Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему з

Ходорковский пишет мне из тюрьмы: «Уйти в сторону реально — это большое мужество». Я представляю себе, как слушал Ходорковский Чубайса и Немцова и думал, реально ли Чубайс собирается уйти в сторону.

Такая отчетливая жертва, как уход Чубайса из политики, не должна ли настораживать, как настораживает шахматиста жертва ферзя? Я спрашиваю Немцова: — Что сказал Ходорковский?

— Ходорковский сказал «да». Он обещал поговорить с Явлинским.

— А что сказал Невзлин?

— Невзлин был против в том смысле, что «Яблоко», поскольку они его полностью финансируют, то полностью и контролируют, а объединенную партию они финансировать будут частично, и потеряют над ней контроль.

— А Ходорковский что?

— Ходорковский сказал, что ему не нужен контроль над либеральными партиями, а нужно, чтоб либеральные партии были в Думе. Он позвонил Явлинскому и пытался уговорить его объединяться. Но ничего не получилось. Ходор говорил потом, что столько вони наслушался про СПС и Чубайса, плюнул и…

Я шагаю рядом с Немцовым и думаю, что же это за контроль такой стопроцентный, который так боялся потерять Невзлин? Что же это был за контроль, если Ходорковский не мог просто повелеть лидеру партии «Яблоко» объединяться с СПС?

Неделю спустя Явлинский скажет мне в итальянском ресторанчике на Пятницкой, что Ходорковский не звонил ему и не предлагал объединяться с СПС. А про контроль Явлинский скажет: — Они, конечно, хотели контроля над партией. Вернее над нашей фракцией в парламенте. Но мы боролись с их контролем политическими методами. Мы провели через съезд решение о том, что лидера фракции выбирает не фракция, а съезд. Даже если бы все члены фракции «Яблоко» в Думе были верны Ходорковскому, они не могли бы избрать лидера фракции.

Только через съезд.

Я спрашиваю Немцова: — И что?

— И вот мы в дерьме сидим, Панюшкин, а Ходор сидит в тюрьме, а ты книжку пишешь. Ты понимаешь хоть, что не про Ходорковского книжку пишешь, а про Путина?

— Угу! Про внутреннего Путина…

Год 2003-й должен был стать для Ходорковского переломным. Вся эта его «внутренняя переоценка ценностей», произошедшая, как он пишет, в 1998 году, должна была, наконец, получить материальное воплощение. «Скорлупа», про которую Ходорковский пишет, будто в 1998 году «дала трещину», должна была развалиться окончательно. Обстоятельства складывались одно к одному.

В январе 2003-го Ходорковский пытался объединить «Яблоко» и СПС. Не объединил, но была создана комиссия, в которой Сергей Иваненко от «Яблока» и Ирина Хакамада от СПС пытались договориться об объединении.

В феврале 2003-го Ходорковский выступил в Кремле с презентацией о коррупции. Презентация не понравилась президенту, но тему коррупции никто ведь не закрыл, и казалось, будто эта неудачная презентация только начало разговора.

В марте 2003-го владелец компании «Сибнефть» Роман Абрамович предложил Михаилу Ходорковскому объединить «Сибнефть» и ЮКОС. Ходорковский согласился: в результате сложного обмена акциями, 26 % (блокирующий пакет) в объединенной компании «ЮКОС-Сибнефть» должны были принадлежать «Сибнефти», а остальное — ЮКОСу. Казалось, еще немного и удастся создать такую большую компанию, что государство не сможет ее контролировать, не сможет нанести ущерб ее акционерам, как нанесло в 1998 году акционерам Банка МЕНАТЕП.

В апреле, 26 апреля 2003 года, Михаил Ходорковский встречался с президентом Путиным еще раз, теперь уже один на один. Про эту свою встречу с президентом Ходорковский рассказывал Борису Немцову и Ирине Ясиной. А Немцов и Ясина рассказывали мне, и рассказы их практически совпадают.

