На фига попу гармонь...

«Вот так и маюсь на два дома, – улегся на истертую подстилку, – а чего заслужил? – горестно помахал ушами. – Мишаня думает, что я поел здесь, а Василиса Трофимовна надеется, что меня вдосталь накормил ее сынок, вот и сижу голодный, всеми брошенный, – жалобно заскулил он переделанную на свой лад песню: – А у нас во дворе-е Боби-и-к Жучку пу-у-ма-а-л, и го-о-лодны-ы-й тако-о-й, нос под хвости-и-к су-у-вал… Э-эх, жистя-а!»

Так же недоволен жизнью был и следователь прокуратуры, трясшийся в милицейском УАЗе из Чекушкинска в Шалонутовку. «А все этот Барабас!» – осуждающе глядел на задумчивого участкового. «Если бы он не стал в небо палить как в копеечку, то и подследственные бы не разбежались… – вздохнул тяжелее Бобика, иронично глянув на младшего лейтенанта, не по форме надевшего десантный берет. – Аника-воин! Я преступников задерживаю, а он их упускает… Ишь какой на себя вид напустил – словно мысли запутались в частоколе извилин… Тоже мне, философ Сковорода…»

– Товарищ, можно сказать, старший советник юстиции, – поймал взгляд следователя Барабас, – разрешите, так сказать, обратиться, – поправил берет.

«Тьфу! – передернулся прокурорский работник. – Дразнит, наверное… о Тюбетейке напоминает…Точно! Поэтому и берет вместо фуражки напялил, червяк».

– Обращайтесь, если, конечно, по существу вопроса.

– Еще как по существу! – горячо ответил бывший прапорщик. – Я всю ночь не спал и размышлял…

– Мультфильм о Масяне, что ли, поглядел?

– Никак нет! Раздумья связаны по вопросу о версии: «Ни кола! Hи двора!»

– А-а-а! Ну и к какой мысли вы пришли?

– К мысли я не ходил, нет у меня такой знакомой…

– Разгадка проста, товарищ участковый… Это – бомж-импотент!..

«Ого! – внезапно озарило следователя. – А вдруг Митяя, прежде чем ликвидировать, изнасиловали? – аж вспотел он от залетевшей в голову свежей версии. – Но где же теперь вещьдок-то найдешь для следственного эксперимента? В морге жмурика держать не стали, сразу захоронили… Да и вряд ли кто надругается, пока он был в носках…» – вздрогнул от громового раската милицейского хохота.

– А ведь верно! – восторженно хлопнул в ладоши Барабас. – Ни кола… ни двора… О-о-о! Чего-то народ толпится, – оборвал смех и приник к окну.

– Водитель, остановите машину, – распорядился прокурорский работник и первым вышел у дома дядьки Кузьмы.

– А говорят, наша милиция не работает! – кинулась к нему тетка Клавдия.

– Ограби-и-ли-и! – вдруг в голос заблажила она. – Средь бела-а дня-а!

– А что пропало? – задал резонный вопрос следователь, разглядывая глазницу окна и битое стекло на земле.

– Мужнину-у гармо-о-нь стырили-и! – залилась слезами тетка Клавдия. – Не убере-е-гла-а-а. Что ему скажу-у, когда вернется-а? – подвывала она.

– Так и есть! – в азарте затрясся следователь. – Чеченский след! – упав на колени, с помощью лупы разглядывал отпечатки лап.

– Да не-е-т, это Бобик наследил, – остудила разогнавшееся воображение прокурорского работника Василиса Трофимовна, – кобелишка мой, – спрятала руки под фартук.

– Сейчас разберемся! – строго ответил следователь, поднимаясь с колен. – Младший лейтенант Карабас, уберите со двора посторонних.

– Ба-ра-бас! Товарищ самый младший советник юстиции, – поправил начальника участковый, направляясь к дому. – Гражда-а-не-е, покиньте территорию места престу-у-пле-е-ния-а… и ничего не лапайте-е…

«Слава богу, над Шалопутовкой безоблачное небо!» – прошел в избу следователь прокуратуры. Обследовав с помощью лупы подоконник и сняв кучу отпечатков пальцев, в основном, селедочных, дядьки Кузьмы, он стал вызывать свидетелей. В свидетели, как водится, идти никто не хотел, поэтому народ словно ветром сдуло со двора. Тогда взяв папку с листами чистой бумаги, фотоаппарат и сняв пиджак, чтоб все обратили внимание на кобуру с выглядывающей рукоятью пистолета, вместе с младшим лейтенантом пошел по дворам, вскоре раздобыв множественные свидетельства очевидцев, как что-то длинное в плаще бегало по деревне с гармонью, дико подвывая и натыкаясь на заборы и стенки.

