Весёлый Роман

Так кто же он, этот «простой человек»? «Простой советский человек», ради которого столько людей трудились и умирали? Сгорали на кострах и падали от пуль, писали книги и сочиняли симфонии, чтобы он, этот человек, жил в мире справедливом и добром, в мире, за которым будущее…

По телевизору показывали швейную фабрику. Корреспондентка — модно одетая и красиво причесанная девушка — говорила пожилой швее, которая почему-то была в белом халате, как у врача:

— Вы, Марта Семеновна, известны как многолетний участник художественной самодеятельности. Сколько лет вы участвуете в художественной самодеятельности? — И протянула микрофон.

— В художественной самодеятельности я участвую с одна тысяча девятьсот тридцать шестого года, — отвечала натужным голосом Марта Семеновна. — Наш драматический кружок в своем репертуаре имеет пьесы Лопе де Вега, Шекспира, Мольера, а из современных авторов — А. Софронова, А. Коломийца и Е. Снегирева. Пьесы последнего пользуются…

Мама выключила телевизор. Батя играл с Вилей в шашки, и они даже не заметили этого.

Любое современное радиопринимающее устройство, любой совершеннейший приемник или телевизор состоит из двух частей. Одна — радиолампы или полупроводники, конденсаторы, трансформаторы, всевозможные блоки и прочее. А другая — кнопка.

Первая часть за последние годы достигла большого совершенства, с каждым днем улучшается, и специалисты разбираются в этом деле так, что дай бог всякому. А вот вторую часть — эту самую кнопку, по-моему, никто не изучает, никого она всерьез не волнует. А ведь это устройство, если разобраться, не менее важно, чем все транзисторы, трансформаторы и конденсаторы, вместе взятые. Достаточно надавить на нее пальцем — и будь здоров.

У нас на заводе в конце смены — ни гудков, ни звонков. Сам смотришь на часы. Если чего не успел — можешь остаться хоть на час — никто возражать не будет. Но если захочешь уйти до конца смены, в проходной задержат: почему, зачем, куда.

На днях я возвращался домой. Был конец месяца, сумасшедший дом, штурм, комплектация станков. Я отышачил полторы смены и устал как собака. Я договорился с Николаем, что подожду его и подвезу на своем мотоцикле. На его машине мы решили повысить компрессию. В проходной стоит небольшой динамик. Он всегда включен — дежурные повышают свой уровень и всегда знают, какая сегодня погода в Сыктывкаре, Москве и Сочи.

У проходной стояли две девушки-штукатура в заляпанных раствором комбинезонах. У нас строят новый литейный цех.

— Ну чего ты стала? Пойдем, — сказала одна из них.

— Подожди, — ответила другая. — Дослушаем Грига.

Я не слишком разбираюсь в серьезной музыке и сначала вообще не обратил внимания, что там бренчат в динамике, но после этих слов прислушался и узнал концерт Грига. Его прежде часто передавали по радио. Я тоже остановился и вместе с девушками дослушал до конца. А затем диктор объявил: «Теперь послушайте передачу для молодых рабочих». И вдруг девушки, как сговорились, быстро пошли к выходу.

Григ был предназначен для всех, а передача для молодых рабочих проводилась, так сказать, персонально для этих девушек. И все-таки они сбежали.

Правда, и я скоро ушел. На улицу. К мотоциклу. Подальше от этого динамика. Передача состояла из коротеньких сообщений о молодых рабочих — передовиках производства с разных заводов Украины, и в каждом сообщении говорилось о «вдохновенном труде», и слово «вдохновение» употреблялось во всех падежах. Но люди, которые сочиняли об этом вдохновении, сами никакого вдохновения, по-видимому, не чувствовали, и даже ребятам, о которых они говорили, если только эти ребята слушали передачу, должно было показаться, что они просто врут.

Я представил себе, как в отчетах или докладах — я не знаю, как называются бумаги, которые пишут начальству после таких передач, — сообщалось, что среди молодых рабочих проведена пропаганда передовых людей и передового опыта. А по сути, никакой пропаганды не было. Молодые рабочие нажали на кнопку.

Нет, кнопку нужно изучать. Нужно точно знать, когда на нее нажимают.

