Обеднённый уран. Рассказы и повесть

— Уехала. А мне ещё пять дней тут.

— Ничего, как уехала, так и вернётся.

— Вот это уж вряд ли.

— Надо просто подождать. Поймёт — и вернётся.

— Что ей надо понять? — заинтересовался Борис.

Старушка начала делать приседания, и колени у неё каждый раз сухо, пистолетно щёлкали.

— Хорошие люди не должны бросать друг друга. Она скоро поймёт, что на самом деле ей нужны только вы.

— Ну, Ксень Лексевна, разве это причина. люди обычно и так знают, что нужны друг другу. Но быть вместе их ничто в этом мире не заставит.

— Ерунда, заставить-то легко… Она умная девочка, вы очень похожи с ней, потому я и говорю. Кстати, Боря, какие планы у вас на сегодня?

— Да никаких. Все планы уже выполнил.

— Пойдёмте с нами на пляж. Вам сейчас вредно оставаться одному и хандрить. А вот если вы будете веселы, она это почувствует — и скорее вернётся.

— Интересная теория. Но что-то не очень хочется.

— Да не бойтесь вы, — сказала Ксень Лексевна. — Что вы какой пугливый. Не съем я вас.

— Я и не боюсь. Хорошо, пойдёмте. Мне всё равно.

— Вот и умничка. И Василий Иванович будет рад.

Втроём они шли по рынку — Ксень Лексевна хотела купить себе какие-то бусы — и вдруг увидели на ближайшем лотке книгу Пехтерева «Ширь родины моей». Томик уютно поместился среди чесалок, сувенирных кружек, тарелок, видеокассет, разнообразных детских игрушек (в основном почему-то устрашающего вида пластмассовых пистолетов) и остального никому не нужного южного барахла.

Пехтерев остолбенел. Борис осторожно взял его за локоть и сказал:

— Ничего, пусть продаётся.

Василий Иванович испуганно показал глазами на лотошницу:

— Воры.

— Ну что вы. Это просто продавец. Она ничего не знает.

— Вы думаете? Может, стоит позвать милицию?

— Глупости. Давайте лучше я куплю эту книгу, а вы подпишете — у меня ведь её так и нет.

Пехтерев быстро обрадовался. Борис заплатил за книгу, открыл её и протянул автору. Тот выхватил ручку и размашисто написал что-то внутри.

— Вот так. Пожалуйста, владейте, читайте.

— Спасибо, обязательно.

Ксень Лексевна, которая исчезла было в товарных развалах минут на десять, подошла к ним с новыми бусами на загорелой шее. Бусы были из морских раковин.

— Ну, как вам, мальчики?

— Красота! — сказал довольный Пехтерев.

— Правда, чудные? И совсем копеечные, надо же. — радовалась старушка. В руках у неё был ещё целый пакет с покупками. И оттуда уже высовывалось горлышко пластиковой бутылки с вином.

— Великолепно, — сказал Борис.

Внезапно ему захотелось оказаться дома. Даже не дома, а у себя на работе.

Но всё равно они пошли на пляж, купались там, загорали, пили вино. Борис прокатился на параплане с инструктором. Крикнул: «Поехали!» — и. все эти взлёты и падения. сверкающая морская даль. горы, деревья, дома. Он расслабленно висел и смотрел, как под его босыми ногами медленно идут морские волны. Солнце слепило, он сощурил глаза. На некоторое время вообще выпал из реальности. Испытывал ощущение дежа вю, как будто это уже происходило с ним, когда-то очень давно и не здесь.

— Всё! — сказал чернявый веселый инструктор. — Приехали. Или можно доплатить!

— Нет, хватит.

Он вернулся к тому месту, где загорали его старички. Василий Иванович мирно спал на правом боку, подтянув колени к животу. Надувной матрас под ним совсем расплющился. Ксень Лексевна помахала Борису рукой; она стояла возле самой воды, в солёной пене и говорила по мобильнику; он вроде бы расслышал: «Детка, ты вела себя как полная дура. Ты вела себя как просто баба. Я ненавижу баб, это величайшие предатели на свете, меня всегда изумляет та лёгкость, с которой они.» Борис улёгся на полотенце животом и потерял сознание.

Втроём они вернулись домой, усталые, квёлые, разошлись по своим комнатам. Никто даже обедать не собрался. Слишком жарко. Борис поднялся к себе, разделся догола и лёг на кровать. Коротко простонал, закрыл глаза. Старость не радость.

