В середине дождя

Здесь было чуть темней, чем в гостиной — царил мягкий полумрак. Полкомнаты занимала кровать, в углу которой лежали красные подушки. Постель была застелена шелковой простыней, от стен к концам кровати спускались бархатные повязки. Ложе турецкого султана. Где-то в углу комнаты стоял магнитофон — играла тихая, расслабляющая музыка. Было тепло, даже чуть душно.

Таня присела на кровать. Головы она не поднимала, правую руку положила на колено. Она была так же красива, как и шесть лет назад.

— Привет, — наконец нарушила она молчание.

— Привет, Таня, — сказал я.

— Глупо, правда?

— Мир тесен.

— Да уж…

Я стоял у стены. Стоял и смотрел на нее.

— Ты почти не изменилась.

— Не ври мне. Ты никогда не умел врать. Ты прекрасно понимаешь, что я изменилась. Не смотри на внешность. Не ожидал меня увидеть здесь?

— Конечно, нет…

Таня взглянула на меня.

— Душ пойдешь принимать? — спросила она.

— Зачем?

— Ты для чего сюда пришел?

Я присел на кровать. Мы сидели рядом — как когда-то в лагере на пригорке, под соснами. По стенам струился рассеянный свет лампы. В магнитофоне играли Enigma "Return to innocence".

— И часто ты ходишь в такие места? — спросила Таня.

— Сегодня в первый раз.

— С девушками не везет?

— Да нет… Не в этом дело. Знакомый позвал.

— Так и думала. Сам ты в такое место никогда бы не пришел.

Таня провела рукой по простыне. На простыне появилась ложбинка и сразу исчезла — как след на песке.

— А ты как попала сюда? — спросил я.

— Это долгая история.

— Я хочу ее услышать.

— Не нужно. Вообще, зря все это.

Она встала, прошла к окну. Взяла с подоконника пачку сигарет, повернулась ко мне.

— Ничего, если я закурю? — спросила она.

— Ничего.

Таня щелкнула зажигалкой, сделала первую затяжку. Это были тонкие ментоловые сигареты.

— Курить ты так и не бросила, — сказал я.

— Это не самый большой мой грех, — слабо улыбнулась она.

Разговора не получалось. Большую часть времени мы молчали. Когда встречаешь человека через шесть лет, очень сложно найти утраченное взаимопонимание. Таня была и той же, и другой. Здесь, в этом месте пробиться к Тане, которую я когда-то знал, было невозможно.

Отведенный час подходил к концу. Таня продолжала курить. Она стояла ко мне боком, смахивая пепел в пепельницу, поглядывая в окно. В полумраке я даже не видел ее глаз.

— Мы можем встретиться и поговорить, — сказал я.

— Не стоит этого делать.

Я нашел в кармане какой-то чек из магазина. Написал на нем номера своего домашнего и мобильного телефона. И положил на столик.

— Если захочешь встретиться, позвони, — сказал я.

Она молчала.

— Знай: для меня ты все та же.

Перед тем, как уйти, я спросил:

— Таня, а где твоя челка?

— Ее нет, — сказала она. — Как и нет больше той девочки.

По дороге к метро Вадим спросил, понравилось ли мне. Я кивнул. Больше мне ничего говорить не хотелось. Вадим же не стал расспрашивать подробности. Только заметил:

— А у тебя хороший вкус. Твою девочку я тоже сначала приметил.

Я промолчал.

Таня позвонила мне через два дня. Я сидел в своей комнате, слушая музыку в наушниках, и пил горячий кофе. На улице мела метель, Танин голос казался сухим, тихим и далеким, как снег за окном.

— Ты сегодня вечером свободен? — спросила она. — Я хотела бы с тобой встретиться…

Мы договорились о встрече в одном из кафе. Перед тем как попрощаться и положить трубку, Таня долго молчала, словно хотела сказать что-то еще.

Она опоздала на двадцать минут. Все это время я сидел за столиком кафе и думал о том, как мне теперь вести себя с Таней. Я сталкивался с прошлым, которое до этого момента было лишь воспоминанием.

