Живая очередь

— Ну, как ваше самочувствие, Дмитрий Петрович? — спросила она.

— Слабость.

— В вашем состоянии это вполне нормально.

— А что со мной?

— Инфаркт, Дмитрий Петрович. Еще бы чуть-чуть, и мы не смогли бы ничего сделать. Но, слава Богу, скорая вас быстро к нам доставила.

— А сколько я здесь нахожусь?

— Да уж три дня. Ваши друзья все извелись.

— Друзья? Какие друзья?

— Ну как это какие? Вам видней. Уж сколько я здесь работаю — ни к кому столько не ходят, как к вам. Судя по всему, личность вы знаменитая.

— А где…

— Так, довольно разговоров, вам это сейчас вредно. Отдыхайте, набирайтесь сил. Я сейчас сделаю вам укольчик, а вечерком еще подойду.

— Но мне важно знать…

— Дмитрий Петрович, послушайте моего совета. Сейчас вам вредно волноваться. Скоро вы узнаете все, что хотите, но не сейчас. Сейчас мы будем спать. И не сопротивляйтесь, а то я вас свяжу. Хотите?

Пенсионер улыбнулся, не в силах произнести ни слова. Пожалуй, сейчас он действительно был еще слишком слаб. Позволив медсестре сделать укол, Дмитрий Петрович закрыл глаза и проспал почти целый день…

А на следующее утро он почувствовал себя почти бодрячком. Во всяком случае, у него появился аппетит, и он уже мог слегка приподняться на кровати, чтобы облокотиться на подушку. Вошедшая медсестра, измерив давление и проведя ряд других необходимых процедур, состоянием своего пациента осталась довольна.

— Я вижу, вы идете на поправку, — с улыбкой сказала она.

— Наверное. Я и правда лучше себя чувствую.

— Вот и хорошо, я очень за вас рада.

— Скажите, а друзья, о которых вы говорили, они все еще там?

— Вы знаете, в данный момент там только один ваш друг. Но и он ненадолго отошел.

— Жаль, — сказал заметно погрустневший Дмитрий Петрович. — Я ведь так и не знаю, кто там был…Ну хотя бы скажите, сколько их пришло, как они выглядели.

— Я лучше кое-что другое сделаю. Тот человек, который сейчас отошел, попросил вам одну вещь предать. Утверждал, что вам будет очень приятно, и сказал, что вы все поймете.

— Да? И что же это за вещь?

— Это даже не вещь, а еда. Пирожки с капустой.

— Мне, конечно, приятно. Но признаться, я до сих пор так ничего и не понял…

— Ваш друг это предвидел. Поэтому попросил добавить, что попробовав эти чудесные пирожки, вы сразу же догадаетесь, что их могла приготовить только одна женщина на этой планете.

— Ах, — произнес Дмитрий Петрович. — Неужели, Софья… Но как? Каким образом? Ведь она в доме для престарелых…

— Уважаемый больной! Если вы будете так нервничать, я немедленно сделаю вам укол.

— Нет-нет. Я не нервничаю, просто не совсем понимаю. Это ведь невозможно…

— Ладно, не буду вас больше мучить, — с улыбкой сказала женщина. — Этот ваш друг — большой шутник. Сюрприз вам сделать хотел. Он ждет за дверью и просто жаждет с вами пообщаться. Почти не отходил от вас, даже ночевать оставался. Да и другие тоже. Пока не убедились, что вашей жизни ничто не угрожает — не хотели расходиться. Я вам даже завидую. Чтобы иметь таких преданных друзей, нужно быть очень хорошим человеком…

— Эй, там, за дверью, заходите, — крикнула медсестра, и в палату тут же ворвался улыбающийся Степан в красно-синем шарфе ЦСКА.

— Ну как ты, дружище? — воскликнул он. — Ну и напугал ты нас, Димка! Прямо спасу с тобой нет, честное слово!

— Степка! Как я рад тебя видеть! Как ты здесь оказался? Мы тогда расстались и все! Я думал, и не свидимся больше!

— Эх ты! Думал он! Чем ты думал? Уж явно не головой! Тут такие события творятся — не поверишь.

— Ты мне лучше скажи, откуда пирожки? Их ведь Софья приготовила, я знаю. Вы что нашли ее? Как?

— У… это долгая история!

— Рассказывай скорее! Что у вас там творится? Я вообще ни черта не понимаю!

— Так, — вмешалась медсестра. — Больному нельзя волноваться!

— Да поймите вы, — сказал Дмитрий Петрович. — Если я не узнаю, в чем здесь дело, я буду волноваться гораздо больше. Дайте нам часок, а? Ну, пожалуйста! Это очень важно, вы даже не представляете себе!