Открылась дверь и вошла Ольга с чемоданами.

— А я тебя уже целый час дожидаюсь. Ключа нет. Вот, в магазин пока ходила. На ужин сварю хинкали. Где ты так долго был?

Он лежал молча и смотрел на неё, не веря себе. Она поставила чемоданы на их прежнее место, выпрямилась, подняла руки к затылку. Тёмные волосы обрушились, зазмеились по её белым плечам.

— Смотри на меня.

Она расстегнула блузку и бросила её на свою кровать.

— Смотри на меня, милый.

Она сняла юбку, не отрывая от него взгляда — виноватого и вместе с тем вызывающего.

— У нас всё будет хорошо, милый. Мне никто не нужен, кроме тебя. Я без тебя умру. Это правда, я знаю. Смотри на меня.

Она сняла трусики, потом бюстгальтер, подошла к Борису, медленно склонилась над ним, так, что её длинные тёмные волосы поползли по его лицу, и легла сверху всем телом.

Это смерть моя пришла, подумал Борис. Так душно. так тяжко. он повернул голову и увидел всю эту сцену в зеркало, висевшее на стене. Никогда не был ханжой, но почему-то сейчас у него возникло чувство, что происходит нечто непристойное.

— У нас всё будет хорошо, правда ведь? — прошептала Ольга ему в ухо. — Скажи мне.

— Да, — сказал он в сторону, еле дыша, но привычно обнимая её. — Конечно, будет.

Проснулся, наверное, часа в четыре утра. Было ещё темно. Ольга спала рядом, с обиженно приоткрытым ртом, и тихо похрапывала.

Чемодан у него был уже давно собран. Он тихо оделся, осмотрелся, не забыл ли чего. Вроде ничего. Пальмочку вот купить не успел, жаль. В другой раз. Ах, да. Книга Пехтерева. Открыл её, в полутьме разобрал профессионально-неразборчивый почерк: «Хорошие люди должны быть вместе. На память от автора.» Затолкал томик в боковой карман чемодана. Будет, что почитать в автобусе.

Бесшумно открыл дверь, спустился во двор.

Оставалось только присесть на дорожку, согласно старому обычаю. Он зашел на кухню и сел за их с Ольгой столик. По крыше снова что-то бабахнуло и прокатилось. Хурма.

— А вы куда это направляетесь, Боренька?

Он вздрогнул и оглянулся. Позади него, за столиком в углу, сидела мрачная и решительная Ксень Лексевна. В этот раз на ней не было ни очков, ни чёрной пиратской повязки. Голый стеклянный глаз тускло и мёртво отблескивал в темноте.

— Беж-жать собрались, молодой человек, м-м?

На поверхности стола перед ней стоял высокий бокал с вином, и лежал большой чёрный пистолет устрашающего вида. Ксень Лексевна даже рукой его не касалась, но Борис почему-то был уверен, что она в любую секунду может выстрелить, не задумываясь.

Ничего смешного не было в этой ситуации. У него противно задрожали руки.

— Я. нет.

— Нет? Вот и прекрасно. — Ксень Лексевна протянула руку вперёд, словно раздумывая, что ей взять: бокал с вином или пистолет. Взяла бокал, отхлебнула. — Вот и идите обратно. Пока говорю по-хорошему. Ведь вы же не хотите, чтобы я с вами разговаривала по-плохому?

— Я. нет.

— Вот и прекрасно. Идите. Не бойтесь. В спину я не стреляю.

Борис с трудом встал и пошёл обратно в свою — их с Ольгой — комнату. Тяжело, как старик, поднялся по ступеням. Чемодан весил словно вдвое больше, чем пять минут назад.

— Ишь ты, бегун. Иди и люби! — проворчала вслед ему Ксень Лексевна, когда он уже не мог этого слышать. Она допила вино и бесшумно покинула свой пост.

В комнате Борис автоматически разделся и лёг рядом с Ольгой. Она вскинулась, сослепу пытаясь разглядеть его в темноте.

— Что такое? Что?

— Ничего. Спи. Уже всё хорошо.

Она тотчас снова захрапела, а он ещё долго лежал рядом, привычно закинув руки за голову. Не спалось. Было не плохо и не хорошо, а просто.

Теперь будем жить так, подумал он. Раньше жили по-другому, а теперь вот так. Судьба. В конце концов, у каждого своё деяние, свой подвиг. И — никаких сожалений. Никаких дурацких переживаний. начинается новая жизнь.