Дело в том, что, даже если нефтяной бизнес в стране находится в частных руках, совершать крупные нефтяные сделки без ведома и одобрения государства не принято. Двадцать шестого апреля Ходорковский так или иначе проинформировал президента о том, что собирается объединить свою нефтяную компанию с компанией Романа Абрамовича. И так или иначе получил одобрение. Еще, поскольку начиналась предвыборная кампания в Думу, президент попросил Ходорковского, чтоб ЮКОС был вне политики, не финансировал оппозицию. Ходорковский отвечал, что ЮКОС оппозицию не финансирует, а финансирует ее лично он, Ходорковский, из личных своих денег, с которых исправно уплачены налоги. Президент, кажется, согласился, что всякий гражданин России имеет право финансировать какую хочет партию из личных средств, и просил только, чтоб ЮКОС не финансировал коммунистов. Ходорковский ответил, что ЮКОС коммунистов не финансирует, а финансируют их некоторые акционеры ЮКОСа, и тоже из личных средств, и он, Ходорковский, совсем уж ничего не может поделать с коммунистическими взглядами своих акционеров, тем более что всякий гражданин России волен финансировать из личных средств какую хочет партию. Президент согласился.

Казалось, еще немного, и страна изменится. Казалось, усилия Ходорковского в бизнесе, политике и образовании вот-вот сложатся воедино. Он, Ходорковский, станет первым, кто создал большую и прозрачную компанию, неподконтрольную государству, а подконтрольную только международному праву. Он, Ходорковский, станет первым человеком в России, которому удалось консолидировать демократические силы. Он, Ходорковский, станет человеком, который вырастит в России первое свободное и европейски образованное поколение.

И главное, президент вроде бы поддерживает его, Ходорковского, во всех этих начинаниях.

Ирина Ясина говорит, что Ходорковский вернулся с этой своей встречи с президентом и долго президента нахваливал. Сотрудники ЮКОСа, наоборот, говорят, что Ходорковского насторожила эта встреча с президентом — президент был подозрительно доброжелателен.

Ходорковский говорил, что президент вроде все понимает: и про борьбу с коррупцией понимает, и про объединение ЮКОСа с «Сибнефтью», и про образование, и про свободу финансировать оппозицию и про то, как важно, чтоб оппозиция была. Ходорковский говорил, что президент, дескать, понимает: впервые в России богатый и могущественный гражданин (Ходорковский) хочет не захватить власть, а освободить себя и других от излишнего давления власти. Говорил, и сам как будто не верил собственным впечатлениям.

— Дело в том, — вздыхает Ирина Ясина, — что Путина в школе КГБ учили вербовке. Людмила Алексеева (известная правозащитница, глава Хельсинкской группы. — В.П.) тоже после встречи с Путиным говорила, будто он все прекрасно понимает про права человека. А Путин просто вербовщик. Он говорит людям то, что люди хотят от него слышать.

В апреле на встрече с президентом Ходорковский хотел услышать, что ему можно стать свободным, и услышал. Но поскольку лишь узнику может быть позволено стать свободным, то, выходит, тогда, в апреле 2003-го, на вершине своего могущества Ходорковский был узником, и до этого всю жизнь был узником. В статье «Собственность и свобода» Ходорковский пишет: «… я осознал, что собственность, а особенно крупная собственность, сама по себе отнюдь не делает человека свободным. Будучи совладельцем ЮКОСа, мне приходилось тратить огромные силы на защиту этой собственности. И приходилось ограничивать себя во всем, что могло бы этой собственности повредить.

Я многое запрещал себе говорить, потому что открытый текст мог нанести ущерб именно этой собственности.

Приходилось на многое закрывать глаза, со многим мириться — ради собственности, ее сохранения и приумножения. Не только я управлял собственностью — она управляла мною».

Он, выходит, в 1998 году заметил, что он узник, что государство вольно распоряжаться его судьбой, как хочет: дать богатство или отнять богатство, дать голос или лишить голоса. Но он не думал, будто всякое государство в принципе подавляет всякую свободу. Он думал, что дело в конкретных людях, называвших себя в России 2003 года государством. Дальше в статье «Собственность и свобода» читаем: «… дело ЮКОСа — это никакой не конфликт государства с бизнесом, а политически и коммерчески мотивированное нападение одного бизнеса (представителями которого выступают чиновники) на другой. Государство же здесь — заложник интересов конкретных физических лиц, пусть и наделенных полномочиями государственных служащих».