— Уговорили. В виде исключения даю вам ровно тридцать минут и ни секунды больше! Время пошло. Если что — нажмите вон ту красную кнопочку над вашей кроватью. Я сразу же приду.

— Конечно-конечно. Не сомневайтесь. Если что — я сразу же вас вызову.

— А вы, — обратилась женщина к Степану, — постарайтесь его не волновать. Это ему сейчас противопоказано.

— Что ж я, дурак, что ли! Понимаю!

— Ну все, тогда я вас оставляю.

— Степка, ну не томи ты! Говори давай скорее! Что там с Софьей? Как ты вообще узнал, что я здесь?

— У… сколько ты вопросов-то сразу задаешь! Даже не знаю, с чего начать.

— Степан…

— Ладно. Не буду тебя больше мучить, тем более, это сейчас крайне нежелательно. Начну с самого начала….

— Когда я от вас ушел после похода в ту поликлинику — злой был до ужаса, — начал рассказ Степан. — Все крушить хотелось вокруг и ломать. Нажрался, как скотина. А потом так несколько дней и не просыхал, вообще ничего не соображал. И в голову мне как-то взбрело на футбол рвануть. Ну не знаю почему — захотелось просто. Как в метро садился, как ехал — ничего не помню.

— Подожди. Ну а как же ты без билетов на футбол поехал?

— Так говорю, пьяный был. Я даже не был уверен, что ЦСКА именно в этот день играет, на обум махнул. Ну чего с пьяного человека взять? Но суть не в этом. До стадиона я так и не добрался. Вышел из подземки, огляделся, да побрел Бог знает куда. Вдруг слышу крики «Дядя Степан! Дядя Степан!» Стою — ничего не понимаю. Кто меня, думаю, зовет? А тут парнишка подбегает молодой, а вместе с ним еще человек пятьдесят — почти все в шарфах, в атрибутике (видишь, даже мне один подарили). И здоровые, как лоси. Я уж испугался, что бить будут. Ну, ничего, думаю, уж двоих уложу, а дальше как получится. А парнишка мне и говорит: «Вы что, дядя Степан, не узнаете?». А я ж пьяный. Пригляделся — вроде рожа-то знакомая, а где его видел — не помню. Ну, он заметил, что я растерялся, и говорит: «Дядя Степан, я Крейзи. Помните, мы с вами на ЦСКА-Бавария ходили. Вы еще тогда песню пели, и мы победили 3:2». Тут-то я его и вспомнил. Обнялись мы с ним, расцеловались, а парень этот еще своим говорит — смотрите, мол, это про него я вам рассказывал. Ну, эта орава на меня так уважительно посмотрела, головами закивала. Я аж покраснел, наверное. Хотя рожа в тот момент у меня и без того, как спелый помидор была

— Да ты не отвлекайся. По делу говори.

— Так я и говорю, не перебивай. Видит он, что я не в самом лучшем состоянии нахожусь. Спрашивает, что стряслось. А у меня так погано на душе, так муторно. «Долгая эта история, — говорю. — Ты ведь, наверное, на игру опаздываешь». А он мне — да Бог с ней, с игрой, какой матч может быть, коль другу плохо? «А мы разве друзья?» — спрашиваю. А он мне «А то! Я ж говорил, мы своих никогда не бросаем. Рассказывай, дядя Степан, что стряслось». Шоблу-то свою на футбол отпустил и отвел меня куда-то в тихий дворик, от чужих взглядов подальше. Ну я и выложил ему все, как на духу. И про нашу поликлинику, и про тебя, и про Андрюху, да про всех нас. А потом про главного врача, про все его пакости, и как мы втроем остались, и как я от вас потом ушел…

— А он? Он-то что сказал?

— Да он с каждой минутой хмурился все больше. А потом еще долго ругался, что я раньше его не нашел. Я его спрашиваю «Ну а ты чем нам мог помочь? У тебя и самого, небось, забот хватает». А он мне «Да я, дядя Степан, ради вас и ваших друзей в лепешку расшибусь. Вы ж мои кореша! И ребята мои за вас горой. Я ж им про вас столько всего рассказывал, вы у нас настоящие герои. Серьезно. Ни один клуб такими болельщиками похвастаться не может. Вы же сами говорили, что у вас правило главное в поликлинике, что все друг другу помогать должны. Так в этом мы похожи, у нас точно такой же кодекс действует. Да даже если б вы за другой клуб болели — это все неважно. Мы же люди, а люди должны друг другу добро делать. Иначе зачем вообще жить»?