Бремя колокольчиков (СИ)

   -  Слышь?! На, возьми...

   -  На хрен мне его сребренники!

   -  Возьми, говорю! С паршивой овцы хоть шерсти клок! Да тут и не только настоятельские... От меня ещё... Да бери ты! - скомандовал Николай.

Отец Глеб взял.

   -  Спасибо... Денег-то совсем нет... Больше настоятель ничего не сказал?

   -  Про тебя - нет.

   -  А не про меня?

   -  Да так... Говорит: «А ещё меня спрашивают, отдам ли я сына в священники! Никогда в эту дерьмовую систему не отдам!» В общем, о своем как бы... Ты это... отец Серега из отпуска вернется, мы ещё денежек тебе соберем... Ну, держись, в общем...

Отпевали на маленьком старом кладбище в подмосковной деревне. Фактически это был уже лес с могилами, теснившимися между высоких, облетающих деревьев. Света была оттуда родом, и дочку оказалось несложно и недорого подзахоронить к ее прабабушке.

Народу почти не было. Моросил дождик. Капли стекали по лицу покойной девочки, будто слёзы. У отца Глеба от этого ком подбирался к горлу, дыхание перехватывало... Выручал отец Андрей, подхватывал, не давая отпеванию остановиться. Старый приятель в последнее время стал заезжать чаще, вот и здесь помог. Один из немногих, на кого ещё можно было положиться...

Бледная Света, отрыдав накануне и проглотив гору успокоительного, стояла как вкопанная, уткнувшись взглядом в одну точку... Всё было бы ещё терпимо, и даже в чём-то хорошо, что отпевание на улице, а не в незнакомом каком-нибудь храме. Вот только невыносимый, сверлящий взгляд тёщи...

«А ведь у Светы что-то похожее во взгляде появилось... И ведь они правы...» - думал Глеб, стоя уже на краю платформы метро неделю спустя.

Он не мог все эти дни заходить в подземку. Гул мчащегося по тоннелю поезда заставлял его зажимать ладонями уши. Его просто сковывал ужас. Ужас вырвавшийся из подземелья. Он ощущал его физически. Материальный, невыносимо настоящий, устремленный... нет, не на него, а сквозь него, мимо него, даже не собиравшийся его замечать. Сам отец Глеб просто не существовал на пути этого материализовавшегося ужаса, он был глупым и случайным недоразумением.

Сегодня, подвыпив, он всё-таки смог спуститься в метро... Вот послышался отдаленный гул, доносившийся из темноты. Рельсы внизу манили. В них было единственное решение, остальное виделось какой-то запутанной глупостью... так... чем-то неважным... Он посмотрел во мрак тоннеля и стал истошно кричать навстречу этому всё нараставшему гулу выброшенные памятью слова: *уй на всё на это, и на *уй по трубе^[146]... в страну тьмы кромешной, в страну непроглядного мрака, где тьма, где нет устроения и где только мрак светит^[147]...

Дорога к мор ю

И печаль отступит,

И тоска пройдёт / ¹

Ноль , «Доктор едет, едет...»

   -  Ща уже! До границы недолго осталось!

   -  Да... - равнодушно отозвался Глеб, сидевший неподвижно,

скрючившись у окна машины.

Его унылый голос и безучастность ко всему происходящему уже начали раздражать Антона. Семьсот с лишним километров от Москвы и всё такая вот мертвечина. Этот поп её прямо-таки источает. И сидеть-то рядом неуютно.

   -  Слышь? А ты помнишь, как ты к нам с Виктором в избушку приходил? Он ещё, гад, в картошку масло сливочное положил, а я как раз причащаться собирался! - сделал иконописец очередную попытку растормошить приятеля.

   -  Что-то было... - вяло ответил тот.

   -  Так я и не причастился тогда. Я ужинать не стал - нечем было. Ты ушёл, а я каноны читать начал, а сам злой, голодный. А Виктор вокруг всё ходит, довольный такой. Слово за слово, я и говорю: «На хрена картошку маслом заправил?» А он: «Тебе для смирения!» Ну я ему: «А я те потом в чай нассу для смирения!» А Витька, он же не терпит такого... В общем, подрались. Я фингалом потом две недели светил... Ну, а помахавшись, пошли за самогоном в пьяный дом...

Глеб опять равнодушно молчал.