– Да алкаш какой-нибудь самогонки обпоролся и стал нарушать… эта… как ее… – достал Барабас из кармана шпаргалку, – общественное спокойствие и человеческую нравственность…

«Что такое «общественное спокойствие», я еще понимаю… но вот – человеческая нравственность?..» – убрал в карман бумажку.

Постепенно добрались до крепкого дома шалопутовского пастыря. Присоединившийся к опергруппе кинолог с собакой так и не сумел затащить четвероногую подопечную на святое подворье. Овчарке после встречи со священнослужителем часто снились по ночам кошмары.

К тому же испортил настроение этот вислоухий развратник. «То – люблю-люблю… – а как взял свое от честной девушки, так в конуру… Все они, кобели, такие!..»

– Да, чада мои, – обстоятельно отвечал отец Епифан на вопросы следователя, – пробегал тут один одержимый бесами… – пригласил оперработников присесть на лавочке, – но бесов я изгнал, – поднял с груди тяжелый крест, от вида которого стоявшая у калитки овчарка хлопнулась в обморок. – В благодарность исцеленный оставил мне гармонь…

– А нельзя ли на нее глянуть? – сразу насторожился прокурорский работник.

– Отчего же нельзя? Ради Бога, – с кряхтеньем поднявшись, прошел в дом отец Епифан и вынес гармонь.

– По всем приметам и описаниям – это и есть похищенный вещдок, – шепнул участковому следак.

– Отче. Гармонь конхиск-к-фую, – запнулся Барабас на трудном слове.

– Не волнуйтесь. Мы дадим вам расписку и все занесем в протокол, – несколько смягчил ментовскую прямоту работник прокуратуры.

– Вот как не везет мне на гармони, – добродушно развел руками отец Епифан. – Недавно украли мою, а теперь вы подарок забираете, – улыбнулся он. – Да шучу, конечно, граждане миряне… Надо так надо…

«На хрена попу гармонь?» – почесал под беретом Барабас, а дотошный следователь, достав чистый листок, принял от отца-настоятеля заявление по поводу кражи инструмента, тщательно описав все приметы похищенного имущества.

– Эту гармонь я у покойного Митяя купил, – провожая гостей, дополнил показания отец Епифан, – а припадочный вон в том доме живет, месяца три как в нашу деревню с Украины приехал… Нелюдимый был… В храм Божий не ходил, и друзей в селе у него не имелось… Бирюк, одним словом, – за руку попрощался со следователем, Барабасом и кинологом.

Очнувшаяся овчарка свою лапу пастырю не подала.

– Совсем другой человек! – похвалил отца Епифана прокурорский работник.

– Да потому что с похмелья не болеет! – высказал догадку кинолог.

Открыв калитку, прошли к маленькой беленой хате хохлацкого бирюка и увидели, что дверь – нараспашку.

– Эй! Кто-нибудь есть? – прорычал Барабас, хватаясь за оружие. – Я спрашиваю: «Эй! Кто-нибудь есть?» – повторил он, входя в дом.

«Как в каком-то мультфильме…» – шагнул за ним следователь прокуратуры и тут же застыл в ступоре самой что ни на есть четвертой степени. Барабас терялся в догадках, глядя на выпученные глаза, отвисшую челюсть и вывалившийся язык работника чекушкинской прокуратуры.

«Чего он увидал?» – отшвырнул с полосатой дорожки копыта и подошел к измочаленной картинке.

– У! У! У! – мычал, указывая в пол, прокурорский работник.

– Что – у-у-y-y… товарищ микросоветник юстиции? – разозлился Барабас.

– Вы копыта отбросили! – выговорил наконец «микросоветник».

«Ща-а ты их у меня сам отбросишь!» – подумал бывший прапорщик, но тут же попал в ступор практически неизлечимой, пятой степени, в которой находятся египетские мумии.

Трясущимися руками следователь прокуратуры поднял за шнурок копыта и тихонько заскулил от обуревавших его чувств.

– Ба-а-рби! – похлопал по гулкой ментовской груди. – Сфотографируй меня с главной уликой в руках.

Но милицейская мумия молчала.

– А-а-й! – махнул на него рукой великий сыщик, в ученики которому с некоторой натяжкой годились Шерлок Холмс, Мегре, Пуаро и мисс Марпл.