Целитель

Что же теперь мешало мне встряхнуться и вспомнить, что совсем недалеко живет Вадим, у которого полна квартира гостей, там весело и мне будут рады в любое время; что Юра Новосёлов всегда откроет двери и одарит душевной беседой; что хлебосольный дом сестры – это и мой дом.

Но за всем этим бурлением, весельем и многолюдством скрывалось то, о чем все они мои родные и близкие не подозревали. А мне открылось. Я ведал, как непрочен и хрупок мир, и его благополучие – только кажущееся. Стоит чаше весов качнуться в любую сторону и всё станет прахом.

Я уже думал, что действовать необходимо во имя сохранения мира целым и невредимым, что бездействие – преступно.

Я распалялся от собственных мыслей, но охлаждал мою пылкость один-единственный вопрос: как действовать?..

2

В городе были люди наделенные Знанием, облеченные полномочиями, имеющие полный доступ к материальным и физическим ресурсам. Меня кто-то контролировал, считал шаги, повторял слова. И это придавало сил держаться достойно и не сотворить какую-нибудь глупость.

Держаться достойно приходилось всегда, везде и во всём. Это порядком усложняло жизнь, но в то же время делало её более занимательной.

И думалось: совсем ведь немного надо, чтобы оставаться настоящим человеком, соблюдай два условия: говори и думай, что тебя слышит весь мир; делай и думай, что тебя видит весь мир.

Наконец, меня оберегали. Вспомнилось, спустя пару месяцев после приезда, уже набранный различных впечатлений, поражённый количеством незнакомых людей, среди которых легко затеряться, я слегка расслабился, и впервые мне показалось: всё, эксперименты закончились.

Но мне быстренько дали понять, что я ошибаюсь, что Судьба уже установила на мне свой знак и я – в числе меченых.

Значит, о спокойной, обычной человеческой жизни следует позабыть, и чем быстрей, тем лучше. Нет её теперь для меня, и уже никогда не будет.

_________________________

Это произошло в один из очень спокойных июньских вечеров, когда кажется, что сама нега спускается с небес на грешную землю, чтобы дать людям хоть немного отдохновения и покоя.

…Мне надо было поговорить с ветераном войны для обширного интервью к 22 июня. Договорившись по телефону, я дождался назначенного времени и отправился искать по адресу. Новые названия улиц сбивали с толку, сами астанчане порой не могли помочь отыскать необходимую. Так я ходил от дома к дому, выспрашивая прохожих, пока не оказался в неведомом месте.

Пройдя еще пару дворов, понял, что окончательно потерял ориентиры и надо бы выбираться на «караванные пути».

Пошел наугад в «ту» сторону и оказался в тупике. Чистый асфальт под ногами, высокие бетонные стены по сторонам, позади – глухо – единственный проход, куда надо было вновь возвращаться, – светил фонарными столбами. Потом заметил, что два фонаря начали стремительно расти в размерах и приближаться ко мне в виде огромного черного джипа. Я замер, ожидая, что он затормозит…Едва успел отскочить в бок, благо пространство позволяло.

Взвизгнули тормоза. Я всё еще стоял, держась за стену.

Джип тронулся назад и – вновь на меня. Я увернулся. Он затормозил.

Я рванулся в сторону выхода.

Джип стремительно нёсся за мной – кормой вперёд, нацеливаясь и чего-то выжидая. Он ревел как танк в стремительной атаке смертного боя. Тогда я совершил «олимпийский» рывок и успел забежать за первый столб у выхода. Внедорожник вовремя не затормозил. Удар. Звуки разбитого стекла и затихающего мотора.

В мою сторону спешил наряд полиции.

– Что у вас здесь происходит?

Я не успел отдышаться, но, указав в сторону джипа, сказал:

– Он пытался меня задавить…

Полицейские выхватили оружие.

– Немедленно выходи из машины! – прозвучала команда.

Дверь открывалась с трудом. Из неё, подняв руки и дрожа всем телом, вышел человек средних лет.

В участке, пока шла запись показаний, я внимательно разглядел напавшего. Он сидел, устало прикрыв глаза, и судорожно подергиваясь. Память на лица у меня почти фотографическая и могу с уверенностью сказать: не видел, не знаю.

