Обрученные с Югом

— Он был твоим четвертым или пятым мужем? — уточняю я, уже печатая.

— Откуда у тебя такое пристрастие к цифрам?

— Люблю точность. Среди журналистов и репортеров это часто встречается. Почему ты развелась с Троем? Журнал «Пипл» назвал его одним из самых красивых мужчин Голливуда.

— Я купила вибратор. У него более выраженная индивидуальность. И со своими обязанностями он справляется гораздо лучше.

— Дай объяснение, которое можно напечатать в семейной газете.

— Не сошлись характерами, особенно после того, как я застала его в горячей ванне — он трахал какую-то малышку.

— Ты сочла это дурным предзнаменованием?

— Да, в то время я как раз пыталась забеременеть.

— Можешь вспомнить всех своих мужей по именам?

— Я даже в лицо не всех помню.

— Самый ужасный человек, которого ты встречала в Голливуде?

— Карл Седжвик, мой первый муж, — отвечает она без раздумий.

— А самый лучший?

— Карл Седжвик. Вот какой он обманчивый и противоречивый, этот Голливуд.

— Что тебя поддерживает в жизни?

— Вера в то, что в один прекрасный день я получу самую лучшую роль, какой не было ни у одной американской актрисы.

— Что тебе помогает не сойти с ума, пока ты ждешь этой роли?

— Большие члены. Хорошая выпивка. Короче говоря, широкий выбор лекарственных средств.

— В Чарлстоне можно найти ликер.

— Мартини лучше, когда слушаешь, как волны Тихого океана разбиваются внизу о скалы.

— Можно написать о твоих любимых лекарственных средствах?

— Разумеется, нет!

— По чему ты больше всего скучаешь? Я имею в виду Чарлстон.

— Скучаю по школьным друзьям, Лео. Скучаю по девочке, которой была, когда приехала в этот город.

— Отчего?

— Оттого что в то время я еще не успела испортить свою жизнь. Думаю, тогда я была хорошая. А ты как думаешь, Лео?

Я смотрю на нее и вижу ту исчезнувшую девочку, о которой она говорит.

— Я никогда не встречал другой такой девушки, как ты, Шеба. Ни до, ни после.

Когда я смотрю на нее, журналист во мне борется с мальчишкой, который стал первым другом Шебы в этом городе. Журналист — человек хладнокровный, беззаветно преданный своей профессии, ему платят за то, чтобы он наблюдал жизненные драмы, а не участвовал в них. Я всегда держу наготове записную книжку. Моя тема — отчужденность. Когда я наблюдаю, как Шеба открывает свою душевную боль, я оплакиваю не только ту девочку, с которой когда-то познакомился, но и того мальчика, что шел с коробкой вафель через улицу поздравить с новосельем двух хлебнувших лиха близнецов. Став репортером, я потушил в себе тот огонь, который мальчик ценил как проявление человечности. Я могу объективно судить о жизни Шебы, но утратил способность анализировать свою. Шеба продолжала говорить с пугающей откровенностью — раньше я не замечал в ней такого.

— И что я сделала с той девочкой? Которую ты так любил? Которая была тебе другом? — вопрошает Шеба.

— Ты откликнулась на зов, — отвечаю я, не прекращая печатать. — Ты чувствовала свое призвание, свое предназначение и никогда не сомневалась в нем, не оглядывалась назад. Никто не мог остановить тебя, встать на твоем пути. Все из нашей компании следуют в жизни за обстоятельствами, как делает большинство людей. Ты же поймала свою мечту и стала тем, кем хотела. Ты вырвалась из города, достигла цели. Мало кому это удается.

Шеба закрывает глаза, поднимает руку и делает такое движение, словно стирает письмена с невидимой доски.

— В твоей интерпретации звучит прекрасно. Но ты ведь хорошо знаешь эту девушку, Лео. Да, она считала актерство высшим предназначением, и когда-то так оно и было. И эта девушка покорила Голливуд. Но потом возле глаз появились гусиные лапки, кожа одрябла, на крупных планах уже не засмеяться — на лбу обозначаются три заметные морщины. Мужья предлагали мне сделать подтяжку лица. В середине пути девушку охватил страх, и она стала соглашаться на все роли подряд: тупая красотка, нимфоманка, магазинная воришка и, наконец, мамаша-наседка, которая страдает анорексией и становится серийной убийцей.

— По-моему, это одна из лучших твоих ролей.

