Пуля для тантриста. Экстремальный роман

Наверно, привычка к такой жизни шла с детства. Девочка из дипломатической семьи, заграничная судьба, потом - МГИМО, как у всех дипломатических детей, своя компания, свой мир, то особое пространство, в котором существовали избранные. Но она считала себя другой, ведь она рисовала. Ее посещала муза. Причем, муза особенная, потому что – ее личная.

Рослая брюнетка с большим бюстом, с длинными, чуть полноватыми, ногами, и широкими бедрами, она в то далекое время была недурна собой. Высокие брови, которые она подщипывала, широко расставленные водянистые глаза, четко очерченный рот с большой нижней губой, очень светлая, почти мраморная, кожа, и полунасмешливое выражение лица – это притягивало к ней мужчин. На многочисленных своих картинах она изображала в основном себя в разных ракурсах, обязательно на фоне зеркал, в которых бледно отражались ее мужчины, какие-то цветы, и натюрморты с фруктами и бокалами с красным и белым вином…

Сейчас ей было семьдесят, и темп ее жизни слегка снизился, это огорчало. Приходилось таскаться по врачам, мучиться с зубными протезами – ведь ей непременно хотелось, чтобы зубы выглядели в точности как натуральные, она долго изводила стоматолога, но своего добилась. Потом она доканывала массажиста, но жировые складки все равно портили форму живота, ничего не помогало. Лицо тоже «поплыло», веки обвисли, а пластическую хирургию она не признавала – слишком любила себя, чтобы ложиться под нож. Да и к чему, ведь она выступает на сцене, в свете софитов, нагишом; избранная публика приходит смотреть на нее, несмотря на дорогущие билеты; дирекция платит ей хорошие деньги, а это значит, что она все еще недурна собой. Она кому-то нравится, и даже очень. На нее «повелся» такой красавчик американец, как Хаббл!

И она с упоением принялась вспоминать свои выступления. Вспоминала, как тело ее подпрыгивало и крутилось вокруг столба, при этом взлетали высоко вверх ее массивные отвислые груди, складки живота, вздрагивали словно взволнованное желе бедра, мелко вибрировали щеки, она вскидывала поочередно ноги и руки, публика визжала от восторга.

«Конечно, я хороша! Не зря же Хаббл подарил мне свой «бьюик», не зря же. И он приедет на мой бенефис в сентябре, несомненно. Даже раньше приедет, наверняка. Мальчик на меня «запал», чувствую…» - думала Ветта, накладывая на лицо густую зеленоватую маску из глины и водорослей.

Она легла на пестрое покрывало, прикрыла глаза, и поплыла в страну грез. Вспомнила картины Ван Гога, которые он рисовал на скатертях и салфетках – это был период его лечения в психиатрической клинике, там у него не было холстов. «А неплохая мысль», - подумала Ветта. –«Я ничуть не хуже Ван Гога, и придет время, когда мои полотна будут стоить миллионы. Что, если начать рисовать на простынях и пододеяльниках? До такого еще никто в наше время не додумался…»

Потом мысли ее стали скакать и путаться. Всплыл эпизод, как папа мастерски фотографировал какие-то запретные объекты в Штатах, притворяясь рассеянным туристом. Тут же появлялись полицейские и охранники. Они начинали пояснять, что это запрещено, ни в коем случае нельзя это делать, и указывали на таблички с предупреждающими надписями. Папа на ломаном английском принимался путано извиняться. Вообще-то, английский он знал в совершенстве. И тут мама внезапно ломала каблук и с воплями падала, а пятилетняя Ветточка поднимала дикий рев и принималась бегать вокруг мамы, и пока полицейские вместе с охраной бросались на помощь, папа быстренько щелкал фотокамерой. Этот номер был у них давно отрепетирован, как и многое другое. У папы очень важная миссия – знала маленькая Ветточка, - приказ правительства, но это тайна, надо молчать. И она молчала. И чувствовала себя очень взрослой и особенной.