Это был высокий (гораздо выше меня) человек, с длинными сильными руками. На его правой щеке небольшим серпиком выделялся багровый шрам; волосы белесые с медным оттенком; глаза карие. Он, словно очнувшись, потерянно озирался по сторонам, не понимая, что происходит.

Я ему верил, он и в самом деле ничего не понимает…

Полицейским сказал, что никакого заявления подавать не буду, не было никакой «попытки наезда».

_________________________

Происшествие это не то чтобы напугало меня, но озадачило, я воспринял его как знак, но несколько дней ходил сам не свой. Признайтесь, мало приятного в том, что тебя хотят переехать самодвижущейся тонной.

А потом у меня пропал сон, хотя нынешнее состояние бессонницы отличалось от прежнего: ничего не болело, я нормально соображал; утром бывал даже бодр. Ходил на работу, писал на заданные темы, уставал. Но, возвратясь домой, опять не мог заснуть. Конечно, нервы, нервы.

Уже полгода я живу в столице какой-то непонятной, ожидающей жизнью. Вот что-то случится, вот меня позовут, вот-вот я окажусь в самом эпицентре борьбы за человечество. Но вместо этого…

Я слышал, самая тяжкая пытка – бессонницей. Теперь верю. Во время таких невольных ночных бдений, что только не передумаешь. И мысли приходят различные.

Я работал и получал нормальные деньги. Расплатившись с долгами, чувствовал себя почти сносно: не давило. Я уже изрядно отдохнул от горняцкого городка, из которого всё время порывался уехать. Уехал. Что дальше?

Но ведь там всё было для чего-то, всё во имя чего-то. Чего? Человеческой же сути. А она – примитивна. Кто сказал? Володя Гаах – литературный редактор газеты. Пришел как-то на работу выпивши, и начал истолковывать своё отношение к человеку.

Я вспомнил почти дословно.

Но не это главное. Сюрприз заключался в конце.

– Я таскаю по земле эти кости, мясо, кровь…Какая гадость! И внутри меня происходят процессы, которые вынуждают разрабатывать немыслимые средства и лекарства, дабы их укротить.

Володя стал в позу оракула и пытался говорить членораздельно. Слабо получалось. Иногда давал петуха, и слушать было забавно.

– Всё на земле посвящено этому: здания, сооружения, механизмы. Всё для укрощения, притушения, удовлетворения. Люди своей скотской сущностью покрыли все, заслонили небо и даже придумали аппараты, чтобы выносить весь этот человеческий мусор на околоземную орбиту.

Он хохотнул.

– Дураки! Как будто нет другого способа общения с внеземным разумом.

Он хохотнул ещё раз:

– Идиоты! Вы не находите?

– Ещё как, – согласился я.

– А сколько, по пропорциям, в его громаднокилограммовой сущности занимает матрица мозга? – спросил он, качнувшись.

– А в вашей? – осведомился я, оторвавшись от компьютера. – Вы по-другому устроены?

– Всё по-другому, – насупив брови, грозно отвечал Гаах. – Всё перевёрнуто с ног на голову. Представляете, они – эти козлы, даже понятие смерти извратили донельзя. Злая, косматая старуха с идиотской косой. Бред сивого учёного!

Он немного помолчал, собираясь с духом.

– А если это – великолепная, стройная и очень сексуальная деваха, с который ты уходишь – заметьте – добровольно, куда угодно, лишь бы подальше от всей этой дряни. Проще говоря, она должна быть такой, какую заслужил каждый, или придумал по деяниям своим. Вот вы, – он вперил в меня хитрые глаза, – какой ждёте?

– Мне более приятен второй вариант, – ответил я серьезно. – Но, с другой стороны, я никуда не спешу.

– Да, у вас – дела, – ответил Гаах рассеянно, – вы всё время сидите, готовитесь и ждёте…Ожидаете, когда вас позовут. Успокойтесь, вас обязательно позовут.

Поначалу я даже ничего не понял, но потом услышал, что голос Володи стал совершенно другим – трезвым и бесстрастным.

– Ибо, Дети Света и силы Тьмы навсегда останутся врагами, – закончил он, почти хрипя. – А пока они остаются врагами, такие как вы – необходимы…