Кузя, Мишка, Верочка

— Вообще-то их две, — аккуратно поправила Аня.

— Как две? — Лидия закрутила головой, увидела старшую Верочку. Та водила ручкой по бумаге, не поднимая головы и делая вид, что ее это совсем не касается.

«Хитрюга, — подумала Аня, — вот ведь знает, как лучше „подать себя“. И нюансы происходящего всегда ловит».

Лидия всплеснула руками: «Да мне бы и в голову не пришло, что это Верочка, — радостно зачастила она, — да кто бы мог подумать, что это та самая Верочка!» Ритуал «приветствия и восхищения» начался.

Оставив девочек на попечение «тети Лиды», Аня отправилась к врачу. Они поговорили о Верочке, о ее здоровье и режиме. Аня призналась, что самовольно отменила таблетки. Получив инструкции и напутствия, Аня отправилась к педагогу и логопеду. Те дали ей распечатку упражнений для Верочки на мелкую моторику и на гимнастику для языка.

К Ане подошла коллега из Службы по устройству детей в семью.

— Приезжай на следующей неделе, — сказала она, — тренинг закончится, можно будет сразу поговорить с новой семьей.

— Как — сразу? — Аня понимала, что все это неизбежно, но искала малейшую зацепку, чтобы отложить уход Верочки хоть на несколько дней. — А разве вам не нужно еще обследовать семью? Что-то вы такое с семьями там делаете, что всегда очень долго получается?

— Долго — не со всеми, — ответила коллега, — долго только с теми, кто сам не находит времени. К тому же с Верочкой — особая ситуация, можно чуть-чуть и ускорить.

Аня не хотела ничего «ускорять». Как бы ей хотелось сказать, что не нужно никакой «новой семьи», что Верочка останется у них! Но деваться было некуда, все шло своим чередом и она должна была делать то, что должна.

— А если семья откажется? Если Верочка им не понравится?

— Есть еще одна семья, тогда с ними поговорим. Там, правда, посложнее будет, потому что они сначала хотели мальчика. Потом, правда, сказали, что и девочку тоже можно.

— А если в результате и они откажутся?

— Давай не будем заранее все усложнять. Если вдруг все откажутся, тогда и будем думать.

Они поговорили еще немножко. О том, какие семьи проходили подготовку и кто какого ребенка хотел. Далеко не у всех была возможность взять ребенка с «особыми проблемами», а Верочка, несмотря на все позитивные изменения, оставалась именно таким ребенком. Ее нельзя было сразу отдать в детский сад, с ней нужно было оставаться дома, и педагоги рекомендовали начинать думать о детском саде не раньше, чем через полгода. Значит, сразу отпадали все незамужние женщины, потому что каждая из них ходила на работу. Конечно, у некоторых были мамы-пенсионерки, готовые «помогать» работающей дочке вырастить приемного ребеночка. Но, как показывала многолетняя практика, приемные бабушки редко бывали готовы к «особому» поведению ребенка.

Семейные пары тоже не все «подходили» для того, чтобы принять Верочку. Кто-то особо настаивал на том, чтобы ребенок был «способный», видя основную миссию приемного родителя в том, чтобы «дать ребенку хорошее образование». Верочка была по-своему способной и одаренной, но в рамки стандартного «хорошего образования» она могла не вписаться. Кто-то хотел и мог взять только мальчика, учитывая состав семьи и жилищные условия. Да и «стрессоустойчивость» семьи нужно было принимать во внимание — ведь по сути Верочка оставалась ребенком гиперактивным и «проблемным», и пока что эти проблемы никуда не делись, а только смягчились и компенсировались благодаря правильному обращению. Короче, было о чем подумать и что взвесить, предлагая той или иной семье взять Верочку.

Аня заглянула на кухню, где девочки пили чай в компании с «тетями» — социальными педагогами. У них явно было все хорошо, они грызли печенье и громко хохотали. Немножко слишком громко, на вкус Ани, но она решила не вмешиваться. Она отправилась в свой кабинет, ей хотелось поговорить с коллегами и сообразить, как спланировать свой рабочий график на ближайшее время.

В кабинете была Лидия. Они поговорили о том о сем. Аня спросила, как дела у Лидиного сына. Потом вдруг решила поделиться мыслью, которая пришла ей в голову уже несколько дней назад и не давала покоя.

