Дермафория

– Как мило, что заглянули. Проходите, джентльмены.

Джек и Дылда проходят и останавливаются, как будто ждут, что кто-то возьмет у них шляпы и пальто и предложит бренди.

– Добрый день, сэр, – говорит Джек, как всегда, с пугающей сердечностью. – Вижу, вы нашли себе занятие. Судя по костюму, суд уже начался. – Суд действительно начался и даже приближается к концу, как самолет к горе. – Дела, как я понимаю, обстоят не очень хорошо.

– Джек, я сегодня не в настроении. Что вам нужно? Или просто зашли сказать, что предупреждали?

– Я бы сказал, что сыпать соль на раны у вас и без меня получается.

– Вроде того.

Дылда изучает мои диаграммы, рассматривает препарированных тараканов и делает пометки в черной записной книжечке, которую носит на шее. В ушах у него неизменные наушники.

– Долго еще?

– Не знаю. Может, решение объявят завтра, а может, протянут еще неделю. Слишком много улик. Вердикт, думаю, вопросов не вызывает.

– Вас это, кажется, не очень беспокоит. – Джек качает головой и смотрит на меня как человек, успокаивающий обиженного ребенка.

– Не очень.

– Вы виновны?

Сначала я думаю, что Джек пытается выманить из меня что-то, тогда как Дылда ищет улики. Но, поразмыслив, я понимаю, что ошибался, потому что мое признание никому не нужно. Джек просто читает мои мысли.

– Я чист, если вас это интересует, – говорит он.

– Дело не в этом. Виновен или нет, не важно, – отвечаю я и тут же неожиданно для себя добавляю: – Да, виновен. – Облегчения не наступает. Я не чувствую, чтобы кто-то снял с моих плеч какой-то груз. Словно признался в убийстве Белоснежки. – Мне казалось, я вспомнил, в чем виноват, но нет, не вспомнил.

– На Дезире не всегда можно положиться.

– Пожалуйста… – Реальность догонит сама по себе, так что я хочу только одного: еще немного посмаковать иллюзию, в которой есть ты. – Знаете, в детстве я проводил много времени с отцом. Благодаря ему я узнал, как работает вселенная. Но они с мамой верили в Бога, а эти вещи не… – замолкаю, не зная, что сказать. Я уже не уверен, что мама и отец, те, которых я помню, реальные люди. Замечаю, что все еще держу конверт. Вскрываю. – То, что я узнал о Боге, не совпадало с тем, чему учила наука. И я пришел к выводу, что единственное место, где эти две идеи соприкасаются – химия. Бог и наука встречаются в мозгу.

– Что ж, теперь понятно, за что вас судят.

– Да, наверно. Только теперь я даже не помню, как пришел к такому заключению и занимался ли вообще чем-то с отцом. Он вроде бы умер, когда я был еще ребенком, но это не точно. Еще мне кажется, что меня ударила молния, и это тоже не точно. – Я толкую с живым мертвецом, покрытым язвами и струпьями и разговаривающим как компьютер-убийца из какого-то фильма о космосе, и его полупрозрачным, немым, худым как палка и повернутым на джазе приятелем. – Зачем я все это вам рассказываю?

– Я уже говорил. Мы двое, – он поворачивает и жестом музейного гида – вытянутая рука повернута ладонью вверх – указывает на Дылду, – ваши единственные друзья.

В конверте записка. «Найдено возле места пожара. Может быть, поможет. Остальное сожрали койоты. – Н. Энслингер». К записке приложена фотокопия с надписью «вещественное доказательство» и номером дела. На фотографии потертый собачий ошейник с отчетливо проступающими буквами – «Отто».

– Да, тогда мои дела совсем плохи, – говорю я.

– Извините, но мы ничем не заслужили таких оскорблений.

– Простите, пожалуйста. – Я начинаю ему верить. – Я даже не пытался оспаривать обвинения. Не пытался увильнуть от ответственности. Просто старался вспомнить, чем навлек на себя такие обвинения, что такого сделал. И в какой-то момент мне показалось – может быть, всего лишь показалось, – что я знаю, почему так получилось. Я не плохой человек. Я не гнался за деньгами.

– Однако продолжаете считать себя виноватым?

– Да. Но все, что я вспомнил, неверно. Все предшествовавшее моему появлению здесь – игра воображения, иллюзия. Вы сказали, что я влюбился. И не ошиблись. Но и этого не было.

– Знаю, – говорит Джек и, заметив мое смущение, поспешно добавляет: – Это то же самое, что влюбляться каждый вечер и просыпаться каждое утро с разбитым сердцем. Вечное повторение одного и того же. Как у Прометея. Только люди почему-то забывают, что память редко бывает точной. Перегрузка памяти искажает прошлое. – Он умолкает, и в тишине слышно только, как Дылда царапает ручкой в блокноте. – Извините, это уже похоже на проповедь. Неподходящее для наставлений место и время.