Повесив пальто на вешалку и сняв шапку, Таня села напротив. Некоторое время мы молчали — она изучала меню, я изучал ее. Одета Таня была просто — черный свитер грубой вязки с воротом, синие джинсы. Простая прическа с хвостиком сзади, минимум косметики на лице. У меня возникло ощущение, что она таким образом отстранялась от своей работы, где ей, наоборот, приходилось быть яркой и привлекательной на вид.

Мы заказали себе по кофе и сэндвичу. В кафе было тихо — привычный музыкальный фон заменяли тихие разговоры за соседними столиками и приглушенный шум улицы за окном. Там, за окном, сквозь метель светили разноцветные огни фар проезжающих автомобилей. Они были похожи на светлячков, летающих в чистом поле.

— Ты разве сегодня не учишься? — спросила Таня.

— Нет. В понедельник у нас нет занятий.

— И у меня выходной. — Она посмотрела в окно. — Я работаю сменами. Два через два.

— И давно ты в Москве?

— Третий год. Сейчас снимаю квартиру. Недалеко отсюда.

— А учеба?

— Поступила в прошлом году. Учусь на заочном, "финансы и кредит".

— А как же педагогический?

Таня промолчала. Нам принесли заказ, и она сделала глоток кофе. Потом сказала:

— Это мечта. Пусть она такой и останется. Я давно поняла: только наличие денег может дать мне шанс на нормальную жизнь. Раньше я была наивной дурой.

Сэндвич был горячий. Я разрезал его на маленькие куски. Таня сказала:

— А ты изменился. Все-таки научился задавать вопросы.

Она взяла нож и разрезала свой сэндвич. У нее были сильные и уверенные движения. На ее правом запястье я увидел небольшой шрам, давний. Я не замечал его раньше.

— Ты стала очень взрослой, — сказал я.

— Да. Ты прав. Я стала очень взрослой. Иногда я чувствую себя старухой.

Таня держала вилку в руке, но к сэндвичу пока не притрагивалась.

— Ты сильно удивился, когда увидел меня там? — спросила она.

— Я часто представлял себе нашу встречу. Но, конечно, совсем не так.

— Уж извини. Не оправдала ожиданий.

Таня положила вилку и сделала глоток кофе. За окном все так же носились разноцветные светлячки. Я подумал, что ту Таню, которую я когда-то знал, вернуть не смогу.

Она заговорила, когда включили музыку. Все-таки здесь была музыка — это почему-то оказалось неожиданным открытием.

— Почему ты не позвонил тогда, шесть лет назад? Я ждала твоего звонка. — Голос ее стал тихим, как совсем недавно, по телефону. — Я потеряла тем же летом блокнот, где был записан твой номер. Поэтому только ждала.

— Я позвонил. Через год. Тебя уже не было. Вы переехали?

— Да. У меня папа зимой умер от аппендицита. Мы тогда продали квартиру и купили другую, поменьше. Нам нужно было переехать.

— Я не знал.

— В больнице ему занесли инфекцию. Начался перитонит. Кто сейчас умирает от аппендицита? Это все врачи-уроды. За операцию содрали с нас последние деньги. Сказали — платите сейчас же, или мы не будем ничего делать. Мы заплатили, а папа все равно умер. С этого все и началось. Началось все дерьмо моей жизни.

Она взяла нож и стала разрезать повторно уже порезанные куски сэндвича. Потом отложила нож и отвернулась к окну. Некоторое время мы просидели, слушая какую-то композицию без слов. Таня вытащила пачку сигарет и закурила.

— Маму уволили с фабрики по сокращению через месяц после смерти отца. В Иваново тогда была страшная безработица. Это был ужасный год. Безработная мать и трое несовершеннолетних детей. Мы продавали свои вещи, потому что нам нечего было есть. И никому мы не были нужны. У нас и родственников-то не было.

Таня покачала головой и посмотрела на меня сквозь сигаретный дым.

— Оказывается, в наше время можно запросто умереть от голода. Это, наверно, сложно себе представить. Я с тех пор привыкла обходиться малым.

Я посмотрел на ее сэндвич. Он оставался нетронутым.

— В том же году я ушла из школы. Закончила девятый класс и ушла. Надо было искать работу. И Сережку нам пришлось забрать из садика — не было денег. От этих паршивых денег зависит все на этом свете.