— Безнадежный сценарий, это было ясно еще до съемок. Но все равно спасибо тебе, Лео, на добром слове. А помнишь Лондон?

— Никогда не забывал.

— Я играла Офелию в лондонском театре. Мне было двадцать четыре года, и все англичане пришли в бешенство, когда на роль этой датчанки-самоубийцы утвердили никому не известную американку. Все наши чарлстонские друзья прилетели на премьеру. Тревор примчался из Сан-Франциско с новым любовником. Не помнишь, как звали того мальчика?

— Вроде бы Джози.

— Нет, Джози не видел «Гамлета». Скорее это был Майкл Номер Один.

— Тогда уж Майкл Номер Два. С Майклом Номер Один я не встречался.

— Все равно, какая разница. Тревор в то время менял мальчиков, как перчатки. А помнишь вечеринку, которую вы устроили в мою честь после премьеры? Как называется тот ресторан?

— «Л’Этуаль». Я до сих пор бываю там, когда приезжаю в Лондон. А помнишь первые отзывы? Критики в один голос писали, что подобной Офелии сцена еще не видела. Ричард Бартон и Лоуренс Оливье пришли за кулисы поздравить тебя. Это был один из лучших вечеров в нашей жизни.

Шеба улыбается, потом снова мрачнеет.

— В прошлом году тот же самый театр пригласил меня на роль Гертруды, этой мерзавки, матери Гамлета. Но я же не старая карга, Лео. Дайте мне еще хоть год-другой! Это лицо и это тело, как бы скверно я с ними ни обращалась, еще годятся на роль молодой и успешной красавицы с блестящим чувством юмора. Да, сегодня в Голливуде есть семь актрис красивей меня, но их всего лишь семь! А если сравнивать масштаб индивидуальности и силу игры, то они карлицы рядом со мной! По-твоему, я не вижу, как из этого лица начинает выглядывать старая карга? Я все прекрасно вижу. Я вижу каждую морщинку, каждую складочку, которая появляется, когда я просыпаюсь после попойки или изображаю оргазм в постели со свежеиспеченным любимцем Голливуда. Мне хочется взять пистолет и перебить все зеркала!

— Стоп, девочка моя! Тебе не кажется, что мы сползаем в мелодраму?

— Мне не нужно играть, когда я с тобой, Лео. Это одна из причин, почему я здесь.

— Ты будешь очаровательной старушкой.

— Я никогда не стану старушкой! — Шеба запрокидывает голову и смеется. — Клянусь тебе. И это, сэр, вы можете напечатать в своей газете.

— И все же почему ты приехала? В чем настоящая причина?

— Причин несколько. Одну я назвала. Другая… — Она мнется, и тут звонит телефон.

— Алло! — Я снимаю трубку. — Привет, Молли! Нет, слухи тебя не обманули. Она у меня в кабинете, сидит напротив. Все собираются у тебя, чтобы выпить и поужинать? Минутку… — Я прикрываю трубку рукой и спрашиваю у Шебы: — У тебя есть планы на вечер? Молли созвала наших, и они уже в пути. Как ты?

— Чтоб я пропустила такое дельце? Ни за что на свете!

— Она будет, Молли, — говорю я в трубку. — Встретимся в шесть. Хорошо, я передам Шебе, что гостевой домик в ее распоряжении.

Нас прерывает очередной стук в дверь. Пожалуй, бремя славы Шебы По становится нам не по силам. Минута доверительной близости накатила и миновала.

— Входите, кто там! — кричу я.

Самые молодые журналисты из отдела новостей, набравшись храбрости, просят меня представить их Шебе По. Амелия Эванс первая переступает порог и говорит, извинившись перед Шебой:

— Лео, меня уволят, если я не возьму интервью у мисс По.

— Шеба, это Амелия Эванс, недавно приехала из Чапел-Хилла. Самый способный молодой репортер в нашей команде. Нам очень повезло с ней. Амелия, это Шеба По.

— Правда, что вы с Лео были влюблены друг в друга в школе, мисс По? — спрашивает Амелия, не дожидаясь, пока ей разрешат приступить к интервью.

Кончики ушей у меня вспыхивают, краска предательски разливается по всему лицу, и я отвечаю:

— Нет, неправда. Мы всегда были только друзьями.

— Ох уж этот Лео со своей скромностью! — Шеба насмешливо улыбается, глядя на мои увертки. — Только что занимался со мной любовью на своем столе красного дерева, а теперь притворяется, будто мы только друзья.