– Ничего.

– Я могу для вас что-нибудь сделать?

– Вытащите меня отсюда. – Я шучу и одновременно серьезен.

– А сами уйти не можете?

– За мной наблюдают. Суд складывается не очень хорошо, и они опасаются, что я могу убежать. – Не примет ли Джек меня за сумасшедшего? – Вы, конечно, можете мне не верить.

– Допустим, мы вам верим. Куда вы отправитесь?

Об этом я еще не думал, но ответ приходит сам собой.

– Вернусь в лабораторию. Посмотрю, что от нее осталось.

– Знаете, где это? Точно? Дорогу найдете?

– Без проблем. На суде рассказывали, как туда попасть.

– И что дальше? Какой смысл?

– Хочу проверить, все ли так, как я помню. Посмотреть, не ошибаюсь ли в одной детали.

– Что ж, если так, поезжайте.

– Мне нельзя пропускать заседание. Положение и без того не самое лучшее.

– Может стать хуже?

Смешно, да не очень.

– Хочу взглянуть на все своими глазами. Просто чтобы знать, ошибаюсь я или нет.

– Вы уже объяснили. И я сказал, отправляйтесь.

– Не могу, за мной наблюдают.

– Мы вам поможем.

– С какой стати?

– А вам не все равно?

– Нет.

– Позвольте спросить вас кое о чем. – Джек складывает руки за спиной и становится похож на профессора. – Если вы полагаете, что все то, что вы знаете о своей жизни, не имело места в действительности, и можете удостовериться в том, что по крайней мере одно событие, одна деталь, одна частица вашей памяти верна, будет ли для вас важно, как это случилось, кто хотел вам помочь, а кто остановить?

Я готов на все, чтобы найти тебя, Дезире.

– Нет.

– Тогда собирайте вещи и следуйте за нами.

Нельзя, чтобы они увидели меня с сумкой. Впрочем, я вообще сомневаюсь, что уйду достаточно далеко. С собой у меня болеутоляющие, что дал доктор – я их почти не трогал, – и немного скина от Стеклянной Стриптизерши. Рассовываю таблетки по карманам, беру оставшиеся деньги, которые прятал за большой диаграммой. Они на месте, значит, в мое отсутствие в комнате не шарили.

Пока собираюсь, Дылда прижимается ухом к стене, и на лице его появляется выражение полнейшего блаженства. Должно быть, слышит то, что не слышу я. Поднимает руку и начинает отсчет, загибая пальцы – пять, четыре, три, два, один. Звонит телефон.

– Берите, – говорит Джек.

Поднимаю трубку.

– Пошел, – по привычке отвечаю я.

– Э… мистер Эшуорт, – это смотритель, – я тут подумал, что, может быть, вы согласитесь перейти в другую комнату. Нам удалось-таки наконец вызвать специалиста. Осмотрит номер, проведет, если понадобится, санобработку.

Какая любезность. Можно подумать, мы в пятизвездочном отеле. Принимают меня за полного идиота. Повторяю вопрос, чтобы Джек и Дылда поняли, о чем речь. Дылда стучит пальцем по запястью и поднимает один палец.

– Конечно, никаких проблем. Вы мне часик еще дадите?

– Разумеется, – говорит смотритель. – Если что-то потребуется, дайте знать.

Им нужно убедиться, что я в номере. Теперь будут следить, глаз не спустят. Джек и Дылда это тоже понимают. Дылда услышал, как гудит провод, я не услышал ничего. Что ж, значит, решение правильное.

В сейфе у смотрителя осталась приличная сумма, но просить у него деньги означало бы поднять тревогу в незримой сети наблюдателей, накрывшей меня с приближением окончания процесса. На внутренней стороне двери висели правила внутреннего распорядка «Огненной птицы», пожелтевший от времени листок, прихваченный по краям сморщившейся пленкой. Снимаю бумажку почти без порывов – получается практически фирменный бланк. Нижняя треть листа пустая, и на ней я пишу, что содержимое находящегося в сейфе смотрителя конверта должно быть вручено подателю сего за вычетом суммы долга по оплате снятого номера. Никакой юридической силы этот документ не имеет, и смотрителю ничто не помешает прикарманить мои денежки, но если мне все же удастся выбраться из отеля, Джек и Дылда вправе по крайней мере рассчитывать на вознаграждение. Отдаю листок Джеку, бросаю в наволочку пару чистых рубашек и носки и связываю все в тугой узел, который вручаю Дылде. Он запихивает сверток под пальто, закрывает окно и завешивает шторы. Потом показывает на дверную ручку, и я протягиваю ему ключ. Выходим в коридор. Дылда запирает замок, но прежде чем закрыть дверь, вставляет ключ в щель с внутренней стороны. Все у него получается легко, просто и мастерски. Отпущенный язычок щелкает, дверь закрыта.