В паутине Матильды

– Слушай, ты психиатр или кюре? – грубо спрашиваю, подталкивая его к выходу.

Не знаю, что на меня находит. Это говорит кто-то другой:

– Единственная моя проблема – это мои руки. Из-за того, что я постоянно чешусь, у меня нарывы, – заявляю ему со смехом.

Его чертов рапорт получаю через восемь дней. Он не очень утруждал себя. По его словам, я страдаю «прогрессирующей деградацией поведения, которая вызвана не моим окружением, а употреблением наркотиков и алкоголя». Больше того, он считает, что я «импотент». Но его заключение звучит немного оптимистичнее:

– Обвиняемый не является ни сумасшедшим, ни опасным для окружающих. Но без сильных привязанностей он может перейти к действиям гетеро-агрессивным, а также, что более вероятно, самоагрессивным.

Никогда еще не читал ничего более дебильного. Матильда такого же мнения.

После тридцати семи дней заключения Симпсон вызывает меня в свой кабинет. Шанталь опоздала на семь дней от намеченного плана. Индийская почта плохо функционирует. У этого недоноска вытянутая физиономия. Все газеты сообщают о моей невиновности. Депутат Бертье исключен из социалистической партии, где еще переносят дела, связанные с коррупцией, но не терпят подобных историй. «Крим а ля юн» сообщает, что ему покровительствовал Парке. Салина в «Пари-Стар» сообщает, что на основании беседы с подругой Лены она узнала, что та была беременна от Бертье. Я выгляжу как жертва.

Симпсон держит в руках распечатанный конверт. Письмо пришло из Калькутты. Оно адресовано Мари:

Симпсон направил письмо на экспертизу. Графологи определили большое сходство с почерком Лены. Я на свободе. Симпсон приносит мне свои извинения и просит не слишком сильно бить его в прессе. Он уверяет, что находился под влиянием полицейских. Я похлопываю его по плечу, уверяя, что не сержусь на него. Прошу у него на память копию письма Лены.

В коридоре меня окружают друзья-журналисты, радостные и ожидающие моих заявлений. За тридцать семь дней у меня было время подготовиться к этой партии.

– Я не предвидел такого, – говорю я со слезами в голосе. – Прежде всего я хотел бы поблагодарить всех вас за вашу смелую и независимую журналистскую работу. Без вашей помощи, даже будучи невиновным, я бы не вышел.

Делаю небольшое отступление.

– К счастью, в нашей стране пресса свободна. Я хочу сказать, что не сержусь ни на кого – ни на полицейских, ни на судью, которые, в конце концов, выполняли свою работу. Просто я хотел бы воспользоваться всем этим, чтобы сделать последнее заявление: драма, которую я уже пережил, в данный момент продолжается для одной слабой, но отважной женщины. Она находится в тюрьме уже пять долгих лет. Как вы, наверное, уже знаете, я пишу книгу на эту тему. Так же, как и со мной, над ней тяготеют серьезные обвинения. Но, как и в моем случае, однажды в кабинет судьи может прийти письмо. Эту женщину зовут Матильда Виссембург.

И очень достойно я заканчиваю словами, идущими от самого сердца:

– Помогите ей.

Гром аплодисментов. С глазами, полными слез, я шепчу:

– А сейчас я хотел бы вернуться к себе, я устал.

Сажусь в автобус. Не хочу никого видеть. Матильда на небесах. Говорю ей, чтобы она не плакала. Пассажиры автобуса принимают меня за сумасшедшего, привыкшего разговаривать с самим собой. Устраиваюсь у себя в кабинете и достаю свою ручку. Разглядываю печь напротив супермаркета. Матильда вопросительно смотрит на меня. Она все поняла. Улыбается. Перечитываю письмо из Калькутты. Как и каждый вечер, в печи жгут картон и струи дыма устремляются в небо. Лене было только двадцать четыре. Она хотела встретить настоящего мужчину. Я не могу оторвать глаз от клубов дыма, устремляющихся в небо.

Лена хотела пылать.

Именно это сейчас с ней и происходит.