Кто-то неуверенно нажал кнопку звонка у нашей входной двери, так что звонок звякнул несколько раз. Я вышел в переднюю и открыл дверь. На лестничной площадке стояла высокая дебелая тетя в темном платье с кружевным воротником, с черными, разделенными на пробор волосами, с румянцем во всю щеку. В руках у нее был большой пакет в оберточной бумаге, перевязанный шпагатом,

«Не туда попала», — решил я.

— Извините, — растерянно сказала тетя. — Мне дали адрес… Тут должна жить одна женщина… Она еще до войны, вернее, в войну… Она занималась… Ну как бы это сказать?…

— Кто вам нужен?

— Понимаете… Галина Игнатьевна тут живет?

— Тут. Входите.

Тетя вошла в комнату, не выпуская из рук своего пакета.

— Здравствуйте, — сказала она, глядя только на маму. — Вы меня не узнаете?

— Нет, — сказала мама и встала ей навстречу.

— Я Шульженко. Неужели не помните? У меня сына эвакуировали с детским садом, а про мужа пришло извещение… Но вы мне сказали, что они живы и я с ними скоро встречусь.

— Я это всем говорила, — ответила мама.

— Понимаю, — еще больше смутилась Шульженко. — Но вы мне не только будущее правильно предсказали. Вы мне рассказали все мое прошлое, да с такими подробностями, что некоторые я до сих пор от мужа скрываю.

Мама поджала губы. Она даже не предложила сесть этой Шульженко.

— Значит, меня предупредили о вашем приходе.

— Кто это мог знать? — с сомнением сказала Шульженко. — А как вы мне туфли и пальто подарили, помните?

— Нет. Не припоминаю.

Мамин голос звучал сухо и, как мне показалось, неприязненно.

— А я ничего не забыла. И как вы меня чаем все угощали. С патокой. На Куреневке. И в каком платье вы были. И как ваш муж вышел на веранду и отозвал вас в дом.

Батя искоса посмотрел на Шульженко и снова вернулся к шашкам.

— Мой муж в это время был на фронте, — сказала мама.

— На фронте? — обескураженно повторила Шульженко. — Ну… может быть. Только я одно хочу сказать: трудно мне было тогда. Вы одели меня, поддержали, надежду вдохнули. И я дала себе слово. Я живу в Москве. Много лет вас разыскиваю. Дважды в Киев приезжала. И все не могла найти. Дом тот снесли. А я дала себе слово подарить вам шубу. За ваше пальто.

Она развязала свой пакет и развернула шубу. Из какой-то серой полосатой синтетики. Мы все молчали.

— Что вы? — сказала мама. — Как можно. Спасибо, конечно, — поблагодарила она наконец неожиданную гостью, — но заберите сейчас же.

— Как хотите, — растерялась Шульженко. — Но вы меня очень обидите. Я ведь взяла у вас пальто. И туфли.

— А чем вы теперь занимаетесь? — с неистребимым любопытством спросил Виля.

— Я врач, — ответила Шульженко. — Кандидат медицинских наук. Доцент.

— И верите, что гадалка может предсказать будущее?

— Нет, — смешалась Шульженко. — Но все же… Нам еще многое неизвестно. Даже такой знаменитый физик, как этот… ну, лауреат Нобелевской премии… Джордж Томсон писал о даре предвидения и телепатии. Я сама читала.

— Но я здесь при чем, — сказала мама. — Я только выдавала себя за гадалку. Я занималась совсем другим делом. Так что заберите свою шубу.

Шульженко всерьез обиделась:

— Что ж, дело ваше.

Она наспех завернула шубу в бумагу, подобрала веревочку и, не прощаясь, вышла в переднюю. Я пошел было за ней, но она резко повернулась, возвратилась в комнату и швырнула шубу на пол.

— Вы как хотите, — сказала она, — а я кошачьих подарков не делаю. И ушла.

— Что значит «кошачьи подарки»? — спросил Виля. У него остался только один неясный вопрос.

— Когда что-нибудь дают, а потом забирают. Я так думаю, — напряженно и медленно сказал батя.

— Еще древнегреческий философ-идеалист Платон говорил… — начал Виля, но я его перебил. Я боялся, что этот идеалист Платон мог сказать что-нибудь уж слишком невпопад.

— Давай телевизор включим. Уже матч начался. Снова заработал телевизор.