждый дядя утруждает себя визитом в отдел опеки, чтобы поинтересоваться судьбой родных племянников, — Леночка в местном детском доме жить будет. Леша уже большой, мы его сразу на профобучение постараемся определить. А вот со средним, Колей, чуть сложнее будет. У него трудности в обучении и диагноз есть, так что его придется в коррекционный интернат устраивать… Да вы не волнуйтесь так, это же ему на пользу, там по специальной программе обучают!»

«А в аттестате у него что написано будет?» — Андрей насупился. Сам он к делу подходил очень просто — либо ты обычный нормальный человек, и у тебя есть аттестат о среднем образовании, и там все как полагается написано — «средняя школа такая-то…» И тогда тебя и на работу возьмут, и учиться можно пойти, чтобы получить специальность. Либо у тебя все «не как у всех», и тогда ты — изгой. В том дворе, где Андрей вырос, к «психам» относились безжалостно, старшие мальчишки дразнили и гоняли тех, кто «не уродился», находя в этом своего рода развлечение.

— В аттестате что будет написано — что он псих? — Андрей ждал ответа.

— Ну зачем вы так, — сотрудница опеки была недовольна таким поворотом разговора, — это коррекционная школа-интернат, восьмого типа…

— Ну понятно… Значит, будет написано, что псих. — Андрей вышел из опеки, соображая, что же делать.

Андрей с Любой взяли детей. Всех троих. Сотрудницы опеки помогли оформить все быстро и без проволочек. Тем не менее сочли своим долгом предупредить, что дети, по их мнению, очень трудные и опекунам стоит еще раз подумать, прежде чем взваливать на себя такую обузу. «Старший, Леша, уже давно у нас на учете состоит. Средний, сами знаете, диагноз-то не денешь никуда… Да и Леночка в последнее время, прямо скажем…» Андрей все внимательно выслушал. В ответ он повторял только одну фразу: «Это же дети моей сестры, мои родные племянники…»

Гораздо тяжелее ему пришлось в разговоре с матерью. Мать не одобряла его решения. «Не потянешь ты их, — говорила она, — Люба болеет. Я помочь не смогу. Все одно в детдоме окажутся. Может, если только Лену одну оставить?» Матери Андрей ничего не объяснял и ничего не отвечал. Каждый имеет право думать так, как он думает. Матери всегда приходилось тяжело, и она по-своему желала хорошего всем — и себе на старости лет, и сыну, у которого еще все впереди, и детям, которым, как ей казалось, будет совсем неплохо в детском доме. А что такого — кормить будут, крыша над головой будет, учителя присмотрят — все лучше, чем на улице день и ночь пропадать.

Андрей и Люба переехали к детям. От сестры «в наследство» осталась маленькая квартирка в старом деревянном двухэтажном доме. Дом когда-то был бараком, потом жильцы выгородили себе кухоньки и санузлы, добились, чтобы в дом провели холодную воду и газ. Местечко было дачное, и летом дом утопал в зелени, а зимой можно было вставать на лыжи прямо у крыльца. Вновь образовавшееся семейство честно поделило две комнаты. В «зале» — Люба с Андреем. В «детской» — мальчики, а за старинным шкафом, перегородившим комнату, — Леночкина «светелка».

За те годы, что супруги провели вместе с детьми, многое изменилось. Андрей упорно искал «подходы» к старшему, Леше. Мальчик, внешне грубый, на самом деле был чувствительным и ранимым, и от этого замыкался и «выпускал колючки». В свое время ему досталось — своего родного отца он не помнил, маме было не до мальчишки. Потом ссоры с отчимом, конфликты в школе, короче, мальчик давно усвоил, что лучше держаться подальше от взрослых. Люба с Андреем не старались его «воспитывать», просто каждый раз радовались, когда Леша приходил домой, вкусно кормили, говорили что-нибудь хорошее. Постепенно Леша перестал дичиться, домой приходить стало не страшно. Понемножку он стал прислушиваться к разговорам о том, что хорошо бы получить аттестат.

С Колиным диагнозом пришлось повозиться. Снова и снова ходил Андрей по кабинетам и по инстанциям, снова и снова убеждал всех в том, что мальчик потянет обычную школьную программу. Возил Колю на комиссии, проходил с ним обследования. Объяснял. Взывал. Просил. Кто-то отмахивался, кто-то шел навстречу. Кто-то вообще не понимал, зачем Андрею все это надо. Внешняя «простота» и безыскусность Андрея сослужили ему хорошую службу. Он не пытался искать обходных путей, не стеснялся напрямую объяснить, в чем дело. Есть у парня диагноз — значит есть. Плохо человеку жить с диагнозом? — конечно плохо. Бывает, что диагнозы снимают? — бывает. Ну так вот и хочет человек, чтобы его племяннику сняли диагноз. Что тут такого непонятного или странного? Андрею многие старались помочь. Трогала судьба мальчишки-сироты, которому повезло оказаться под опекой такого заботливого и упорного дяди. Усилия достигли цели. Колю перевели в обычную школу, где он и продолжил учение.

За Леночку и у Любы, и у Андрея болело сердце. За то время, пока мама была еще жива, но времени и сил на детей у нее уже не было, Леночка «отбилась от рук». Страшно сидеть девочке дома одной. Одиноко. Так ведь никто дома и не держит. Лучше уж выйти на улицу, найти подружек да и стоять с ними в подъезде — и тепло, и весело. Или пойти прогуляться на станцию, стрельнуть сигаретку у мальчишек. А если подружки постарше, так и совсем хорошо. И помадой дадут накраситься, и «про жизнь» расскажут, и совет дадут на будущее. Вот и получилось так, что одиннадцатилетняя девочка все торопилась на улицу, а как уйдет, так ищи-свищи. Потихоньку, понемножку возвращали Люба с Андреем Леночку к обычной девчачьей жизни, к детскому домашнему обиходу. «Главное — побольше быть с детьми, — говорил Андрей, — им внимание нужно. Ну и развлечения». Не забывая о развлечениях, семья каждые выходные куда-нибудь выбиралась — то в парк, то в кино, то на аттракционы.

Только вот мечта о маленькой девочке с большими бантами не исчезала. Ах, как хотелось супругам однажды солнечным сентябрьским днем повести принаряженную дочку первый раз в первый класс. Почему-то Андрею именно этот день всегда представлялся в мечтах — 1 сентября. Люба с Андреем решили, что когда племянники подрастут, они обязательно поедут в детский дом и заберут оттуда малышку.

Так Люба с Андреем оказались в детском доме, на занятиях по подготовке будущих принимающих семей. Про патронат они раньше никогда не слыхали, а услыхав — обрадовались. «Ну надо же, — удивленно говорил Андрей, — нам не только ребенка дадут, но еще и помогать будут. Если бы мы про такое знали раньше, так, может, и пришли бы уже давно!» Люба, как всегда, молчала и только посматривала на Андрея. Почему-то, глядя на нее, сразу становилось понятно — что бы ее муж ни сказал и ни сделал, она будет на его стороне. По крайней мере, на людях.