Дермафория

– Ну давайте! Стреляйте же, черт бы вас побрал!

Ничего. Светляки моментально попрятались. На пиджаке никаких следов. Чиркнул сверчок, завыл койот. Я просчитал звуки, пытаясь обнаружить код, но ничего не нашел и двинулся дальше.

Часы показывали половину четвертого пополудни. Вспомнилось что-то про еду и голову с огромными мерцающими глазами. Меня похитили. Пришельцы скормили мне сандвич с тунцом и сыром.

Он смотрел снизу вверх – сморщенная ухоженная мордочка грызуна с болтающимся розовым язычком. Смотрел так, словно собирался облизать мне нос, когда я возьму его на руки.

– Не пройдет. Скажи спасибо мамочке, это она тебя сдала. Должно быть, опытный образец, им ведь не положено влюбляться. – Он не понял и только продолжал смотреть нарисованными невинными глазками младенца и вилять хвостиком. – Ты слушаешь? Мамочка прокололась и все мне рассказала. Теперь ее придется отключить и сдать на металлолом.

Схема приколота к стене; аминовые кольца и стабильные связи выделены черным маркером. Ниже мои пояснительные заметки относительно возможностей синтеза. К уголку прицепился зеленый азотный таракан. Смахнув насекомое на пол, я свернул бумажку и засунул в карман.

– Лучше бы ты этого не видел. С тобой у меня проблем не будет. Плохо я тебе не сделаю, но и с собой не возьму. Мамочка знает, где ты, и приедет. Можешь рассказать все, что хочешь – меня к тому времени уже и след простынет.

Пес залаял. Я налил воды в четыре чашки, расстелил на полу газету, достал с полки пятидесятифунтовый пакет собачьего корма, вскрыл перочинным ножом и высыпал на уголок. Проверил замки, отключил факс и сканеры. Мне они больше не понадобятся. Чистая рубашка, черная-черная ветровка, ключи, два грамма чистого продукта в пакетиках… Я прихватил дорожную сумку и спустился в подвал – произвести последнее изъятие.

Проектор постоянно дергает ленту, последовательность нарушается, что-то проскакивает. Может быть, это память. Может, скачут сами события. Руки дрожали, цифры все время выскальзывали из головы. Тонкий, с волосок, зазор по периметру тумблера зашипел, как пробитое колесо – уж не знаю, что там из него сочилось, – и из съежившегося пространства мозга через щелочку протиснулись, наползая одна на другую, тройка, семерка, двойка и девятка. Я не сразу смог расставить их по парам, а когда расставил, начал набирать шестизначную последовательность. Три пары, так, так, так. Пес залаял и принялся облизывать мне лицо. Его лай колол уши не хуже иголки, и когда я с досады врезал по сейфу молотком, собачонка бросилась наутек и оставила меня в покое.

Поспать бы часок, встряхнуться, взять себя в руки. Все, что надо, чтобы уйти и, рассчитавшись с Хойлом, чувствовать себя в безопасности, у меня уже было, но в сейфе лежало шестьсот тридцать тысяч долларов наличными, и я не собирался их оставлять. Я снова уставился на дверцу сейфа. Молоток лишь чуть ее оцарапал. Вот так, иногда чтобы привести мир в порядок, достаточно хорошего пинка. Три пары цифр. Вправо, влево, вправо. Внутри загудело, ручка щелкнула, и я, облегченно рассмеявшись, откинул дверцу.

Обертка от батончика, шариковая ручка и батарейка. Стопки Джексонов, тщательно рассортированных по сериям, уложенных лицом вверх, перевязанных, по пятьдесят штук в каждой, на общую сумму в 630 000 долларов. Исчезли. Вместе с моим пульсом, температурой тела и пустым желудком. О том, что в лаборатории есть сейф, не знал никто. Никто, кроме меня и Отто. И только мы двое знали комбинацию.

Я вытащил из кармана сложенный листок с записями. Ты и твой пес, вы не выпускали меня из виду ни на секунду, начиная с первого дня. Ты рылась у меня в голове, пускала в ход карты, чтобы заранее знать каждый мой шаг, твоя собачонка сообщала тебе всю необходимую информацию, и вот теперь Отто дал деру, прихватив все, что я сумел скопить. Отто, гребаный крысеныш. Знаю, ты не вернешься. На этот раз я сам позвоню Уайту и попрошу, чтобы за дело взялся Могильщик. Я знаю, что делать.