М-да... И зачем Антон в это ввязался? Заехал в Москву по дороге в Крым и узнал случайно, что его старого приятеля, правда, с которым он последние годы не общался, выперли из храма... Да ещё ребёнок умер... Зашёл навестить. Глеб - никакой, даже Света получше выглядела. Глеб стал просить Антона отвезти его в дурку. Ну, а тот решил его взять с собой, как Глеб ни упирался... Блин, теперь весь отдых насмарку!

Российскую границу прошли быстро, хоть пограничник и цокал языком, гладя на постиранный паспорт Глеба. На украинской же началось.

   -  А шо ж у вас паспорт такой? Здесь же ж печать не читается... Отдыхать едем? На курорт по девкам? - начал первый пограничник.

   -  Да не, мы не по этой части, - ответил Антон.

   -  А по какой? - заинтересованно вступил в разговор второй.

   -  Да, блин, не в этом смысле... Просто отдохнуть.

   -  А чё ты всё отвечаешь, а этот с застиранным паспортом ваще не реагирует? Алё! Гражданин! Я вас в Украину не имею права пустить! У вас паспорт недействительный, печать не читается! Что делать будем? - намекал первый. ^[148]

   -  Ну, и не пускайте. Плевать, - равнодушно отозвался Глеб.

   -  Ну, а чё вы думаете? Это другое государство! Тут свои законы! Ща обратно тебя оформим и всё! - угрожал второй.

   -  Не, погоди, - встрял Антон, - это батюшка, он переутомился, ему отдохнуть надо, понимаешь?

   -  Батюшка? Православный? - заинтересовался первый.

   -  Да, православный! - ответил за приятеля Антон.

   -  А чё курит? Я видел... - засомневался второй.

   -  Не хотите пускать - не пускайте! Чего допрос устроили! - завёлся вдруг отец Глеб.

   -  Ишь мы какие нежные! Людей понимать надо, тогда и к тебе с пониманием! Ща оформим, ба-тю-шка, нанимаешь! Батюшки - они другие, будто я их не видел!

   -  Не, ребят, мы всё догоняем... У вас работа нервная - у батюшки тоже... Я готов... с пониманием... - опять встрял Антон и недвусмысленно полез в карман. Первый пограничник сразу заметил этот жест.

   -  Ладно, зайдите внутрь...

Минут через пять Антон вышел с паспортом Глеба и проштампованной миграционной карточкой. Отъехали от границы.

   -  Много им дал? - спросил Глеб, решивший хоть что-то сказать выручившему его другу.

-Да ладно...

   -  Я те говорил, что не надо меня брать, со мной только проблемы...

   -  Слушай, я тя, правда, ща высажу! Понимаю - горе... Но нельзя же так... в себе это держать... и вокруг себя создавать... Ты хоть нажрись, что ль? Это ж свихнёшься с тобой до Крыма...

   -  Ну и высаживай, я ж тебе и говорю...

На обочине за заправкой Антон увидел хиппового вида паренька- автостопщика. Это был выход. Антон резко затормозил.

   -  По трассе подбросите?

   -  Куда? В Крым?

   -  Да, до Джанкоя.

   -  Садись, довезём. Хиппуешь?

   -  Та, типа того...

   -  Мы тоже в своё время.

   -  Дык свои! А у меня покурить есть, будете?

   -  Не, я за рулём. Глеб, может дунешь? Тебе не помешает...

   -  Не хочу...

   -  А я пыхну, с вашего позволения.

   -  Пыхти - мы хоть понюхаем! Сам откуда?

   -  Я местный, в Харькове учусь, а сам с Николаева. Ща к корешу, от Джанкоя недалеко, а потом домой, - с певучим южным акцентом объяснил паренёк.

   -  И чё, не боишься так траву возить?

   -  Та ла-а-адно, я ж почти со своего охорода. Шо б мне её не курить?

   -  А менты?

   -  Та ла-а-адно, они сами курят, это не у вас в России, здесь за это не содють...

Антон всегда водил быстро, можно сказать, даже лихо. А теперь он хотел за один день добраться до Крыма, так что выжимал максимум.

   -  Ваши документики, пожалуйста! Как же ж по населённому пункту вы за сто сорок едете? Это у вас в России так ездят? У нас на Запорожье так нельзя... Пройдёмте в машинку ко мне.

   -  От вляпались, - сказал уже заметно обкурившийся парень, - российские номера они любят! Ща с тебя трясти по полной будут, держись!