Потом ее мысли перекинулись на бывших мужей, любовников и подруг. С подругами у нее все обычно кончалось ссорой, так как она считала, что они, сучки такие, уводят у нее мужиков. Всех своих бывших партнеров она причислила к рангу «козлов». Самый большой «козлища» был Варенников, он ее не оценил, да еще после такой-то ночи, она ради него зажгла арома-лампу с эротическим стимулятором – маслом иланг-иланг, она показывала ему свои лучшие полотна, а потом демонстрировала любовный мастер-класс, она даже дала ему несколько уроков, так как в сексе он совсем не разбирался. Или был слишком пьян. Он вообще ничего не понял, стал избегать ее, она была раздосадована, разозлена, просто взбешена, она хотела его убить. Пыталась, по крайней мере. Но промазала. Да, в семьдесят лет меткость уже не та. Это все оттого, что живет она в этой убогой России, где такой низкий уровень жизни, что люди быстро стареют и умирают. Она еще долгожитель, и активность ее невероятно высока. Обычно в этом возрасте уже не женщины, а дряхлые бабульки, еле ползающие с палочкой в руках, или вообще прикованные к постели. А она часть жизни умудрилась прожить заграницей, потому и не очень износилась.

Потом она стала думать о своих последних любовных похождениях. Незадолго до поездки на отдых она закадрила симпатичного мужика восточного типа, с таким блеском больших карих, слегка удлиненных, глаз, с невероятно длинными ресницами, с густющими волосами черными и блестящими, в общем, самое оно. Он пригласил в гости, пили щербет, ели розовую дыню. Она с нетерпением поглядывала в сторону спальни. А он, не замечая, вещал о каких-то феноменах:

- Среди современных феноменов, которые совершенно не поддаются пока объяснению, есть такие, которые связаны со структурой пространства, более сложного, чем кажется. Хотя, оккультисты давно уже говорили и писали о тонких мирах, которые незримо пронизывают наш мир. Эти тонкие миры образуют брамфатуру любой планеты. Земная брамфатура называется Шаданакаром. Это многомерный гигантский цветок сложной формы, который, как ореол, окружает небесное тело, - своеобразный флер, полутень, заметить которую не всегда удается. Вы, наверно, слышали о людях или предметах, которые появляется как бы ниоткуда и исчезают в никуда? Слышали о пространственных порталах? Вот через эти самые порталы…

Ветта ничего не поняла, устала слушать эту внезапную лекцию, распрощалась и ушла, в мыслях проклиная дурацкую ситуацию и своего знакомого, такого сексуального с виду и настолько бестолкового на деле. Ну напрасно она строила ему глазки, и вздыхала, и быстро проводила кончиком языка по верхней губе, и складывала губы сердечком, - все зря, она ничем не смогла его пронять.

Эти воспоминания окончательно погрузили ее в сон. Засыпая, она подумала о Хаббле, ее единственным на сегодня кадре, и поняла, что в него стоит влюбиться, а то как же без любви, так и постареть можно. Ведь только любовный гормон продляет молодость.

Хаббл с трудом понимал, что происходит. От внезапного ареста, от полученного стресса на него нашел ступор. Он почти ничего не соображал, когда у него брали отпечатки пальцев, когда фотографировали в трех ракурсах, когда пытались допросить. Он никак не мог взять в толк, о чем его спрашивают и что вообще от него хотят. Наконец, его втолкнули в камеру, закрыли железную дверь и включили замок. Электрические щеколды выдвинулись в пазы. Хаббл застыл посередине камеры, тупо уставившись в пустоту. Потом медленно попятился назад, пока не натолкнулся спиной на холодную стену. Он скользнул по ней вниз, и бессильно опустился на пол. Уронил голову на колени, и замер.

Так он просидел всю ночь, словно в анабиозе. Утром ему принесли завтрак, но он к нему не притронулся. До него доходило словно сквозь толщу льда, что он – убийца, и это не сон, он действительно убил подругу, и его повязали… А может, ничего этого нет, просто приснился кошмар, и теперь надо проснуться. Хорошо бы, если б все так и было.

Потом продолжились допросы, он отвечал невразумительно, он был сломлен. Мысленно он клял себя, что покинул то уютное убежище у русской художницы, в котором совсем, начисто забыл об убийстве. А ведь она предлагала ехать вместе в Москву, и он даже пообещал, что непременно там с ней встретится, даже сказал, где – в Американском кафе…