Физиология духа. Роман в письмах

Чего и Вам желаю, дорогой (не в смысле — не дешевый, не подумайте; памятник Вам поставить, кроме шуток) доктор.

Искренно Ваш пациент,

К.

А как Вы думаете, это правда правда, что можно умереть от мороженого? Если да, сколько надо съесть? Если честно.

Письмо четвертое

Дорогая Н.

От моего пациента К. узнал, что он послал тебе на прочтение и, так сказать, отзыв, один документ (назовем его “письмо”). К своему письму (извини за тавтологию, с этим К. поневоле запутаешься) мне об этом — он приложил твое, ответное. Надеюсь, прочитав его (оно априорно не могло носить личного характера), я не совершил ничего такого, что тебе как-то не понравилось бы.

Его письмо (опять; просто беда) мне — реплику на твое письмо (опять!..) — на всякий случай тоже прилагаю — может быть, оно будет тебе любопытно. Но, может статься, тебе будет небезынтересно и что я обо всем этом думаю, уже просто потому, что я по необходимости осведомлен о некоторых фактах, тебе неизвестных.

По всему, ты решила, что письмо (ну ладно, слово и слово, нечем заменить, не обращай внимания. в конце концов) тебе послали его авторы, муж и жена, выработавшие некий общий меморандум, некое curruculum vitae, но в силу его, так сказать, некоторой необычности сомневающиеся в его правильности и застенчиво, завуалированно спрашивающие твоего “мнения” по поводу “чьего-то найденного письма”. И ты, приняв правила игры, говоришь с его авторами в третьем лице: это позволяет тебе высказаться о них не как “о присутствующих”, то есть достаточно жестко, то есть по существу. Категорически не соглашаясь с ними, ты позволяешь себе вмешаться — с благой целью, думая, что для них это вопрос жизни, нуждающийся в компетентном вмешательстве.

Ты почуяла тут какой-то подвох (то, что ты назвала “перевоплощением”) — но мысль, что тебя просят о помощи, безоглядно увела тебя в сторону: ты сочла, что речь идет о “перевоплощении” авторов письма друг в друга.

В действительности же мы имеем дело с чисто виртуальным фактом: авторов этого письма в том виде, в каком они здесь предстают, попросту нет. Поэтому помочь им нельзя ничем, да и не надо.

“Перевоплощение”, однако, существует. Существует автор, который написал тебе письмо с просьбой прочесть другое, большее, которое он же сам и написал. Он убежден, что не написал это письмо, а только записал его под диктовку своих родителей, как он уверен, покойных (заметь, он и сам понимает странность такого рода письма и раньше, по крайней мере, говорил, что составили его они сами, это что-то вроде предсмертного саммита их жизненной встречи; теперь же, выведенный тобой из себя, “открыл свою тайну”: оказывается, это он записал под их посмертную диктовку). Записал их “голоса”. Зовут его К., он уже довольно долгое время в числе моих постоянных пациентов; помочь ему с помощью советов несуществующим героям (а вовсе не авторам) его произведения, само собой, нельзя... впрочем, спасибо за мысль, можно попробовать и такой путь, подобраться к нему через “голоса” его “героев” (я бы не стал только утверждать сразу, что это персонажи, маски его “я”, с ним как-то все не так, как у людей, я имею в виду — у наших больных... хотя у кого из н а ш и х все так, у кого классический случай?); помочь очень молодому человеку, почти мальчику, пишущему такие письма от лица людей не очень молодых и бывалых, людей, которых и вообще нет (но которые, как он совершенно убежден, были и есть на небесах, и ждут его там), и при этом убежден, что пишет все это вовсе не он, а они сами, — помочь ему вообще очень трудно. Хотя и хочется (а раньше очень хотелось, даже просто по-человечески, он вообще какой-то человеческий... и все время задирается, как молодой бычок... задирается от “большой духовности”, а сам ждет помощи от “бездуховной” медицины... но все стирается, к несчастью, общечеловеческие свойства психики распространяются и на тех, кто должен бы быть от них свободен хотя бы по роду работы).

Чего он хотел от тебя? Думаю, одного: ни минуты не сомневаясь, что запись продиктована ему, он (полагая, что из-за отсутствия взрослого опыта не может компетентно судить о многом, что здесь — не им, но только через него — сказано) усомнился в ней как в подлинном свидетельстве (ведь, не забывай, он христианин и верит, что и “сатана может явиться в образе ангела света”, что голоса могут быть и оттуда, но они и там могут быть подделаны) и решил послать его тебе, так сказать, на экспертизу — не на духовную, разумеется, но хотя бы на психологическую: достоверно ли звучат “голоса”, похожи ли на “покойных” как он их себе представляет.

