Дермафория

Лу на своем месте. Стоит за баром и протирает стакан, похоже, тот же самый. Как и Стеклянная Стриптизерша, никогда не покидавшая розовую комнату, как Джек и Дылда, не высовывавшие носа из «Огненной птицы», так и я ни разу не видел настоящего дня или настоящей ночи с тех пор, как вышел из больницы. Вселенная застопорилась, и я в ней сломанный зубец.

Лу спрашивает, буду ли я как обычно, и я говорю «да», но беру только колу.

– Налей-ка скотча с содовой. – Манхэттен Уайт садится на соседний стул и раскрывает бумажник.

– И скотч с содовой. – Я отмахиваюсь от его денег. – Не надо. – Если сегодня и есть что-то хорошее, так это то, что присутствие Уайта не вызывает ни ужаса, ни ненависти.

– Не против, если я составлю компанию? – спрашивает он.

– Пожалуйста.

– Неужели узнал? – Он улыбается и легонько толкает меня в плечо, как это делают тренеры в бейсболе. Киваю. Еще как узнал.

– Пришел носом поводить. – Лу ставит перед нами стаканы, и я делаю глоток виски. – Шанс есть. Давай води – сопротивляться не буду.

– Ну-ну, не будем забегать вперед, – усмехается Уайт, однако к виски не притрагивается. – Всему свой черед. Как дела? Мозги включились или придется начинать все сначала? – День выдался не самый хороший, и от его шуточек лучше не становится. – Я угощал тебя мороженым несколько дней назад, помнишь?

– Помню. А еще раньше я встречался с вами в одном доме возле Литл-Рока, на шоссе 138. Потом я обращался к вам за помощью, когда с одним парнем случилась неприятность, и этот парень пропал.

– Хорошая новость.

– Нет. – Я знаю, что он думает.

– Похоже, память к тебе действительно вернулась. Ты получил по голове, но сейчас уже в порядке.

– Я не получал по голове. Принял лишнее. Передоз. Мозг отключился на восемь долгих секунд.

– А по-моему, он у тебя неплохо варит.

– Приятно слышать. Если, конечно, я правильно помню, потому что все остальное – чистый лист. Я думал, что память вернулась, но, кажется, ошибался.

– Твое все остальное меня не заботит. А заботит наша компенсация. И еще ты должен передать нам некую интеллектуальную собственность. Помнишь, о чем мы говорили на прошлой неделе?

– Ничем не могу помочь. – Допиваю виски и делаю Лу знак – повторить.

– Неверный ответ. Ты должен нам деньги и урок химии. Или отправишься на свидание с моим сыном.

– Урок химии, о котором вы говорите, пропал в те самые восемь секунд. – Перед глазами у меня модель молекулы, которая может быть и витамином, и деревом, и чем-то еще. – Если вам нужен образец, я могу его предоставить.

– Образцы у нас есть. Это не проблема.

– Тогда никакой проблемы вообще нет. Надо только найти кого-то, кто выделит и проанализирует активный алкалоид, а потом проведет обратный синтез. Нужно время и оборудование. Я бы и сам был счастлив помочь, но от моей лаборатории осталось пепелище. К тому же после реанимации я забыл все, что узнал в университете.

– Кто-то. Может, предложишь объявление в газете поместить?

– Почему бы и нет? Профессиональные требования – экстенсивная подготовка в области органической химии и практический опыт лабораторной работы. Без серьезных повреждений мозга и закоренелых врагов. Судимых просим не беспокоиться.

Уайт смеется.

– Ты незаменим, Эрик. Жаль, забыл, насколько ты сам уникален. Ты мог бы излечить рак, но, к счастью, мы нашли тебя первыми. Мне будет тебя недоставать. Вот уж не думал, что скажу такое.

– Кончайте.

– Притормози. Ты и впрямь параноик.

– Вы даже не представляете.

– Как насчет денег? – спрашивает Уайт.

– А что такое?

– Я говорю о деньгах для покрытия причиненного ущерба. Они помогут нам найти твоего мистического «кого-то».

– Денег нет.

Уайт молчит и бесстрастно смотрит на меня, ожидая продолжения.

– Это не шутка. Дома у меня есть немного наличных и кое-какое оборудование. Можете забрать, если сочтете нужным.

– Не вынуждай меня, Эрик. Шутки кончились.

