Добрые слуги дьявола

— Да? А, это опять вы? — телефонный звонок в который раз прервал воспоминания, и опять это сеньора Руано. — Слушаю вас, донья Беатрис. О, связь оборвалась, — произнес Паньягуа и, как человек, никогда не располагавший большими суммами, начал мысленно подсчитывать, сколько книг можно было бы купить на деньги, потраченные на три телефонных звонка из Гонконга, сколько листов лучшей бумаги, сколько красивых перьев! «The rich are different from you and me», — цитирует он сам для себя, хотя Скотт Фицджеральд — далеко не самый любимый его писатель, да и фраза уже довольно избитая: «Богатые — не то, что ты и я».

— Я упустила, Паньягуа, одну интересную деталь, которая может пригодиться вам, когда вы будете работать над своей второй очаровательной постановкой. На этот раз я хочу, чтобы моя дочь вышвырнула этого латиноса на улицу.

«Эта женщина не в своем уме: она требует от меня невозможного!» И внезапно, словно отвечая на этот вопрос, голос на линии продолжал:

— Как вы сделаете это, Паньягуа? Может быть, подстроите какую-нибудь историю с наркотиками или сутенерством? Вы ведь знаете, что я, несмотря на мое мнение о последней вашей работе, всегда была большой поклонницей ваших талантов. Как жаль, что вы не использовали их с большей пользой для себя вместо своих никому не нужных исследований.

«Богатые — не то, что ты и я», — почти вслух повторил Паньягуа. Богатые — совершенно другие, а богатые и красивые — того хуже. Каково обладать этой волшебной палочкой — красотой? Сам Паньягуа более чем некрасив: у него слишком длинная нижняя челюсть, тощие руки и ноги, однако ему прекрасно знакомо магическое действие красоты. Одно прикосновение этой волшебной палочки — и у тебя нет воли, еще прикосновение — и к черту совесть, страх, благоразумие, верность, принципы, банковские счета… К черту честь и рассудок. И ты можешь лишь умолять: делай со мной все, что захочешь, и как можно скорее.

— Я с нетерпением ожидаю, какую постановку вы придумаете на этот раз, Паньягуа, с нетерпением, уверяю вас. И вот что я хотела вам сообщить: вы знаете, что у меня в этом месяце тоже день рождения? Мы с дочерью обе Скорпионы, что вы на это скажете? Вот и верь после этого астрологии: вы встречали когда-нибудь более непохожих друг на друга людей? Говорят, главная черта скорпионов — то, что они враги самим себе, единственные из всего животного мира, кто способен причинить себе вред. (Опять взрыв этого необыкновенного смеха, который Грегорио Паньягуа не забыл: глубокий, звонкий, как бьющееся стекло, смех — не менее опасный, чем ее взгляд.) Моя дочь любит мучить себя, а я, дорогой Паньягуа… ну, думаю, вы меня знаете… В общем, звоню вам, чтобы сообщить, что, хотя Инес якобы будет в отъезде, я все равно вернусь в Мадрид к своему дню рождения, в конце месяца. Вам бы не хотелось посетить мой дом через столько лет? («Нет, я ведь уже сказал вам, что нет, сеньора».) Хорошенько почистите свой лучший костюм, друг мой. («Нет-нет, это невозможно, не настаивайте».) Я собираюсь организовать небольшой ужин, и вы приглашены. Приходите, обсудим детали вашей новой работы. («Я же сказал — нет! О Боже мой: опять этот смех…») Знаю, вы будете считать дни, как всегда («Неправда, неправда!»), как в первый день нашего знакомства и в следующие три ночи. Или вы считали тогда мои шаги по дороге в спальню? Неужели вы думали, что я не замечала, как вы заглядывали мне под юбку, Паньягуа? («Боже мой, опять смех, такой чарующий».) Я очень наблюдательная женщина — во всех отношениях — и, как вы знаете, щедрая. Вообще-то я не прочь повторить какую-нибудь сцену из прошлого, если вы этого хотите, жаль только, сейчас не в моде чулки со швом… Но мы что-нибудь придумаем, Паньягуа, не беспокойтесь.