Гремит гром. Мне ведь шагать до рассвета, а тут дождь. Снова грохочет. Пес ошалело залаял – наверное, испугался, что если молния ударит слишком близко, у него что-нибудь закоротит и цепи погорят. А вот мне уже ничто не угрожало. Я мог танцевать на крыше с клюшкой для гольфа, потому что свое получил, а гнев ангелов дважды в одну точку не бьет.

Тело как будто налилось свинцом. Домик сотрясался от грома. Что еще? Взять запасную пару носков и куртку потеплее. Может, прихватить мусорный пакет вместо зонтика. Чтоб тебя, Отто!

Гроза не стихала, рассерженные ангелы бросались на землю, как и те, что загоняли в подвал нас с отцом, только на сей раз один выкрикивал мое имя. «Эрик!» разносилось приглушенно по трясущемуся дому. Собачонка сбежала по ступенькам и, жалобно скуля, закружилась под ногами. Опять гром и опять звучит мое имя. Телефон на заправке кишит жучками, в кафе за посетителями следит лосиная голова; именно она подала знак вертолетам, и те последовали за мной сюда. Ошибиться невозможно, это не просто стук – кто-то сердитый колотит в дверь мясистым кулаком, да так, что дрожат стекла в окнах.

Я запаниковал, а тут уж не до кайфа. За следующим порогом либо смерть – потому что разорвется сердце или лопнет какой-нибудь сосуд в мозгу, – либо покой буддистского монаха, предшествующий судорожному повороту кнопки выброса.

Пес продолжал гавкать, выдыхая в холодный воздух горячие облачка пара. Если так и стоять, беспомощно провожая взглядом тающую цепочку лая собаки-шпиона, меня схватят. Если он увидит, что я ушел, то передаст им, что меня нет. Протявкает, как Лэсси из телефильма, своим собачьим кодом.

Код. Пульсирующие эллипсы растворялись в воздухе, каждая цепочка не длиннее четырех-пяти выдохов, но и этого достаточно. Гав, гав, гав, гав. Длинный, короткий, длинный, длинный, а я спокоен, как глубокий космос, и так же чист.

В подвальной лаборатории остался целый фунт первоклассного МДМА и двенадцать фунтов метамфетамина в разных стадиях кристаллизации. Общей стоимостью больше чем на 150 000 долларов.

Я отключил охлаждение.

Шесть неразрезанных листов с марками ЛСД на общую сумму 36 000 долларов, больше пяти тысяч индивидуальных доз.

Я открыл все восемь пятигаллонных емкостей с эфиром. Пес вот-вот перестанет лаять. Отгрузки ожидали три сотни Зеленых Беретов, столько же Безумных Шляпников, Белых Кроликов и Мистеров Тоудов, а также сотня Желтых Субмарин и Блю Мини. На улице они пошли бы за 28 000 долларов. Лабораторное оборудование тянуло примерно на 75 000 долларов.

Удивительно, что Зеленые Береты вообще продавались. Лисы Пустыни были хороши, но их никто не брал. Пришлось пустить их на рынок в другом цвете и под другим именем. Та же участь ожидала Спутники, Ночных Стражей, Толстяков и Малышей. Это были наши «Эдсели». [7]

Лай прекратился.

Я вырубил электропитание. Нигде не заискрило. Нигде не задымило.

У меня был галлон толуола и один из сотни шанс на то, что они не начнут палить, когда я открою дверь подвала. Выглянув в щель, медленно приоткрываю дверь и делаю шаг в ночь, к моему единственному шансу на удачу. Разливаю толуол, и он стекает по ступенькам. Только не бросать банку – может выбить искру. Подношу огонек зажигалки к уголку твоей фотографии и бросаю на ступеньки. Можешь считать, твоя карточка спасла нас обоих. И бегу.

Между вспышкой и ревом пламени никакого промежутка. На четыре секунды в пустыне стало светло, как днем. Я промчался их на максимальной скорости. Все ночные обитатели пустыни оказались вдруг под обрушившимся с центральной сцены потоком света. Койоты, луговые собачки, пауки размером с кулак и в десять раз волосатее и так хорошо знакомые канаты жидких мускулов. Без этого света я бы умер.

Пламя утихло, и за этим накатила длившаяся не больше секунды волна тьмы. Ветер успел пощекотать кожу. Я сбавил шаг, и когда грохнул второй взрыв, горячий ураган пригнул к земле полынь. Я остановился передохнуть и оглянулся. Огненный шар размером в половину дома поднялся в небо. Красиво.