— Лид, — сказала она, — я вот все думаю… — Ей было страшно говорить дальше, и как-то неловко. — Я вот все думаю, если бы, не дай Бог, моя Верочка оказалась в детском доме… Я имею в виду, в качестве сироты. — Аня вздрогнула, сама ужаснувшись подобному «мысленному эксперименту». — Я вот все прикидываю, какие бы диагнозы ей поставили?

— Почему ей должны были поставить диагнозы? — Лидия явно не поняла Аниного хода мыслей. — Она же здоровый ребенок?

— Ну да, она здоровый ребенок. Но вот смотри. Она же эмоциональная девочка, самолюбивая. И если что не по ней, так она тоже истерику закатить может. И я сама, я же живой человек, я иногда злиться на нее начинаю. И наказать иногда так хочется, иногда думаю: «Вот так бы и врезала!» А представь, что все это в детском доме, и если ребенок регулярно закатывает истерики, то ему ведь, получается, непременно «что-нибудь напишут». Таблетки будут давать, успокаивающие. А дальше — больше, ребенок замкнется. Замкнется — учиться не будет. Вот иногда приходит в гости кто-то, кто ей не очень нравится, так ведь она отказывается отвечать, как ее зовут, и смотрит так — исподлобья. Вот ты прикинь, если детдомовский ребенок отказывается отвечать, как его зовут? Сразу ведь в дебилы запишут, разве нет?

Аня на минуту запнулась, вспомнив тех сотрудников детского дома, которые себя не жалели, стараясь сделать так, чтобы лишенные родителей детки не чувствовали себя одинокими, чтобы они развивались не хуже, чем в семье. Аня знала, что есть детские дома, в которых дети живут «не хуже» и в эмоциональном плане и в плане учебы, и считают детский дом своим родным домом. Но сколько их таких детдомов — хороших-то? Судя по многочисленным рассказам, гораздо больше детдомов таких, в которые ребенку лучше не попадать…

Аня вернулась к своему «мысленному эксперименту».

— Вот смотри, Лид. А медицина? У моей Веруньки проблемы были с поджелудочной железой. Так мы бились-бились, диету ей подбирали. Сейчас вроде прошло все, так я все равно слежу, как бы она чего вредного для нее не съела. А кто будет в детдоме отдельно для каждого готовить? И каждую какашку, прости, разглядывать, как там оно — лучше или хуже?

На самом деле Аня мысленно уже составила «список диагнозов», которые оказались бы у ее собственного ребенка. Некоторое время назад она поймала себя на том, что прикидывает «диагнозы» для всех знакомых детей. У каждого ребенка есть свои особенности, своя линия поведения. Да попросту — свой характер. Дочка брата — замкнутая, тихая девочка, постоянно погруженная в свой мир. Иногда она не слышит, что ей что-то говорят. А сын подруги — неугомонный, крикливый «боец», от которого достается всем и каждому? Соседский мальчик, немужественный плакса, льнущий к маме и, по ее рассказам, постоянно прячущий по уголкам «какой-то хлам»? То, что в семье называют «характером», в детском доме неумолимо превращается в «особенности», усугубляется, становится действительно остро выраженным и плохо переносимым для окружающих. Ну а потом возникает необходимость «коррекции», а то и «лечения». Лучше было об этом не думать.

Аня замолчала, приходя в себя. После «мысленного эксперимента» не так легко было обрести равновесие. Слишком отчетливо она представила себе, во что превратилась бы ее веселая, эмоциональная дочка, девочка с явно выраженными лидерскими задатками, сложись их жизни как-то по-другому. «Какая тонкая грань, — думала Аня, — и как много зависит от одного-единственного человека в жизни ребенка».

Она встряхнулась, отгоняя тяжелые мысли. Лида сидела, глубоко задумавшись. «Лида, — окликнула ее Аня, — Лида, ты извини, что я тебе все это наговорила. Мне просто нужно было с кем-то поделиться». Лида посмотрела на Аню: «Да я сама как-то об этом думала. У моего-то и без детского дома — диагноз на диагнозе. А уж в детском доме я даже не знаю, что с ним было бы. Даже думать об этом не хочу». Лида еще посидела, потом вскочила, улыбнулась: «Пойдем чаю попьем. Они же у нас не в детском доме, слава Богу! Ну и нечего выдумывать!» Лида всегда была оптимистом, и это ценили все, кто ее окружал.