– Я и не шутил. Денег нет. Все пропало.

Уайт хватает салфетку из стопки рядом с чашкой для спичек, достает из кармана ручку и подталкивает мне и то, и другое.

– Напиши номер счета. Прямо здесь. Я открою тебе кредит в баре и оплачу отель до конца месяца и больше ты меня не увидишь.

– Деньги были в доме, – говорю я. – Теперь вы поняли? Их больше нет.

– Сгорели, – говорит Уайт.

– Они были в сейфе, в подвале.

– Их забрали федералы.

– Их забрал Отто.

– Еще разок. – Он пытается скрыть свое состояние за улыбкой.

– Отто, – повторяю я. – Помните, это он нас познакомил? Чудак, повернутый на азартных играх. Хитрил с самого начала. Пропал за пару недель до пожара. Забрался первым в Оз и обобрал меня начисто. Все унес. С тех пор я его и не видел. Найдете, напустите на него сынишку и не забудьте передать мои наилучшие пожелания.

– У меня дела, так что времени лишнего нет. – Уайт убирает ручку в карман и поднимается. – Встретимся еще раз через три дня. Здесь. В это же время. И имей в виду, ты уже повеселился. Понимаю, потребуется какое-то время, но все-таки в следующий раз надеюсь увидеть тебя с большой сумкой.

Выбираю между двумя вариантами ответа – «вы меня, похоже, не слушали» и «вас, должно быть, стукнуло еще сильнее, чем меня», – но Уайт поднимает руку.

– Не надо. Не хочу шутить на эту тему. Чувство юмора пропало. До свидания, Эрик.

Допиваю виски и набираю номер Энслингера. Время уже позднее, так что попадаю на его голосовую почту.

– Хотите верьте, хотите нет, но меня прокатили, – говорю я. – У меня был напарник, Отто. Фамилии не знаю. Он меня с ними и свел. Крутился рядом, а потом подмел все и слинял. Сомневаюсь, что вам это поможет, да и дело уже вас не касается, но если когда-нибудь возьмете Отто, я подпишу или скажу все, что вам понадобится, чтобы его закопать.

Глава 26

Так бывает, когда просыпаешься после долгого запоя: видишь собственную блевотину в туалете, одежду, про которую уже забыл, что она у тебя есть, Бог знает откуда взявшуюся кровь на рубашке и полный разгром, тобою же и учиненный по неведомой причине. Вхожу в номер. В нос бьет смесь запахов, в которой моя вонь перекрывает гнилостную вонь, оставшуюся от прежних обитателей, а в воздухе висит такой едкий аромат борной кислоты, словно здесь взорвался огнетушитель. Тогда все это имело смысл. Теперь я вижу стены с коллажем из дохлых насекомых, диаграммами и конспирологическими теориями, окна с забитыми салфетками щелями, стальную вату за плинтусами и кровать с потным отпечатком моего тела на покрывале, как будто оно послужило погребальной плащаницей. К обоям прилеплены испещренные рисунками и соединенные шнурками обрывки картона. На них наброски схем расположения следящих устройств, чипов и скрытых микрофонов.

Отсюда надо убираться. Они это знают. В реабилитационной группе, что собирается в подвале, появились двое новеньких. Оба качки и носят рабочие ботинки. Объяснили, что дошли до ручки, вот судья и направил их сюда. Каждый из них в отдельности здоровее целого этажа привычных жильцов «Огненной птицы». Еще один малый проверяет водопровод и канализацию. То и дело бегает зачем-то к своему фургончику, но при этом руки у него чистые, а штаны сухие. Ходит, постукивает по трубам ключом, однако ничего не чинит. На ключе должны были бы остаться следы окалины, а у этого мастера он чистый – понятно, для реквизита.

– Эй, послушайте, – встречает меня смотритель. Ведет он себя донельзя дружелюбно, что может означать только одно: его прижали. – Тут вам кое-что оставили. – Протягивает мне конверт.

Странное дело, если бы я ничего не заметил, то преспокойно отправился бы навестить Стеклянную Стриптизершу, но я не могу не знать то, что знаю. Стоит только выйти, переступить порог, и мне конец – схватят, наденут браслеты. Голос шепчет: «Прыгай». Нет, уже не шепчет, а кричит. Достаю карты, раскладываю на столе. И тут же, словно только того и ждали, стук в дверь. Я спокоен. Стук мне знаком.