Таким образом, твой ответ был расценен им двояко: обрадовал и “укрепил в вере” (компетентный человек отнесся к “голосам” как к совершенно живым, ощутимым, психологически достоверным, даже если они играют каждый роль другого) — и раздосадовал своим резким несогласием с “ними”, “их” позицией — т.е. с ним самим. Отсюда весь дальнейший тон.

Теперь ты в курсе, в общих чертах. Но если некоторые вещи теперь для тебя сами собой станут очевидны, то другие нуждаются в чисто фактическом дополнении.

Например, лезущая изо всех щелей не только “мужских”, но и “женских” признаний моего подопечного сексопатология... да, пожалуй, единственное в исходном “письме”, что меня не удивляет, это всесторонне (хотя в одном узком диапазоне) продуманная, навязчиво отрефлектированная сексуальная тема, сублимируемая в область тонких материй “высокого эроса” — и неумолимо “соскальзывающая” снова и снова в область сексуального расстройства. Тут надо даже не знать, а просто видеть моего подопечного. Ты сразу поняла бы, откуда в “письме” что берется, — так трудно носить тонкую душу в болезненно тучном и неприятно-рыхлом теле, иметь такое, знаешь, резиново-губчатое, такое, что ли, растопыренное, растерянное во все стороны лицо с красными пятнами... При этом К. чрезвычайно склонен к пониманию противоположного: собеседника, утверждения, пола — и ему горько, что желающих понять его в ответ находилось до сих пор крайне мало. Вообрази, он совершенно взрослый — и почти без какого бы то ни было сексуального опыта, если не считать... впрочем, это врачебная тайна, нарушать которую в данном случае не обязательно (если бы это было принципиально важно, какие у меня могли бы быть от тебя тайны?); и главное — при этом он считает, что он-то, умея глядеть на себя женскими глазами, ясно видит законность, так сказать, женской неприязни к нему, неприязни до отвращения. Отсюда — брезгливое отношение к своему телу, дисморфофобия (думаю, затем экстраполированная на тело вообще и женское в частности, — тема, отданная им “мужскому голосу”; но отсюда и его раздвоенное осознание тела вообще: он спорит с тобой, говоря, что христианство не поделило тело на “зоны” высокого и низкого, но освятило тело и все срамное в нем, а сам презирает тело, потому что презирает с в о е тело), цепкость внимания к его подробностям, кажущимся ему отвратительными, как все излишне животное, земное: “обезъяноподобное уродство” сосков груди и лобковых волос (особенно навязчиво преследующие его зрительные образы, на которые он постоянно “соскальзывает” в наших беседах) — и ненависть к себе за то, что его влечет животно-низменное, недостойное высокого человека; временами — длительная анорексия почти до полного голода с целью похудеть (трансформировавшаяся в программно-негативное отношение к пище у его “женского голоса”... кстати, про “медитацию борща” — это ты остроумно, небессмысленная шутка), постоянное мытье якобы всегда потных рук... Словом, полный компот.

Кстати, не знаю, заметно ли во вступительном письме (с просьбой прочесть второе, главное), которое он тебе прислал от своего имени, то, что просто бросается в глаза, когда читаешь присланное им мне (по твоему поводу): расслоение речи как минимум на два потока: один — с тяготением к аналитической последовательности мысли при обостренной до драчливости “полемичности” ее изложения (парень для его возраста недюжинно начитан в литературе, в основном философской и религиозной всех мастей), и другой — без умничанья, не заботящийся о выборе “взрослых” слов, эмоционально захлебывающийся, временами вязко и несуразно детский даже по оборотам речи, какой-то “бодающейся”. Одно это расслоение речи, временами спутывающейся, сплетающейся в третий, “синтетический” поток (а если считать, что пресловутое “письмо” — тоже им самим написано... ты скажешь — а кем же? да-да, конечно, им самим, не бойся, я пока еще в своем уме... так вот, там перед нами третье-четвертый его, так сказать, дискурсивный стиль, разительно отличающийся от тех двух видов его “собственной речи”... ну, “письмо” ты читала), позволяет говорить сама понимаешь о чем.