«Шестьдесят три года исполняется сеньоре, — подсчитал он, — просто невероятно!» Если бы путем долгого изучения книг Паньягуа не убедился, что договор с дьяволом, вселение бесов и прочее — просто выдумки и существует лишь случай, своенравно распоряжающийся нашей судьбой, то он готов был бы поклясться, что Мефистофель до сих пор оказывает услуги некоторым людям.

— Так что мы увидимся с вами в день моего рождения. Планируйте пока нашу новую шалость: она должна быть остроумной, Паньягуа, и, само собой, эффективной.

23. ИСПЫТАНИЕ

На праздниках, куда обычно приглашали Инес Руано, она всегда испытывала нечто вроде дежа-вю. Для большинства людей это успокаивающее чувство. За долгие годы посещений презентаций новых духов, кинопремьер, частных праздников, свадеб, юбилеев и прочих приемов Инес пришла к выводу, что людям нравится эта странная неподвижность в привычках, манерах и даже разговорах, благодаря которой человек мог бы много лет жить вдали от общества и, вернувшись, без проблем вступить в беседу. Потому что разговоры в обществе всегда вращались вокруг одной и той же темы («ближний») с теми же персонажами (мужчинами и женщинами, занятыми теми же делами, что и их предки, — охотой, рыбной ловлей, собирательством, посевом…). И все это действо разворачивалось на фоне одной и той же декорации — пещеры (кстати, не всегда платоновской).

«Единственное, что действительно меняется на банкетах, — думала Инес, — так это канапе: несколько лет назад нам предлагали железобетонные крокеты, потом — ветчину и тортилью (уже лучше), а теперь — суши». «Из горбыля или морского ежа?» — спросила она себя и, взяв по штучке того и другого, решила оставить социальную философию, которая всегда лезла ей в голову, когда она оказывалась одна посреди толпы. Сегодня это противоречило ее настроению, которое было совершенно безоблачным («Боже мой, у меня все слишком хорошо, что-то должно случиться… что-то случится, непременно случится… Хватит, Инес, это все глупые суеверия, ничего не случится»), Все великолепно. Великолепно? Ага, посмотри-ка налево (что я тебе говорила?): вон идет Игнасио де Хуан с какой-то блондинкой. Посмотрим, что теперь будет.

Привыкшая анализировать все до мелочей в своих письмах Лауре из Саусалито и другим своим советчикам, разбросанным по всему миру, Инес не раз замечала: никогда нельзя быть уверенной, что ты разлюбила мужчину, пока не проверишь это небольшим испытанием. В данном случае не важно, что в твоей жизни появился уже другой человек и во время последнего свидания с прежним возлюбленным ты поняла, что он набитый дурак. Согласно теории, выработанной Инес вместе с этими одинокими душами из Интернета, для того чтобы проверить, действительно ли любовь умерла, нужно снова коснуться некогда любимого человека (пусть даже это будет обычный светский поцелуй) и убедиться, что ты и в самом деле не чувствуешь ничего — ни холодка в животе, ни вкуса малины во рту. Боже мой, вошел Игнасио де Хуан со своей улыбкой, способной испепелить камень, пусть даже и раскаленный. Где же Мартин? Если бы он по крайней мере был рядом… ведь все еще так свежо, так хрупко.

Инес поискала взглядом Мартина поверх тысячи голов и наконец увидела его на другом конце зала. Он был занят светской болтовней с женщиной-фотографом из «Вог», которая явно готова была сожрать его вместе со своими кальмаровыми суши. Пожалуйста, пусть он вернется, пусть вернется, прежде чем подойдет де Хуан.

Банкеты — как море, где постоянно чередуются приливы и отливы, и в тот вечер море было особенно неспокойным и течение закручивалось спиралью, не соединяя Инес с Игнасио де Хуаном, но и не приближая ее к Мартину, так что у нее было достаточно времени, чтобы занять свою голову салонной психологией. Как жаль, что нужно ждать до утра, чтобы написать Лауре о результате этого вечера между двух огней.

«Дорогая Лаура,

Бывали ли у тебя когда-нибудь такие моменты озарения, которые возможны лишь в пустыне или, наоборот, посреди толпы? — мысленно напечатала Инес на своем компьютере. — Когда оказываешься одна в толпе, в голову начинают приходить самые разные мысли».

— Зеленый чай или сакэ, сеньора?

— М-м-м, зеленый чай, пожалуйста… О, привет, Майра… Прости, я на минутку, сейчас вернусь.